Время от времени я выскакивал из машины покурить, чтобы не заснуть. Несмотря на зимнюю экипировку, купленную мне перед поездкой, я понимал, что при такой температуре я в Финляндии недолго протяну, ну один-два раза выйду покурить ещё – и всё!
Наконец, добрались до места промежуточного пристанища, но это уже утро было, что-то около девяти. Как раз и мороз ослаб до двадцати восьми. Управляющий открыл нам хорошо протопленный коттедж, показал, как пользоваться камином и сауной, и ушёл праздновать Рождество. А я, вместо того, чтобы тут же броситься в зовущее лоно постели, кинулся обратно в машину – искать супермаркет. Надо же было купить чего-то, пока они все праздновать не ушли.
В супермаркете я обнаружил вопиющее отсутствие отдела винно-водочных изделий. Был, правда, довольно большой ассортимент пива, но крепостью исключительно до 4,7 градусов. А цена на пиво, надо заметить, чуть ли не зашкаливала за эти цифры. Нет, правды ради надо упомянуть, что и вина там были, и даже такие, что у нас принято называть шампанскими. Но достоинства их были ещё ниже, чем пива – от нуля до двух градусов. Это мне показалось уже просто безнравственным, и я поспешил покинуть этот отдел, бормоча проклятия в адрес неразумных чухонцев.
На кассе возмущённому туристу объяснили, что настоящее спиртное у них в Финляндии продаётся в специальных, закрытых и огороженных от нормальных людей, отделах и мне нужно поспешить именно туда, пока они не закрылись. «Совсем так же, как свинину в Эмиратах, продают, сволочи», – думал я на бегу к вожделенному отделу. Но я не успел – по случаю Рождества отдел работал только до двенадцати дня.
Пришлось возвращаться и набивать телегу разным 4,7-градусным пивом, чтобы было чем скрасить долгожданную дорогу до постели и рождественскую ночь.
4
…Мама отвозила меня в садик на саночках ранним-ранним утром, а потом они с папой садились на поезд, и он увозил их куда-то ещё дальше нашего закрасноярского Красноярска, причём, куда-то под землю. Названия нашего городка я не помню, наверное, его и не было вовсе, но где-то в глубинах почти высохшего колодца моей памяти мерцают слова «Девятка» и «Красноярск-26». Видимо, одним из этих и был наш городок, а может, и обоими сразу.
Родители возвращались с работы очень рано, уже в два часа дня поезд выбрасывал их снова в городок. Они обедали в ресторане, забирали меня из садика, и мы шли гулять. И все в городе нам улыбались. И всё нам везде давали бесплатно. И что это были за вкусности! Я прожил длинную жизнь в Советском Союзе, но ничего подобного больше не видел. И потом, когда увидел другие страны, всё равно ничего из того, что было у нас, больше не встретил. Это был коммунизм, там, где мы жили. Или рай, в котором надеются оказаться те, кого не удалось соблазнить коммунизмом. Вся неимоверная зарплата жителей городка шла им на сберкнижку, а повседневная жизнь обеспечивалась специально выдаваемыми талонами. Ими можно было расплачиваться везде, даже в парикмахерской.
А потом у меня вдруг резко стало падать зрение. Или не резко, но родители совершенно случайно заметили, что я плохо вижу. Я даже помню этот момент, как я из нормального человека вдруг превратился в очкарика. Сидим мы однажды вечером дома с папой и мамой, и папе вдруг вздумалось научить меня пользоваться часами. Спрашивает он меня про стрелки висящих на стене часов, а я, оказывается, и сами часы-то с трудом различаю. Повели меня в поликлинику, а там и говорят, чтобы увозили сына отсюда поскорее.
И отправили меня тогда к бабушке в Узбекистан.
5
Утром погода смилостивилась – было всего около двадцати градусов. А днём приехали наши кипрские соседи, мы допили с ними пиво и назавтра готовы были продолжить путь уже вместе.
Оставшиеся до места назначения триста километров мы преодолели быстро. На месте нам выдали по домику на семью и повезли на снегоходе кормить оленей. И хотя мороз совсем ослаб, градусов до десяти, я чувствовал себя очень неуютно, обдуваемый в лицо на большой скорости колючим снегом.
Олени, конечно, были очень славные, не скажу такого про своего соседа, из вредности загнавшего меня сюда. Назавтра была запланирована поездка на собаках, от которой я категорически отказался закоченевшими и онемевшими губами. Потом я ещё один раз свозил семью к Санта Клаусу за сто шестьдесят километров от нашего стойбища и впредь отказался выходить из коттеджика. Ну, если только до магазина.
А детишки мои и супружница веселились от души! На лыжах и санках катались, снежками кидались, сосульки грызли и пугали меня бенгальскими огнями. Особенно в новогоднюю ночь они все с ума посходили. Сосед мой купил где-то арсенал небольшой, но гордой страны и устроил фейерверк в финском небе, пугая старых и мудрых оленей, и меня, и собак ездовых, тоже превосходящих по мудрости моего соседа и оттого мне близких.
И мы, хоть и жались в сторонке, но тоже были счастливы. Счастливы глядеть на них, молодых, хохочущих и грызущих сосульки и пускающих в небо снопы огня. Мудрые олени, правда, беспокойно поводили рогами, а ездовые собаки в мелкой дрожи льнули к моим больным и нуждающимся в их тепле ногам.
Но это не мешало нам радоваться и скулить от радости, что мы видим такое счастье. И сейчас не мешает, если что.
Призрак бродит по Европам
Святославу Гусеву
С друзьями мне необыкновенно повезло.
Сами мы не местные, поэтому смотрим на этот мир глупыми и дружелюбными глазками щеночка породы бигль.
Смотреть-то не на что, конечно, а у меня ещё, как по заказу, глазки биглевые для чего угодно приспособлены – ну, там капли закапывать или очки носить – только не чтобы видеть. А ещё я мечусь по глобусу, как щеночек мечется по комнате в поисках сахарной косточки.
Но друзья меня любят и таким почему-то. И ладно бы какие-нибудь там обычные друзья, но у меня все очень талантливые и где-то даже особо одарённые.
Неделю назад звонит мне один из самых любимых моих друзей. Он из разряда особо одарённых, хоть и живёт, будучи гражданином Кипра, в Германии, а работает в Люксембурге топовым менеджером. С соответствующим жалованьем и уважением в самолёте. Сам же при этом русский.
Но не перечисленное только, даже то, что он русский, говорит о его безграничной талантливости. Он ещё и замечательный философ, поэт и прозаик. И это далеко не всё, в чём он замечателен. Что меня особенно радует – он не старый ещё. Если бы я вовремя начал половую жизнь, он мог бы быть моим сыном.
И вот он звонит мне из своей Германии и говорит, что в своём кипрском доме кое-что забыл и не мог бы ты, дружище, мне это привезти?
– Дык как же, – растерялся я, – так неожиданно… А на когда билет-то брать?
– Да билет я тебе уже взял, на завтра. Квартиру подмёл, портрет Марка Кнопфлера в твоей спальне повесил, яблок в чужом саду насобирал. Ты прилетаешь во Франкфурт, в аэропорту я тебя буду ждать. На всякий случай буду с книжкой про Булата Окуджава в руке, а то ведь, знаю, на мужские лица ты не обращаешь внимания, а с некоторых пор уже и женские только через бинокль можешь разглядывать. Но книжку свою ты, конечно, не пропустишь!
Ошарашенный его прытью, я продолжал тормозить:
– Всё это так неожиданно… Сомневаюсь, что Ритуля…
Это жена моя – Ритуля.
Но он не дал мне закончить:
– Зная, что Ритуля надолго тебя не отпустит, я взял обратный билет на рейс через два дня. Но только уже из Голландии. Извини, ничего походящего из Германии не было. В Голландию я тоже тебя на своей машине отвезу, по пути послушаем музыкальные новинки твоего детства.
Мне возразить было нечего:
– Ну, раз так, я пошёл бриться. А можно мне в зоомагазин там зайти на минутку?
– Тебе можно всё! Можешь там даже залезть в аквариум, я попробую договориться. А вообще-то, прости за интимный вопрос, зачем тебе зоомагазин?
Я застеснялся и, понимая идиотизм своего вопроса, сказал:
– Ты знаешь, здесь у нас на Кипре не всякие рыбки есть. Может быть, я там что-то новенькое куплю.
– О, всё понял! Сейчас я билет твой переделаю, чтобы с багажом можно было.
В назначенный час моя благоверная доставила меня с собачкой в корзине в аэропорт. Именно собачку я и должен был привезти в Германию. Жена долго уговаривала меня не потерять паспорт, не особо на это надеясь.
Я её успокаивал, что паспорта даже доставать нигде не стану – у меня есть карточка гражданина Евросоюза. А она, оказывается, имела в виду потом, когда я уже потеряю карточку.
Место в самолёте мой друг выбрал с умом – на последнем ряду. Не только со мною рядом – на шесть рядов вперёд никого не было. Я с наслаждением и незаметно для стюардесс снял туфли, которые мне Ритуля купила когда-то для презентации моей книжки в Центральном доме литератора в Москве. Сегодня я надел их во второй раз. И, наверное, в последний. В мирной жизни я ничего другого, кроме пляжных шлёпанцев, не ношу.
И вот я сижу, задыхаюсь в наморднике, хоть и бигль, и после туфель немножко стянул маску с носа на подбородок. Но немецкие стюардессы не дремлют, одна подскочила и улыбается:
– Херр, не будете ли вы столь любезны, чтобы надеть маску как положено?
– Оф кос, оф кос! – заверил я её в своей лояльности, хотя мне не очень понравилось такое обращение. В конце концов, мы не так близки. Да и никто из моих знакомых не мог успеть ей что-то наговорить про меня, тем более, что это всё неправда.
Она, улыбаясь, отошла, а я, будучи ещё и глуховат, не рассчитал возможностей молодых немецких девчонок и проворчал ей вслед почти всё, что знал из немецкого языка:
– Ярбух фюр психоаналитик дас ист фантастиш!
Она обернулась на меня с глазами из фильма ужасов, но неожиданно поняла, что я русский, и моментально успокоилась.
Потом эти красавицы начали разносить напитки. И я, конечно, опять вляпался. Дело в том, что я очень давно живу и помню, что в самолётах раньше кормили и даже напитки раздавали бесплатно. Больше того – мы без масок раньше ходили. Думаю, младшие мои внуки так же не будут верить этому, как младшие дети мои не верят, что раньше не было мобильных телефонов.