Стал я задумываться о разном. Например, о том, что пора бы мне зоопарк свой закрывать. И не потому лишь, что кадровые проблемы надвигаются, но и территориальные – мы переезжаем в новый дом. А в новом доме места будет мало не только для индюшек, но даже и для рыбок. Прежде я думал, что индюшек мы съедим, а сейчас что-то и к ножу рука не лежит, и аппетита нет. А рыбок аквариумных вообще замучаешься потрошить.
И тут подумал:
– О! Отвезу-ка я всю эту прелесть к Роберту!
Роберт – хороший мой друг и совершенно оголтелый держатель приюта для бездомных и больных собак. Он словак, но по-русски очень даже неплохо говорит. Познакомились мы с ним случайно лет пять назад.
Однажды хорошая наша подружка прослышала про альтруистический собачий приют, куда можно приехать и поводить на поводке приглянувшуюся собачку по близлежащим красотам. Прослышала и повезла туда свою доченьку, которая очень любит собачек.
Погуляли они, восторгаясь собачками и их смотрителем, и он им решил ещё и другую часть своей фермы показать. А там рыбы в огромных аквариумах и количествах! Да-да, не рыбки, а рыбы или даже рыбищи, потому что некоторые из них выходили размером больше метра.
Гости так обалдели от увиденного, что Оля набралась смелости и сказала, что у её друга завтра день рождения и он аквариумист с более, чем пятидесятилетним стажем. И можно ли у вас, Роберт, купить рыбку в подарок другу? Роберт тут же бесплатно отдал Оле пару великолепных дорогостоящих, не скажу, рыбок – они были сантиметров по пятнадцать.
И я, конечно, захотел сам увидеть этого дарителя породистых рыб.
Роберт оказался на целых тринадцать лет моложе меня, но с таким испитым лицом, что мы выглядели ровесниками, и все возрастные границы между нами рухнули. Но он уже много лет был в завязке, и я имел шанс через несколько лет стать его дедушкой. На фотографии, конечно.
Потрясающим другом оказался Роберт. Он мне дарил аквариумы и оборудование для них, корм для рыб, которые сам получал от дарителей – никакого финансирования ниоткуда его приют не получал. Одной привилегией от своего приюта Роберт беззастенчиво и нагло пользовался – любовью сотен безногих, безруких и безглазых больных собак.
Поэтому я Роберту даже звонить не стал – сразу поехал выбирать вольер для своих индюков.
Мы давно не виделись, и он встретил меня очень радушно.
– Ты хочешь, чтобы я забрал твой зоопарк? Ну почему же нет, изволь!
– Ну вот спасибо, дружище! – кинулся обнимать его я.
– Только я тебе должен сказать, Маратка… У меня последняя, четвёртая, стадия рака лёгких.
Роберт заулыбался победно и закинул на голову свою майку. На груди были следы от недавней операции.
А я тогда ещё не знал, что у меня уже тоже рак лёгких в заключительной стадии, и тоже вскинул майку.
– Щенок! Из вас, лёгочников, при нынешней науке только редкодырчатые дуршлаги делают. А мы, почечники, наполовину разрезаемся!
Мы обнялись с Робертом, и он прошептал мне на ушко, что щенок-то я, поскольку он уже восемь раз химиотерапию перетерпел. А я сколько раз?
Роберт, оказывается, вначале не имел страховки, и операцию ему сделали за счёт богатых не только деньгами, но и душой людей. Потому что сеанс химиотерапии восемь тысяч евро стоит, и так каждые три недели. И кто-то оплачивал эти счета.
И кто-то купил Роберту «Лэнд Круизер», чтобы ему не очень жёстко было больных собак катать. И кто-то нанял трёх работников, чтобы теперь они кормили рыбок и собачек и следили бы, чтобы они вместе со смотрителем своим были веселы.
И Роберт был очень весел, когда в тот день мы с ним увиделись:
– Что, Маратик, неужели, если плакать мы с тобой будем, нам будет легче?
– Нет, дорогой мой Роберт, я люблю смеяться. Вообще люблю смеяться, а с тобой мне особенно радостно.
4
Жизнь прекрасна и удивительна. То, что прекрасна, я особенно сильно удивился, поняв месяц назад, что болею очень нехорошо. Я сразу полюбил своих близких сильнее и стал сердиться на себя, что любовь свою прежде скупо показывал.
А друзья у меня чудесные! Нежные и трепетные, как лесная лань. Не хотят они меня расстраивать, а только радовать хотят.
Пожаловался я в гостях в дружеской семье за ковшом сидра, что вот, мол, шёл-шёл, никого не трогал, а они накинулись и почку у меня отняли. Правую, любимую. Я её, может быть, продать собирался, чтобы левую подлечить. Так эти шакалы в белых халатах и разговаривать со мной не стали.
Друзей прямо в хохот кинуло от моей новости. Особенно Лариска смеялась:
– Вот тоже дурачишка, нашёл, чем хвастаться! У сестры брата моего свёкра почту отняли, тьфу, почку, когда ей едва за шестьдесят перевалило. Так она ещё сорок лет прожила! Всех пережила! Внуков похоронила!
Я было попытался возразить, что не хочу хоронить внуков, но тут муж Ларисы включился:
– А у меня, Маратик, был знакомый – ты его не знаешь – ему, даже не помню когда, почку отняли – как раз правую!
– И что?
– А то, что он с тех пор два раза от сифилиса лечился и три раза от белой горячки!
– Илюшка, я не хочу лечиться от сифилиса! И почему это я не знаю твоего знакомого сифилитика с белой горячкой?
– Ты тогда уезжал к бабушке и всё пропустил!
И все остальные друзья тоже меня на смех подняли, узнавши, что у меня отняли только одну почку.
Ладно, подумал я, ладно, чего я, действительно, кипишую.
Но люди в белых халатах не унимались, продолжали искать во мне что-то своё любимое и таки нашли.
– Наверное, нам придётся от вашего левого лёгкого немножко отрезать. Так, самую малость! Но это ещё не точно! Вы не возражаете?
– Я? Возражаю?
Последний раз я пытался возразить, когда мне, первокласснику, сломали палец неразорвавшимся снарядом. Нет-нет, я не партизанский сын полка, просто школа наша была возле танкового училища, и там мы собирали металлолом.
Ну, в общем, пошёл я опять друзьям жаловаться, а они ещё пуще надо мною потешаются:
– Да ты издеваешься! Ну, ладно, в прошлый раз хоть целую почку отняли, а сейчас ведь будет только кусочек лёгкого! Ты знаешь, сколько людей на земле потеряли разного размера кусочки лёгких?
– Даже не представляю! И что они?
– Пьют, гуляют и веселятся!
– Друзья, а нельзя это всё делать без отъёма частей моего ливера?
А они мне назидательно:
– А это тебе потому, дорогой наш дружище, что в первые шестьдесят лет ты выбрал весь ресурс, что тебе был выделен ненавидимым тобой господом богом!
Ну, ладно, пошёл я вспоминать, как хорошо мне было, когда меня не свежевали, как молочного поросёнка перед копчением. Прилёг я вздремнуть, а за мною кто-то бежит, ноги сбивая. Оглянулся, а это некто в белом халате, запыхался весь:
– Сэр! Я спешил вам сообщить, что не только пить, но и курить вам опять можно. Ни в чём себе больше можете не отказывать!
– Что, не помогло отрезание разных частей моего тела?
– Почему же не помогло? – обиделся доктор, – Вот же, мы с вами ещё разговариваем!
Пошёл я к друзьям грустной новостью поделиться. А они мне:
– Ха, опять он нас всех обштопал!
– Ну, ты хитрец, а ведь всю жизнь татарином притворялся!
– Маратик, ты сам-то видишь, как ты всех нас обошёл! Нам здесь ещё мучиться и мучиться, а у тебя уже не будут болеть ни спина, ни ноги. Ты не будешь больше вскакивать по ночам оттого, что ноги судорогой сводит или руки. Неблагодарный!
Я уже говорил, что так совпала моя болезнь, что нам переезжать надо в другой дом. И, конечно, все мои друзья умоляют меня позволить помочь с упаковкой вещей. А я не люблю суеты – сам я, сам. Но у жены моей подружка есть, и у неё муж тоже чувствует себя очень нехорошо. И подружка говорит, что они с мужем приедут помогать, потому что он очень хочет. Ну как тут откажешь?
Муж её, голландец, мне в сыновья годится, но успел отличиться. У него рассеянный склероз, и сейчас у него стремительным домкратом падает зрение. Он видит уже хуже, чем я, и ему Европейский Союз даже собаку-поводыря выделил за 30 000 евро.
Когда в первый раз они приехали к нам, я просто обалдел, хоть и видел в этой жизни уже очень много. Сандрос был полон энергии, а его поводырь полон дружелюбия. Эту огромную, с телёнка, собаку моя младшенькая сразу принялась таскать за её огромные уши, а я воздержался, чтобы уделить внимание гостю, которого Евросоюз такими дорогими собачками балует. И этот Сандрос, хоть и говорил со мной по-английски, очень симпатичным человеком оказался.
Он так весело стаскивал коробки с третьего и второго этажа, что я усомнился, что он безнадёжно и смертельно болен. Они ещё и ещё приезжали помогать нам.
А сегодня жена Сандрика, как я для себя его обозвал, Света, позвонила Ритуле и объявила, что привезёт его одного, буквально на часок. Пусть он поработает, пока она делами занята. Пусть, конечно. Они приехали, и Олаф, поводырь, побежал в дом посмотреть, не надо ли помочь моим девчонкам. А мы с Сандриком сели во дворе возле развёрстых коробок и тихо так накидались винищем до изъявлений любви. Несколько раз я в магазин дополнительно ездил.
Сандрос уговаривал меня забрать его почку, но на крыльцо вышли моя Ритулечка и его Светулечка. Они попросили своих замечательных парней угомониться на сегодня, ведь завтра Марату в онкоцентр ложиться по поводу теперь уже лёгких. Сандрос встрепенулся и пообещал мне и лёгкое тоже отдать.
Странная штука жизнь. Всякий раз есть чему удивляться. То улыбке, ни за что вспыхнувшей тебе навстречу на лестнице Эйфелевой башни, то незнакомый человек подошёл и погладил тебя по голове в Стамбуле.
Всю жизнь я провёл в окружении прекрасных друзей. Теряюсь в догадках, откуда они всегда брались и за что меня любили. Но когда я один, мысли меня одолевают одинокие и грустные. Что-то не так у меня в голове. Я даже в машине должен ехать, слушая какие-то чужие истории, чтобы не думать о своей.
Хотя жизнь, она ведь только начинается. Это особенно ощущается, когда тебя вывозят после онкологической операции, а наркоз ещё не прошёл.