Книги Яакововы — страница 60 из 94

И еще кое-что один раз проверила любопытная Песеле, но уже сама, без свидетелей. Она взяла острый ножик и надрезала кожу над запястьем. Тут она была права: никакая кровь не потекла, зато веки Йенты беспокойно задрожали, а из ее рта извлекся словно бы давным-давно удерживаемый воздух. Возможно такое?

Песеле, которая тщательно наблюдает за жизнью умершей, если так можно это назвать, видит какие-то изменения, очень тонкие. Например, она утверждает в своих рассказах об этом отцу, что Йента уменьшается.

Тем временем, снаружи уже ожидает заспанный народец. Некоторые шли сюда целый день, другие же сняли у кого-то из деревни комнату, потому что прибыли издалека.

Солнце восходит над рекой и быстро карабкается наверх, отбрасывая длинные, сырые тени. Ожидающие греются в его резких лучах. Потом Песеле запускает их в средину, где они могут оставаться какое-то время. Поначалу они несмело стоят и боятся подойти к этому как бы катафалку. Девочка не позволяет им громко молиться, мало ли у них и так хлопот? Так что стоящие молятся молча, вознося к Йенте свои просьбы. Исполняются, вроде как, те, что касаются плодовитости и бесплодия, что кому соответствует. Все, которые имеют какую-то связь с женским телом. Но приходят и мужчины; говорят, что Йента помогает в безнадежных делах, когда потеряно уже все.

Тем летом, когда Яаков Франк со своей компашкой перемещается от деревни к деревне, когда он проповедует и возбуждает столько добрых и злых мыслей, в Королювку прибывает гораздо больше людей, чтобы увидеть его бабку.

Во дворе у Израиля царит балаган. К ограде привязаны лошади, чувствуется запах их навоза, повсюду полно мух. Песеле запускает паломников небольшими группками. Некоторые из них – это богобоязненные иудеи, беднота из округи и какие-то бродяги, торгующие пуговицами и продающие вино кружками. Но имеются и другие, этих сюда приводит любопытство. Они приезжают на возах и оставляют Собле сыр, курицу или лукошко яиц. После гостей девочкам приходится вечером убирать, выбросить мусор со двора, замести в пристройке и подгрести землю. Когда погода дождливая, сама Собля приносит к Йенте древесные стружки и засыпает ними весь пол, чтобы грязь убиралась легче.

Сейчас, вечером, Песеле зажгла свечи и укладывает на теле покойной связанные вручную носочки, детские ботиночки, шапочки, вышитые платочки. При этом она урчит под нос. При звуке скрипа двери нервно вздрагивает. Это Собля, ее мать, так что девочка вздыхает с облегчением.

- Ну ты меня, мама, и напугала.

Собля изумленно замерла.

- Ты чего это вытворяешь? Что это такое?

Песеле не прекращает вытаскивать из корзинки носки и платки и лишь пожимает плечами.

- Что? Что? – раздраженно переспрашивает она. – У Майорковичей у ребенка болели уши, так он выздоровел от такой шапочки. Носки – от больных костей и стоп. Платки годятся ото всего.

Фрейна стоит под стеной и заматывает носки в куски чистого льна, перевязывая их ленточкой. Завтра эти вещи продадут паломникам.

Собля, с тех пор, как услышала о проклятии, знает, что все это плохо кончится. Охватывает ли проклятие и семью проклятого? Она панически боится. С какого-то времени у нее колет в груди. Сейчас она уговаривает Израиля не вмешиваться во все эти религиозные споры. Уговаривает его избавиться от Йенты. Иногда она становится у окна, которое выходит на кладбище и на холмы, опадающие к самой реке, и размышляет над тем, куда они станут убегать.

Наибольшим испугом наполнила ее история Иосифа из Рогатина, которого знала – он был здесь с Яаковом, зимой. Этот человек пошел в синагогу и публично признал, что ошибался, исповедался в своих грехах, признав их все. Рассказал, что нарушал шаббат, что не соблюдал посты, про запретные телесные связи, о том, что молился Шабтаю Цви и Барухии, что участвовал в проведении каббалистических ритуалов, что ел запретную пищу, обо всем том, что творилось здесь, когда тут был Яаков. У Собли кружится голова, от страха ее тянет на рвоту. Израиль, ее муж, мог бы сказать то же самое. Того рогатинского Иосифа осудили на тридцать девять ударов розгами, но это совсем ничего по сравнению с остальным наказанием. Ему пришлос развестись с женой, а детей объявить незаконнорожденными. Его изгнали из рогатинской общины, и теперь ему запрещено контактировать с евреями. И он обречен блуждать по свету до самой смерти.

Собля подбегает к смертному ложу Йенты и с яростью бросает носки и шапочки на землю. Песеле, удивленная и злая, глядит на нее.

- Мама, мама, - говорит она, - ты и вправду ничего не понимаешь.

Каменецкий епископ Миколай Дембовский

пишет письмо папскому нунцию Серре,

а его секретарь кое-что прибавляет от себя

Письмо направлено епископу, но написал его, с начала и до конца, ксёндз Пикульский (и теперь читает епископу), поскольку его патрон в большей степени занят перестройкой своего летнего дворца в Чарнокозинце и рвется, чтобы самому за всем приглядывать.

А нунцию хотелось знать, что там слышно с тем странным делом иудейских еретиков. Стало ведомо, причем, по причине самих иудеев и их суда раввинов, что сеть шабтайских общин отщепенцев растянулась уже повсюду! Она существует на Буковине, в Венгрии, Моравии, в Подолии. Все эти общины тайные; почитатели ереси изображают из себя ортодоксальных иудеев, но дома предаются дьявольским ритуалам, в том числе – греху адамитов. Раввины данным открытием напуганы и возмущены. Обо всем этом они вежливо написали нунцию.

И вот епископское письмо, начертанное рукой Пикульского, дает отчет о процессе пойманных иудейских еретиков перед судом раввинов в Сатанове:

Допросы были произведены в помещении кагала. Охранники имения и, со стороны иудеев, охранник мыквы, некий Нафтали, привели обвиняемых с веревками на шеях, со связанными руками, так что они никак не могли защищаться от пинков и толчков толпы и перед плевками. Некоторые из них были настолько перепуганными, что признавались ко всему еще до того, как им задавали вопросы, и сразу же выпрашивали милости, клянясь, что никогда уже подобных поступков не допустят. Так сделал некий Иосиф из Рогатина. Другие же упорствовали и утверждали: в том, что их поставили перед судом, это ошибка, поскольку ничего общего с отщепенцами они не имеют.

Уже после первого дня допросов из того, что было признано, можно было нарисовать картину, уже порождающую ужас. Мало того, что они бесчестили собственные праздники, такие как шаббат, и ели запрещенные иудеям блюда, то еще и прелюбодействовали, в одинаковой степени и мужчины, и женщины, по согласию и с ведома супругов своих. Самым центром этой ереси считается семейство Шоров и его глава – Элиша Шор, который был обвинен в поддержании близких отношений со своей невесткой. Похоже, что последние обвинения вызвали огромное смятение, так что жены обвиняемых массово покинули их, требуя разводов.

Раввины понимают, что им следует остановить секту и ее грязные занятия, которые могут выставлять в нехорошем свете богобоязненных иудеев, и потому они решились на крайне суровый шаг – они наложили проклятие, или же херем, на Яакова Франка. Секта подлежит преследованию, а изучение Зоара и Каббалы, столь опасное для неподготовленных умов, было запрещено вплоть до завершения учащимся сорокового года жизни. Всякий, кто верит в Шабтая Цви и его пророков: Барухию или Натана из Газы, становится проклятым. Проклятым запрещено исполнять какие-либо публичные функции, их жены и дочери должны считаться наложницами, а их дети – незаконнорожденными. Не разрешается принимать их в своих домах или кормить их лошадей. Всякий иудей обязан незамедлительно сообщать, когда такого где-нибудь заметит.

Все это подтвердил Сейм Четырех Земель в Константинове.

Постановление о проклятии быстро оглашено по территории, и теперь у нас имеются донесения, что эти сабсачвинники, как называет их народ, повсеместно преследуются. На них нападают в их собственных домах, их избивают, их священные книги у них отбираются и уничтожаются.

Говорят, что схваченным мужчинам сбривают половину бороды в знак того, что они ни иудеи, ни христиане, а люди, что находятся между религиями. Так что мы имеем здесь самые истинные преследования, и этот удар, нанесенный иудейской ереси, похоже, уже не позволит ей подняться. Впрочем, ее предводитель отправился в Турцию и, опасаясь за собственную жизнь, наверное, сюда уже не вернется.

- А жаль, - вырывается у епископа. – Был бы какой-то шанс, что он их в действительности обратит в истинную веру.

Пикульский взглядом пропускает всяческие выражения вежливости, после чего дает письмо епископу на подпись. Он посыпает чернила песком и уже про себя составляет собственное письмо, которое будет посчитано ему за наглость, но ведь ксёндзу Пикульскому тоже важно добро Церкви, потому он идет к себе и пишет собственное письмо нунцию, которое он вышлет в Варшаву с тем же самым посланцем. Среди всего прочего, в нем написано:

...Отец Епископ, в доброте своей остающийся, хотел бы видеть в них овечек, тянущихся к матери нашей, Церкви, только я осмелился бы предостеречь перед столь наивным пониманием. Следовало бы тщательно исследовать, что кроется под декларациями тех сектантов, которые уже говорят о себе: контрталмудисты... Не желая, к тому же, уменьшать доброты Его Преосвященства Епископа, лично я видел бы в этом действии желание добыть личную заслугу путем включения вшу империю христиан.

Насколько я смог сориентироваться, этот Франк и вправду говорит о Святой Троице, но только вовсе не имеет в виду христианскую Троицу, но их троицу, где имеется вроде как женщина, называемая Шехиной. Ничего общего с христианством это не имеет, как соизволит видеть Его Преосвященство. О крещении сам Яаков упоминает туманно, что ему соответствует. Еще кажется, что людям по деревням он говорит что-то совершенно иное: тогда он представляется в качестве учителя, странствующего раввина, но нечто иное рассказывает он за закрытыми дверями, в плотном кругу своих ближайших учеников. Имеется много его сторонников, в особенности, иудеев-контрталмудистов из Надворной, Рогатина и Буска. Но вот до какой степени это глубокое религиозное желание, а до какой – попытка внедриться в нашу христианскую общность в иных, чем только религиозные, целях – этого никто пока умыслить пока что не может. Поэтому, ведомый глубочайшей заботой, смею я уговаривать высшие власти нашей Церкви, дабы дело это они тщательно расследовали, подвергнув тщательной инквизиции, прежде чем будут предприняты какие-либо шаги...