За следующие полтора года в Субиако были напечатаны еще две книги: том сочинений раннего христианского автора Лактанция осенью 1465-го, а затем 275 копий «О граде Божьем» святого Августина (эта работа была завершена к лету 1467-го). Вскоре после этого Свейнгейм и Паннарц перенесли свою типографию из Субиако в Рим, в дом, которым владели два брата, Пьетро и Франческо Массимо. Братья происходили из семьи богатых землевладельцев, но переключились на торговлю; они ввозили свинец, олово, сурьму и бумагу (по совпадению – как раз то, что требовалось для книгопечатания). Вероятно, братья Массимо угадали в печатных книгах новый ходовой товар. Не исключено, что именно они сманили печатников из Субиако в Рим, ибо в первой римской книге Свейнгейма и Паннарца, отпечатанной в 1467 году, Цицероновых «Письмах к близким», в колофоне указана фамилия братьев: In domo Petri de Maximis… iuxta Campum Florae («В доме Пьетро Массимо… подле Кампо де Фьори»). Позже печатники стали указывать и Франческо.
Свейнгейм и Паннарц привезли в Рим часть напечатанных в Субиако книг. В ноябре 1467-го Леонардо Дати приобрел у них «О граде Божьем». Он записал в книге, что купил ее «у самих немцев, которые теперь живут в Риме и умеют не писать, а „печатать“ такого рода книги без числа»[531].
Книги «без числа», выпущенные Свейнгеймом и Паннарцем, особенно два издания Цицерона, выглядели вполне привычно для читателя манускриптов, вроде тех, что выходили из лавки Веспасиано. Немудрено, что Леонардо Дати и Леон Баттиста Альберти одобряли искусство книгопечатания. Переход от рукописных книг к печатным был для читателей совсем не таким радикальным, как переход от свитков к кодексам тысячей лет раньше. Первые печатные книги старались делать максимально похожими на рукописные, служившие для них образцом. У них были практически те же элементы оформления, включая во многих случаях рубрикацию и нарисованный от руки декор, – поля, иллюминированные инициалы, различные иллюстрации, которые добавлял миниатюрист, чтобы придать книге индивидуальность. По меньшей мере в одном экземпляре «О граде Божьем» из числа отпечатанных в 1467-м в Субиако добавлены орнаментальные поля с белыми вьюнками, как в манускриптах Веспасиано. Кто купил книгу, а затем отдал ее художнику для украшения, неизвестно, но этот человек наверняка видел или даже имел в своем собрании манускрипты, оформленные в таком стиле, и не исключено, что это были творения Веспасиано и его помощников.
Цицерон «Об ораторе», издание Свейнгейма и Паннарца 1465 года
Печатные книги не отличались от рукописных и материалом. Не было резкого перехода от пергамента к бумаге, как некогда от папируса к пергаменту. Как писцы порой копировали манускрипты на бумаге, так типографы иногда печатали на пергаменте. Из сорока восьми дошедших до нас экземпляров Библии Гутенберга тридцать шесть напечатаны на бумаге (включая те, в которых инициалы и декор нарисованы от руки), двенадцать – на пергаменте. Если предположить, что соотношение 3:1 верно для всего тиража, то Гутенберг, вероятно, отпечатал на пергаменте около сорока Библий. Библии Гутенберга настолько походили на манускрипты, что, по легенде, Иоганн Фуст продавал их по стоимости рукописных[532]. Франческо Филельфо, например, обмануть было бы нетрудно. Увидев в Риме книги, напечатанные Свейнгеймом и Паннарцем, он восхищенно заметил: «Можно подумать, что они вышли из-под пера самого аккуратного копииста»[533].
Изданные в 1467-м году в Риме Цицероновы «Письма к близким» очень походили на манускрипты Веспасиано, так что легко могли ввести в заблуждение даже опытного читателя, вроде Филельфо. Мало того что Свейнгейм и Паннарц выбрали труды Цицерона, можно сказать, воруя идеи у таких, как Веспасиано, они еще и во всем подражали гуманистическим манускриптам. Шрифт, которым они печатали в Субиако, можно назвать полуготическим – буквы в нем, несмотря на некоторые уступки гуманистическому письму, обнаруживают свое немецкое происхождение чуть большей толщиной и заостренностью. Однако в Риме Свейнгейм и Паннарц изготовили пуансоны и матрицы «античных букв», почти наверняка взяв за образец гуманистический манускрипт. Шрифты Гутенберга, разработанные Шёффером, имитировали «текстуру», готический шрифт средневековых немецких монахов. А вот ювелир, создававший матрицы в Риме в 1467-м, воспроизводил изящные буквы, которые ввел Поджо Браччолини и которыми писали сер Антонио ди Марио, Герардо дель Чириаджо и Пьеро Строцци. Печатники к югу от Альп выбрали «античное письмо» флорентийских гуманистов. В честь Поджо и писцов Веспасиано этот изящный стиль по справедливости следовало бы назвать флорентийским. Однако он получил название романского – по тому выбору, который сделали Свейнгейм и Паннарц.
Так что при беглом взгляде на Цицероновы «Письма к близким», напечатанные Свейнгеймом и Паннарцем, можно было не заметить ничего особенного – просто манускрипт, написанный талантливым писцом с очень четким и разборчивым почерком. Однако в конце книги печатники гордо (и впервые) указали свои имена в колофоне: «Сей замечательный труд Конрад Свейнгейм изготовил вместе с Арнольдом Паннарцем».
Многие читатели соглашались, что новый метод изготовления книг – замечательный и даже чудесный. «Этому человеку не нужно перо, – восхищался итальянский кардинал. – Он печатает за день столько, сколько и за год не написать»[534]. В следующие несколько лет различные епископы, ученые, врачи, учителя и монахи объявят книгопечатание «священным искусством», «новым и почти божественным письмом», чем-то «сошедшим из небесных клуатров», «чудом, неслыханным в прежние века»[535]. Скорость, с которой можно производить книги, их число и относительная дешевизна в сравнении с манускриптами – все обещало, что знание распространится вдаль и вширь и каждый, даже бедняк, сможет владеть библиотекой. Тьма рассеется, и наступит, как напишет монах в 1476-м, salutem in medio terre – спасение посреди земли[536].
Глава 17Лучшая библиотека со времен древности
К лету 1464-го Веспасиано в основном закончил двести манускриптов для Фьезолийского аббатства. Кое-что еще предстояло завершить, в частности богато иллюминированную «Естественную историю» Плиния Старшего, скопированную писцом по имени Губертус, но бо́льшую часть, как утверждает Веспасиано, его команда сделала за двадцать два месяца.
Со смертью в один год Козимо и его сына Джованни Веспасиано лишился двух главных заказчиков. Тем не менее благодаря новым клиентам работы в лавке не убавилось. Как примерно в это время заметил писец и друг Веспасиано, его репутация в передаче греческой, латинской и древнееврейской мудрости была такова, что все любители учености – «папы, прелаты, короли, князья и все образованные люди» – устремлялись к его дверям[537].
В числе князей был Борсо д’Эсте, правитель Модены и Феррары. До того Борсо интересовался лишь охотничьими собаками и соколами и больше всего любил разъезжать в компании беспечных друзей и шута Скоколы. Однако в стремлении не уступать другим правителям он начал расширять полученное от отца собрание из 276 книг.
Были у Веспасиано и клиенты не столь блистательные, но более образованные. Он снабжал книгами немецкого ученого Иоганна Тростера, каноника Регенсбургского монастыря и друга Пия II. Для него Веспасиано изготовил манускрипт Цицерона на бумаге, а не на пергаменте, и все равно работа стоила три флорина. Тростер с гордостью писал о деревянном переплете, купленном во Флоренции у Веспасиано[538].
Еще одним его клиентом был испанский епископ и кардинал Бартоломео Роверелла, который заказал великолепный манускрипт Страбона за пятьдесят пять флоринов, – это один из самых дорогих кодексов Веспасиано. Он также продолжал вести дела с Жаном Жуффруа, первым купившим у него манускрипт двадцать лет назад. «Он учен и сведущ в древности, хоть и француз», – нехотя похвалил того Джованни Ауриспа[539]. В 1462-м Жуффруа стал епископом Альби и как-то за один раз заказал Веспасиано четырнадцать манускриптов. Впрочем, из переписки Веспасиано с епископом Жуффруа видно, что, сколько бы ни стоил манускрипт, цена едва покрывала издержки и прибыль была очень мала. «Я надеялся, что ваше преосвященство отправит мне за труды небольшую сумму или подарок сверх цены книг, – писал ему Веспасиано, – однако не получил ни этого, ни даже их стоимости»[540].
Козимо был куда щедрее и не заставлял ждать денег. Сохранились счета на 111 манускриптов, изготовленных Веспасиано для Фьезолийского аббатства. Из них видно, что Козимо выплатил книготорговцу в общей сложности 1566 флоринов[541]. Получается, что в среднем кодекс обходился Козимо в четырнадцать флоринов (не слишком дорого; обычно кодексы Веспасиано были чуть дороже). Впрочем, примерно у десяти книг цена была больше 30 флоринов. Выплаты Козимо, растянувшиеся на два года, разумеется, не составляли чистую прибыль Веспасиано. Он должен был покупать материалы, а также платить иллюминаторам и писцам. Тем не менее в среднем книга давала ему прибыль в 31/2 флорина – то есть 400 флоринов за два года. Прибыль он делил с партнерами по лавке, сыновьями Микеле Гвардуччи. У него была доля в 37,5 процента, следовательно, на одних только этих ста одиннадцати манускриптах он с 1462-го до смерти Козимо в 1464-м зарабатывал 75 флоринов в год. Это неплохо в сравнении с жалованьем учителей и большинства служащих международных банков, таких как банк Медичи: все они получали от 40 до 60 флоринов в год. Однако стоит поразмыслить о том, что на свои 75 флоринов в год Веспасиано не мог бы купить два самых дорогих манускрипта, которые сделал для Фьезолийского аббатства: труды Иоанна Златоуста (37 флоринов) и письма святого Иеронима (39 флоринов).