Лет за десять до того один ученый объявил, что «прославленный монастырь Сан-Марко» обладает «библиотекой, превосходящей все другие в Италии»[469]. В начале 1460-х Веспасиано по-прежнему изредка что-то делал для монастыря – переплетал и реставрировал книги, нанимал писцов, поставлял разлинованный пергамент из козьей кожи. Однако труд его был в основном закончен, и на кипарисовых скамьях в читальне лежали более тысячи томов. Манускрипты эти были доступны для публики, однако взять их домой можно было лишь по личному разрешению Козимо. Как записал Веспасиано со слов доминиканцев, монаху, позволившему вынести книги из монастыря без согласия Козимо, грозило отлучение[470].
Козимо по-прежнему щедро жертвовал на религиозные учреждения, надеясь таким образом уплатить свой огромный долг перед Богом. На здания и благотворительность он в общей сложности потратил баснословную сумму – около 600 000 флоринов[471]. В начале 1460-х Козимо перестраивал и расширял монастырский комплекс во Фьезоле – в сорока пяти минутах ходьбы в гору от северных ворот Флоренции. Фьезоле был некогда крупным этрусским поселением, а в последние десятилетия полюбился богатым флорентийцам – на пологих склонах холма, среди падубов и кипарисов, они возводили роскошные виллы с прекрасным видом на город и «изгибы длинного Арно»[472], как выразился поэт, любуясь окрестностями из Фьезоле. Здесь в 1450-х сын Козимо Джованни построил себе виллу с садом на террасах, вырубленных в склоне холма, – «чудесное место, – писал современник, – куда он мог удалиться, если желал подышать деревенским воздухом»[473].
Козимо уже профинансировал поддержание некоторых фьезолийских зданий и пещер, где в прошлом веке жили отшельники. Теперь он обратил внимание на Бадию Фьезолана, аббатство, построенное в одиннадцатом веке; с 1440-го оно принадлежало августинцам. Козимо решил отремонтировать капеллу двенадцатого века, а также лоджию, здание капитула, клуатр, келейный корпус и ризницу – в последнюю он пожертвовал шпалеры и священные сосуды. Еще он устроил для себя просторные гостевые комнаты на первом этаже в удобном соседстве с трапезной. С самого начала работ в 1456-м денег не жалели. Веспасиано рассказывает: когда Козимо показали годовые отчеты Бадии и другого его благотворительного проекта, церкви Сан-Лоренцо, откуда следовало, что начальство Бадии потратило 7000 флоринов, а Сан-Лоренцо – только 5000, он заметил: «Те, что в Сан-Лоренцо, заслуживают порицания, ибо они сделали мало работы. Те, что в Бадии, достойны похвалы»[474]. И вновь Козимо показал, что знает, как «большие средства потратить пристойно».
На верхнем этаже нового комплекса, окнами на клуатр, должна была разместиться библиотека. Козимо мечтал, что это собрание будет служить не только монахам-августинцам, но и, как в Сан-Марко, более широкому обществу ученых, или, как выразился Козимо, uomini da bene e letterati – мужей добрых и образованных, которые получат доступ к текстам, содержащим гуманистическое знание. А значит, требовалось собрание манускриптов.
На фреске в капелле Палаццо Медичи, расписанной Беноццо Гоццоли в 1459 году, Козимо предстает убеленным сединами стариком с плотно сжатыми губами и печатью горестей на лице. Веспасиано, знавший его лет тридцать, в 1460-х, наверное, замечал, что Козимо сдает. Его подкосила смерть любимого внука, пятилетнего Козимино, сына Джованни. Он становился все молчаливее и, по словам Веспасиано, иногда часами «ничего не делал, только думал». Когда его жена Контессина спрашивала, отчего он молчит, Козимо отвечал, что как она по две недели готовится к отъезду за город, так он готовится к предстоящему путешествию, куда более далекому – из этой жизни в будущую[475].
Однако в тот день 1462 года Козимо был настроен очень деловито. Старик спешил. Как писал Веспасиано, он боялся умереть, не завершив задуманное. Поэтому, рассказывая, что намерен сделать для аббатства во Фьезоле и тамошней библиотеки, Козимо подчеркнул особую срочность заказа. «Как вы собираетесь обеспечить библиотеку книгами?» – спросил он. Веспасиано ответил, что невозможно будет найти все нужные манускрипты, придется делать новые. Тогда Козимо спросил, готов ли Веспасиано взяться за эту работу. «Я ответил, что буду счастлив»[476].
Проект был сложен даже для человека с такими ресурсами, как у Веспасиано. В отличие от библиотеки Сан-Марко, в основу которой легли завещанные Никколо тома, начинать предстояло с нуля. Веспасиано взял за основу перечень Томмазо Парентучелли, составленный для Сан-Марко и включающий как религиозные, так и классические сочинения. Благодаря щедрости Козимо и его желанию завершить все побыстрее Веспасиано смог собрать большую команду. «Он все предоставил мне, – хвастался позже Веспасиано. – Я нанял сорок пять писцов и закончил двести манускриптов за двадцать два месяца»[477].
При такой скорости каждый из писцов Веспасиано должен был скопировать четыре-пять манускриптов, и на один манускрипт уходило примерно пять месяцев работы (хотя не исключено, что доля одних писцов была больше, других – меньше). Почти сорок из этих писцов известны по именам, что подтверждает слова Веспасиано о размерах его команды[478]. Особенно любопытен отшельник по имени Фра Джироламо Мателика, живший в пещере на склоне Фьезолийского холма. Веспасиано утверждает, что Фра Джироламо был «человеком самой святой жизни», но при этом одним из самых образованных и знающих писцов из всех, к кому он обращался. Фра Джироламо семь лет изучал в Париже философию и богословие, трудясь писцом в аббатстве Сен-Жермен-де-Пре, затем вернулся в Италию и стал отшельником. В 1460-м он составил трактат «De Vita Solitaria» («Об уединенной жизни»), в котором восхвалял «святую вольность» отшельничества. Через два года Веспасиано явился к его пещере со стопой пергамента и попросил скопировать манускрипт[479].
Кроме писцов, таких как Фра Джироламо, над манускриптами трудились и другие люди. Многие кодексы иллюминированы, а значит, Веспасиано надо было нанимать еще и художников. По меньшей мере десять манускриптов проиллюстрированы анонимным миниатюристом, которого мы знаем лишь как «Мастера грушевидных путти» по его пухлым купидончикам[480].
Веспасиано слегка преувеличил число манускриптов, изготовленных им для библиотеки аббатства во Фьезоле. Примерно двадцать кодексов из двухсот Козимо приобрел у другого флорентийского книготорговца, Дзаноби ди Мариано[481]. Тем не менее Веспасиано, очевидно, был главной движущей силой этого проекта. Более того, скорость, с которой он собрал команду и выпустил десятки манускриптов, показывает, как много он умел и как быстро могло распространяться знание даже с помощью чернильницы и гусиного пера.
Веспасиано начал работать для Козимо и библиотеки Фьезолийского аббатства примерно тогда же, когда закончил один из самых важных своих заказов – роскошный манускрипт с биографией Карла Великого, написанной его другом Донато Аччайоли. Манускрипт предназначался для нового короля Франции, Людовика XI.
Карл Великий был важным связующим звеном между Флоренцией и Францией. «Божественный Шарлемань… украшение и свет мира» (как выразился Донато в своей книге) не только стал родоначальником французских королей, но и, по легенде, заново основал Флоренцию после разрушения готами в шестом веке. Как утверждал в своей книге Донато, Карл Великий восстановил Флоренцию в былой славе. «Он вернул всю знать, рассеянную по близлежащим селениям, опоясал город новыми стенами и украсил новыми церквами». Более того, Карл Великий дал Флоренции ее законы и вольности; именно благодаря ему, писал Донато, «мы живем свободными, у нас есть законы и магистраты»[482].
Таким образом, прославляющий Карла Великого манускрипт Vita Caroli Magni представлялся идеальным подарком для Людовика, коронованного летом 1461-го после смерти его отца, Карла VII. Для этой ответственной работы Веспасиано выбрал одного из лучших своих писцов, Пьеро Строцци, и лучшего иллюстратора, Франческо дель Кьерико. Франческо выполнил изящные поля с орнаментом из белых вьюнков и титул, на котором путто, подобно атланту, держит круглую золоченую раму с именем автора и названием. «Его величество, – сообщал флорентиец, видевший, как королю в Туре вручили манускрипт, – был чрезвычайно благодарен и принял книгу с добрыми словами»[483].
Манускрипт отвез тесть Донато, Пьеро Пацци, флорентийский посол во Франции. Семейство Пацци было во Флоренции одним из самых известных. Они могли проследить своих предков до Паццо Пацци, воина, который в 1099 году первым из крестоносцев ворвался в Иерусалим (этой отчаянной храбрости он, возможно, и обязан своим именем: pazzo означает «безумный»). Их родовой герб, два дельфина спиной к спине, можно было видеть по всей Флоренции, в том числе на фамильном палаццо в нескольких шагах от лавки Веспасиано.
С Пьеро Пацци, в ту пору сорокапятилетним, Веспасиано был знаком очень давно. Мало того что они жили по соседству, Пьеро еще и входил в число его постоянных клиентов. Это стало возможно благодаря своевременному вмешательству Никколо Никколи, который много лет назад случайно встретил на улице Книготорговцев молодого Пьеро. По словам Веспасиано, Пьеро в то время был «красивым юношей, погруженным в мирские удовольствия». Никколи спросил молодого человека, как того зовут, Пьеро ответил, что он сын Андреа Пацци. Тогда Никколо спросил, что Пьеро собирается делать в жизни, и Пьеро честно ответил, что намерен всячески развлекаться. Никколи усовестил его – мол, стыдно сыну такого прославленного рода пренебрегать учением ради удовольствий. Когда увянет цвет юности, он останется ни с чем, а вот овладев латынью, может заслужить всеобщее уважение. «Мессер Пьеро, выслушав слова Никколо, понял, что они истинны», – писал Веспасиано.