Алиотти хотел, чтобы в его копии «Естественной истории» было как можно меньше ошибок. А значит, ему требовался «образцовый экземпляр» – манускрипт Плиния, который ученые признали самым надежным и авторитетным, наименее пострадавшим от писарских огрехов и неумелой редактуры.
Алиотти точно знал, у кого искать помощи в этой трудной задаче. «Наш Веспасиано, – писал он другу в 1446-м, – лучший проводник в такого рода вещах»[204].
Vespasiano noster qui est optimus huius rei explorator. Фраза изумляет. Аббат Алиотти написал свое письмо в 1446-м, когда Веспасиано было еще двадцать с небольшим. Очевидно, за двенадцать лет в лавке Микеле Гвардуччи молодой человек сумел очень хорошо себя зарекомендовать. Он уже не просто трудился в заднем помещении, орудуя лучковой пилой и молотком или сшивая листы пергамента. Он, в свои юные лета, в городе, славящемся учеными, стал признанным экспертом по манускриптам античных авторов.
К тому времени Веспасиано разбирался также в Платоне и Аристотеле. В тот же год ученый, живущий под Флоренцией, вернул список сделанного Бруни перевода «Федона» и попросил найти ему «Тимея»[205]. А в 1446 году Веспасиано за пять флоринов продал подержанную «Никомахову этику» в переводе Бруни французу, тридцатичетырехлетнему ученому монаху Жану Жуффруа. Пять флоринов были значительной суммой, учитывая, что домик на окраине Флоренции можно было снять всего за два флорина в год, а годовое жалованье мальчика на побегушках – каким Веспасиано был всего лет десять назад – составляло четыре флорина[206].
Как именно Веспасиано приобрел эти поразительные умения за столь короткий срок, остается загадкой. Добыть и сверить разные манускрипты «Естественной истории» Плиния было исключительно трудно. Веспасиано мог видеть в лучшем случае лишь несколько из примерно двухсот сохранившихся копий (несколькими годами раньше флорентийский ученый с хорошими связями и значительными ресурсами сумел сравнить лишь пять манускриптов Плиния)[207]. Даже в такой маленькой выборке расхождение между копиями могло быть очень велико.
Подобный профессионализм Веспасиано наверняка стал плодом тяжелого труда. Он должен был узнать про древних авторов как можно больше – отличать Плиния от Плутарха и Плиния Старшего от Плиния Младшего. Чтобы знать качество и местонахождение манускриптов, нужен был доступ к большому числу собраний. Если Поджо и Джованни Ауриспа прочесывали монастыри от Германии до Константинополя, Веспасиано охотился за манускриптами куда ближе к дому, однако это требовало такой же детективной работы, упрашиваний и уговоров. Библиотека Никколо Никколи, без сомнения, была доступна для Веспасиано как при жизни Никколи, так и после его смерти. К середине 1440-х он также сумел получить доступ к двум престижным собраниям – Колюччо Салютати и Леонардо Бруни, умершего в 1444-м. Наследники обоих поручили Веспасиано продать их манускрипты, что наверняка было огромным успехом для столь молодого человека[208].
Еще одно доступное ему богатое собрание хранилось в Бадии, бенедиктинском аббатстве на улице Книготорговцев, прямо напротив лавки Гвардуччи. Помимо скриптория, в Бадии имелась великолепная библиотека примерно с двумястами восемьюдесятью томами греческой и латинской классики. Их пожертвовал аббатству коллекционер Антонио Корбинелли[209]. Бывший ученик Мануила Хрисолора, Корбинелли дружил с такими учеными и библиофилами, как Никколи и Поджо. Он скончался в 1425 году, к большой скорби друзей. Однако то, что он завещал книги монастырю, разозлило Поджо, считавшего, что «двуногие ослы» в Бадии по своему невежеству не смогут даже прочесть, не то что понять бесценные тома. Завещание, жаловался он, «глупость», обрекающая книги «червям и пыли»[210]. Впрочем, драгоценное собрание не истлело в аббатстве, и в следующие годы монахи охотно предоставляли Веспасиано «образцовые экземпляры» для копирования.
У Веспасиано имелись и другие источники, включая многочисленных ученых друзей, у которых он мог спросить совета относительно манускриптов и места их поиска. Возможно, он консультировался и в других лавках на улице Книготорговцев. Два самых значительных книготорговца после Веспасиано располагались поблизости: Дзаноби ди Мариано тоже снимал помещение у Бадии, а лавка Пьеро Беттуччи, бывшего партнера Микеле Гвардуччи, и вовсе находилась в соседнем доме. Беттуччи многие годы продавал классические манускрипты и Никколи, и Поджо. И наконец, хотя Гвардуччи специализировался на переплетном деле, его влияние на Веспасиано не следует сбрасывать со счетов, – вероятно, он оказался хорошим наставником в приобретении книг.
Таланты молодого Веспасиано были таковы, что за советами по поводу манускриптов клиенты теперь обращались к нему, а не к Гвардуччи. Первая его известная самостоятельная сделка датируется 1442 годом, когда ему только-только исполнилось двадцать. Пьеро Донати, архиепископ Падуанский, уважаемый ученый и обладатель «огромного собрания книг», поручил Веспасиано найти манускрипт (или, возможно, изготовить новую копию).
Архиепископ заказал Веспасиано «Схоластическую историю» Петра Коместора – популярный компендиум библейских рассказов, составленный примерно в 1170 году для учеников школы при соборе Парижской Богоматери. «Коместор» – прозвище и по-латыни означает «обжора». Во Франции автора называли «Pierre le Mangeur», а в Италии – «Pietro Mangiadore», Петр Пожиратель, за ненасытный аппетит к книгам. Он был знаменит огромной эрудицией и тем, что проглотил и переварил не только Библию, но и умопомрачительное число других источников, включая множество текстов на древнееврейском.
Архиепископу Донати «Схоластическая история» была нужна для университета, который он собирался основать в Падуе, – Domus Sapientie, то есть Дом Учености, – где двадцать студентов будут изучать каноническое право. Неизвестно, нашел ему Веспасиано подержанную книгу или, купив пергамент и наняв переписчика, изготовил копию. Манускрипт Донати пропал – возможно, из-за обстоятельств его смерти, которые Веспасиано с большим прискорбием изложил в жизнеописании. Через несколько лет после заказа в Падуе началась чума, и архиепископ, у которого было «восхитительное имение» за городом, спешно уехал туда вместе со многими своими пожитками. Там, несмотря на все предосторожности, он все же заразился чумой. Покуда он лежал при смерти, домашние – многочисленные родственники и слуги – растащили все его имущество[211].
Подобно Коместору, Веспасиано тоже был mangiadore, пожирателем книг. Вскоре после архиепископского заказа у него появилась новая работа. В конце 1442 года он познакомился с другим выдающимся библиофилом, Уильямом Греем, двадцативосьмилетним выпускником Оксфорда, который незадолго до их встречи продолжил образование в Кёльне, где изучал логику, философию и теологию. Кёльнский университет специализировался на том, что один ученый позже назвал «силлогистическими уловками и диалектическим крючкотворством», другими словами, на Аристотелевой логике. Такими авторами, как Вергилий и Цицерон, писал он (на грубом антисемитском языке своего времени), там «брезгают, как еврей чурается свинины»[212]. Окончив в 1442-м Кёльнский университет, Грей решил приобщиться к гуманистическому знанию и отправился в Италию, «где, – писал Веспасиано, – было ему известно, лучше всего заниматься такими штудиями»[213].
Путешествие не обещало быть легким. Веспасиано писал, что Грей был «из королевского дома», то есть связан родством с Генрихом VI Английским. Мачехой его матери была Джоанна Бофорт, незаконная дочь Джона Гонта, прадеда Генриха VI. По материнской линии Грей происходил от графов Уэстерморлендов, одного из самых могущественных семейств на севере Англии, и герцогов Бекингемов, столь же влиятельных на юге. Семья отца, как было записано в папском реестре касательно дяди Уильяма Грея, епископа Лондонского, «вела род от благородных графов и баронов»[214]. Знатность предков не спасла отца Грея, сэра Томаса, которого в 1415-м четвертовали за измену Генриху V. Позже в «Генрихе V» Шекспир изобразил, как сэр Томас горько оплакивает свой «план проклятый», когда его волокут на казнь.
Таким образом, Грей вырос без отца, но был сказочно богат. В 1437 году, двадцати двух лет от роду, он по окончании Оксфорда был рукоположен в священники епископом Солсбери (который тоже приходился ему дядей). За этим начались годы путешествий и учебы в Европе. В Кёльне он жил на широкую ногу, держал лошадей и множество слуг. Слухи о его богатстве – а возможно, и о родстве с английским королем – сулили большую опасность. Грей знал, что кёльнские разбойники только и ждут известия о его отъезде в Италию, чтобы подстеречь его на большой дороге и либо ограбить, либо захватить ради выкупа. Он составил хитрый план: сказался больным и пригласил врача посещать его на дому. Через несколько дней, когда известие о недуге богатого англичанина распространилось по городу, Грей с товарищем переоделись ирландскими паломниками, взяли посохи и в плащах вышли из города. Следующие восемь дней врач продолжал наносить визиты в опустевший дом, где Грей якобы лежал при смерти, а друзья тем временем успели уйти достаточно далеко от потенциальных грабителей. «И благодаря этому благоразумному плану, – писал Веспасиано, – Гульельмо Грайм сохранил себе жизнь».