В январе 1455-го Серральи передал Веспасиано от Альфонса задаток в 50 флоринов, а всего за Ливия Веспасиано получил 160 флоринов, – таким образом, его манускрипты вышли еще дороже, чем в свое время у Поджо. Собственно, Веспасиано изготовил три кодекса: Первую, Третью и Четвертую декады (все десять книг Второй декады утрачены). В своих бухгалтерских документах Серральи начал называть это трехтомное собрание «Deche del Re» – «Королевские декады».
Из 160 флоринов, полученных за три манускрипта Ливия, Веспасиано должен был расплатиться со своими писцами и миниатюристами. Писца для этого важного заказа он взял одного из любимых, Пьеро Строцци, священника, которому по просьбе Веспасиано папа Николай дал маленький приход в Риполи, под стенами Флоренции. Веспасиано исправно обеспечивал его работой, и Пьеро за свою жизнь скопировал более семидесяти манускриптов (хотя из священнического смирения подписал лишь пять из них). Веспасиано очень его чтил, утверждая, что Пьеро «пишет красивее всех писцов своего времени и лучше всех исправляет ошибки»[376].
Так же тщательно Веспасиано подходил к выбору иллюстраторов. В бухгалтерских записях Серральи указано, что Веспасиано заплатил за работу «миниатюристу Франческо д’Антонио дель Кьерико». Когда Франческо ди Антонио дель Кьерико начал иллюстрировать книги, ему было двадцать три, и ему предстояла карьера плодовитого, талантливого и очень изобретательного иллюминатора. Поначалу он обучался на золотых дел мастера, но к 1455-му переключился на художественное оформление манускриптов. Его наставником был прославленный иллюминатор и живописец Дзаноби Строцци, дальний родич Пьеро. Протеже Фра Анджелико, Дзаноби работал и для библиотеки Сан-Марко, и для Бадии; вероятно, он и познакомил Веспасиано с талантливым молодым коллегой. То, что Веспасиано поручил Франческо столь ответственный заказ, показывает, что он верил в способности молодого человека, а главное – умел примечать новые дарования. И он ничуть не прогадал. Франческо развил достижения таких флорентийских художников, как Мазаччо, Фра Анджелико и Филиппо Липпи: реалистичные пейзажи и выразительные фигуры, наблюдательно схваченные в движении.
Одна из иллюстраций Франческо особенно восхищает своей изобретательностью – титульный лист. Историк печатной книги недавно заявил, что «динамика новаторства», изначально присущая типографскому процессу, позволила ввести такие радикальные новшества, как «титульный лист, которого не было в мире манускриптов»[377]. Действительно, титулы в манускриптах редкость. Обычно кодексы открывались инципитом – то есть надписью HIC INCIPIT («Здесь начинается») или часто просто INCIPIT прописными буквами на первой странице. Таким образом, инципит отделялся от основного текста, озаглавливая труд, но занимая не больше нескольких строк в верхней части первой страницы. Историки иногда объясняют отсутствие титульных листов экономией – писцы и собиратели книг не хотели зря тратить пергамент. Впрочем, средства многих собирателей вполне позволяли добавить лишний пергаментный лист, и в манускриптах часто оставляли большие поля – куда больший «лишний расход»[378].
Однако «в мире манускриптов» титулы все же встречались. «Динамика новаторства» в этом мире была ничуть не меньше, чем в печатной книге, особенно в пятнадцатом веке, когда гуманисты ввели новое письмо и новый облик страницы, – и то и другое затем позаимствовали печатники. И не печатники, а Веспасиано и его художники ввели титульные листы. Эволюция от инципита к титульному листу берет начало в манускрипте двенадцатого века, попавшем в руки Веспасиано. В 1448 году его попросили реставрировать один из кодексов библиотеки Сан-Марко, «Иудейские древности» Иосифа Флавия, переведенные на тосканский тремя веками раньше. Поскольку некоторые листы были повреждены или утрачены, Веспасиано поручил своему доверенному писцу серу Антонио ди Марио заново скопировать недостающие куски текста, которые затем вставлялись в том[379].
Веспасиано наверняка поразили некоторые особенности этого кодекса, когда он, словно больного на операционном столе, разбирал поврежденную книгу на своем верстаке, а затем, после удаления испорченных страниц и вставки новых, аккуратно сшивал заново. Она не только была украшена чудесными инициалами из белых вьюнков и написана «античными буквами», которым подражали Поджо и его последователи; на ее форзаце в орнаментальной прямоугольной рамке были написаны имя автора и заглавие: INCIPIT PREPHATIO FLAVII IOSEPHI IUDAICÆ ANTIQUITATIS. Инципит увеличился, переместился с верхней части первой страницы и занял соседнюю с ней левую.
Старое стало новым, – вероятно, тогда Веспасиано и решил во всех следующих изданиях, начиная с «Королевских декад», оставлять чистую страницу, на которой его иллюминатор Франческо дель Кьерико скромно, но красиво представит автора и название, – пример его собственного динамичного новаторства.
Заручившись покровительством Альфонса, Веспасиано начал расширять свое дело за счет экспорта книг в Неаполь[380]. Очевидно, он рассчитывал, что при столь просвещенном правителе и большом дворе в Неаполитанском королевстве ожидается спрос на книги античных авторов. Впрочем, за услугами посредника он обратился не к Серральи, а к довольно сомнительному субъекту по имени Пьеро да Сан-Джиминьяно. В 1457 году Пьеро подрядился отвезти двадцать томов в Неаполь и продать их для Веспасиано за комиссионные в десять процентов. То было смелое предприятие: общая стоимость книг составляла сотни флоринов и рискованно было отправлять их в чужой город по трехсотпятидесятимильной дороге, да и репутация Пьеро была подмочена – одному флорентийскому купцу он не вернул крупную сумму после продажи в Неаполе большой партии шелка.
Судя по цене отправляемых в Неаполь книг (например, «География» Птолемея «с прекрасными иллюстрациями» стоила пятьдесят флоринов, а миссал «grande bellissimo» – пятьдесят пять), Веспасиано ориентировался на самых состоятельных неаполитанцев. Еще он рассчитывал на неаполитанских гуманистов и, без сомнения, надеялся, показав товар лицом, получить новые заказы от самого Альфонса[381]. Все книги, за исключением миссала и «bellissimo» часослова (всего одиннадцать флоринов), были трудами античных авторов. Среди них были три манускрипта Цицерона, две копии «Записок о Галльской войне» Цезаря, «Югуртинская война» Саллюстия, «История» Полибия в латинском переводе Никколо Перотти, «Никомахова этика» Аристотеля в переводе Бруни – образцовая подборка классической литературы, все скопированы «новым античным письмом», которым так прекрасно владели писцы Веспасиано.
Веспасиано экспортировал передовую гуманистическую культуру Флоренции за границу, сеял ее семена на плодородной неаполитанской почве, где ее всходы будет лелеять просвещенный арагонский правитель, король Альфонс. Эта история демонстрирует новаторский подход Веспасиано к торговле книгами – его смелые коммерческие методы к середине пятнадцатого века удовлетворяли растущую тягу к гуманистическому знанию далеко за стенами Флоренции.
Впрочем, в этом предприятии на кону было много больше, чем стоимость манускриптов. С юных дней на улице Книготорговцев Веспасиано верил в книги, которые продавал. Участие в «книжном клубе» Никколо Никколи, лекции Карло Марсуппини в Студио и беседы под Крышей Пизанцев – все эти интеллектуальные досуги показывают его преданность гуманистическому идеалу улучшения мира через изучение Античности. Манускрипты, проходившие через его руки, содержали то, что он позже назвал «уроками для нашего времени». Веспасиано писал, что многие люди по своему невежеству жили «в великой тьме», но мудрость древних ее рассеет. Посему мы многим обязаны «грамотеям, ибо все нам известное мы знаем от них». Он цитировал святого Иеронима, сравнившего ученых со звездами небесными, и пророка Даниила, сказавшего, что разумные воссияют, как солнце. «Все зло рождается от невежества, – писал он. – Однако литераторы озарили мир, прогоняя тьму, особенно же древние авторы»[382]. И Веспасиано надеялся, что его манускрипты несут этот самый свет в горестное запустение современной ему эпохи.
Глава 12Достоинство и превосходство
Папа Николай V умер в Риме 24 марта 1455 года на пятьдесят восьмом году жизни, к великой скорби своих друзей-гуманистов. «Не стало светоча и украшения Церкви и нашего времени», – сокрушался Веспасиано[383].
Все семь лет своего понтификата Николай за счет церковной казны нанимал ученых, писцов, переводчиков и расширял собрание папской библиотеки. Собрание это стало поистине огромным: оценки разнятся от тысячи манускриптов (предположение архиепископа Флоренции) до трех тысяч (по мнению Энеа Сильвио Пикколомини) и даже пяти тысяч (согласно Веспасиано и нескольким другим источникам)[384]. Так или иначе, всего за несколько лет папская библиотека стала, отчасти усилиями Веспасиано, одной из лучших и самых обширных в мире, а Рим впервые за тысячелетие с лишним вновь сделался центром культуры и учености.
Николай, вероятно, смотрел на эти тома с некоторой грустью. Последние его годы, по словам Веспасиано, были тяжелыми, под грузом своих обязанностей он стал «несчастнейшим из людей». Папа страдал «ужасными болями» и находил облегчение лишь в пении гимнов и молитве. Друзьям он сознавался, что его гложет желание сложить с себя папский сан и вновь стать простым Томмазо Парентучелли – вернуться в старые дни, когда он приезжал на муле беседовать о философии на улице Книготорговцев