Illustrissimo nostro Primogenito, «наш достославнейший первенец»[576]. То был девятнадцатилетний сын и наследник Ферранте, Альфонс, герцог Калабрии. В 1467-м и начале 1468-го он много времени проводил во Флоренции, где они с Веспасиано и познакомились. Альфонс был в числе тех, кто летом 1467-го сражался под командованием Федерико да Монтефельтро против Бартоломео Коллеони и Алессандро Сфорца. Военную карьеру он начал в пятнадцать, воевал в Калабрии против проанжуйских баронов и показал себя отважным воином.
Как в свое время самого Ферранте, юного Альфонса обучали латинской литературе, дабы сделать его просвещенным военачальником, подобно Федерико да Монтефельтро и Алессандро Сфорца. Вслед за отцом и дедом он стал постоянным клиентом Веспасиано, который за следующие несколько лет изготовил ему по меньшей мере двадцать шесть манускриптов[577]. И когда в начале весны 1468-го Альфонс покинул Флоренцию, он тоже стал получать письма от Веспасиано. Обращенные к «достославнейшему герцогу и дражайшему государю», они содержали последние новости и суждения о происходящем в Италии.
Глава 18Второе пришествие
Иоганн Гутенберг не долго пользовался придворной одеждой, а также хлебным и винным содержанием от архиепископа Адольфа. Первопечатник скончался в 1468-м и похоронен в майнцской церкви. Надгробная надпись гласила, что здесь покоится «изобретатель книгопечатания, достойный величайшей хвалы от всех народов и всякого языка»[578].
В Италии на хвалы Гутенбергу и впрямь не скупились. «О достойный немец, изобретатель превосходного искусства! Его следует превозносить в выражениях, приличествующих богам, – писал венецианский врач. – Ибо благодаря его открытию словесность легко постичь и освоить»[579]. Один ученый назвал печатный станок божественным даром, ниспосланным христианскому миру в понтификат Павла II: «Ваш понтификат, и без того славный, останется в веках благодаря этому искусству, принесенному к Вашему престолу»[580]. И это не пустая лесть. В отличие от своих предшественников Николая V и Пия II, Павел не был ученым и гуманистом, однако он сразу ухватился за новую технологию и вскоре уже поручил прибывшему в Рим немецкому типографу Сиксту Риссингеру печатать папские буллы. Он даже часто посещал мастерскую Риссингера, осматривал печатный станок и его продукцию, осознавая, видимо, какие возможности это открывает для распространения религиозных идей.
Выпуск печатных книг мало-помалу набирал обороты. К 1468-му, начиная с первых работ Гутенберга в Майнце, в Европе вышло больше 120 наименований книг. Бо́льшую часть, почти 100, напечатали в Германии. Почти все немецкие типографы печатали готическими буквами, однако в 1468-м аугсбургский печатник Гюнтер Цайнер последовал примеру Свейнгейма и Паннарца, которые перешли на «античные», или «романские», буквы в подражание итальянским писцам, вроде тех, что работали на Веспасиано. Эти двое продолжали трудиться в Палаццо Массимо. Еще один немец, священник Ульрих Ган, в 1467-м открыл в Риме собственную типографию и начал печатать книги.
В 1469-м производство печатных книг выросло еще сильнее. Свыше сорока новых наименований появилось только за этот год, но теперь бо́льшая их часть вышла в Италии. С прибытием Риссингера и Ульриха в Риме стало уже три типографии. Тем временем в Венеции немецкий ювелир Иоганн фон Шпейер получил от сената патент, дающий ему пятилетнюю монополию на печатание книг (которым не успел воспользоваться сполна, так как умер всего несколько месяцев спустя). Летом 1469-го он издал две книги: «Естественную историю» Плиния Старшего и Цицероновы «Письма к близким». В некотором смысле 1469-й стал годом Цицерона. Свейнгейм и Паннарц напечатали три его труда: «Об обязанностях», «Брута» и «Письма к близким». Тем временем Ган выпустил свое издание «Об обязанностях», а также editio princeps (первое печатное издание) «Тускуланских бесед».
В том же 1469-м началось важное сотрудничество. Всякий, печатающий классические тексты, например Цицерона, должен был решать те же проблемы, что Веспасиано: сперва найти надежный «образцовый экземпляр», а затем проверить готовую продукцию на предмет ошибок. Для редактирования своих классических текстов Свейнгейм и Паннарц обратились к неутомимому пятидесятидвухлетнему гуманисту Джованни Андреа Бусси, который с 1466-го был епископом Алерии на Корсике. Он в числе первых начал пропагандировать книгопечатание, заявив в 1468-м, что благодаря этому «восхитительному искусству» даже бедняки смогут собирать библиотеки, ибо печатная книга стоит в пять раз дешевле манускрипта. Он отдавал немцам должное как изобретателям, хотя и замечал, что «их грубые тевтонские имена вызывают улыбку»[581]. Без сомнения, многие улыбались громоздким фамилиям, когда в следующем году типографии в Риме открыли Бартоломеус Гульдинбек и Теобальд Шенкбехер.
Епископ Бусси с радостью взялся помогать Свейнгейму и Паннарцу; посодействовал и папа Павел, открывший ему доступ к манускриптам из собрания Николая V. Бусси разбирал для немцев отрывки на древнееврейском, арабском и греческом, выискивал для сравнения старые кодексы, сверялся с конспектами лекций своих давних наставников. В 1469-м с печатного станка Свейнгейма и Паннарца потекли тексты под редакцией Бусси: «Письма к близким» Цицерона, «История от основания города» Ливия, «География» Страбона, «Фарсалия» Лукана, «Энеида» Вергилия и еще одно любимое сочинение гуманистов, «Аттические ночи» Авла Геллия. Немудрено, что Бусси, по собственным словам, жил в эти годы «как будто запертый в бумажной тюрьме»[582].
Свейнгейм с Паннарцем отпечатали в 1469-м еще одну книгу, хотя этому тексту редактура епископа Бусси не понадобилась. Кардинал Виссарион наконец завершил свой десятилетний труд «Adversus calumniatorem Platonis» («Против клеветника Платона») – защиту философа от нападок Георгия Трапезундского. Виссарион написал трактат по-гречески, сам перевел на латынь, а закончив в 1466-м перевод, понял, что его латынь неестественна, а значит, уязвима для критики и насмешек. Тогда он нанял Никколо Перотти перевести изящнее. Итогом стало 747-страничное введение в платоническую философию, в котором, по словам современника, явилось «сильнейшее желание» Виссариона «ответить Георгию немедленно и сокрушительно»[583].
Это желание, несомненно, и подвигло Виссариона размножить свое громкое ответное обвинение с помощью нового средства – печатного станка. Свейнгейм и Паннарц напечатали 300 экземпляров – на тридцать больше своего обычного тиража. Этот излишек Виссарион бесплатно разослал друзьям-ученым (снабдив каждую книгу сопроводительным письмом), чем сразу обеспечил широкую читательскую аудиторию. Чтобы поддержать его проплатоновскую пропаганду, Перотти собрал отзывы ученых и опубликовал в виде брошюры, что можно считать первой рекламной кампанией в книжном деле. Перотти даже подправил некоторые отзывы, чтобы они выглядели более восторженными[584].
В 1462 году в Майнце печатный станок стал орудием межпартийной борьбы. В 1469-м Виссарион прибег к этой новой технологии в пропагандистской войне с Георгием Трапезундским. Превосходство Платона и репутацию Плифона должны были защитить от клеветы аристотеликов сотни экземпляров печатной книги.
У Виссариона была и другая задача, важнее даже, чем дать отпор Георгию Трапезундскому, – «собрать и сохранить почти все труды греческих мудрецов»[585]. Пятнадцать лет его посланцы прочесывали города на востоке, занятые турками или готовые пасть под натиском врага. Денег Виссарион не жалел. Согласно разным источникам, он потратил от 15 000 до 30 000 дукатов. В 1468 году его библиотека включала 746 манускриптов, из них 482 на греческом – лучшее и самое обширное собрание греческой литературы того времени[586]. Теперь, когда Виссариону было под семьдесят, он задумался, что станет с этими сокровищами после его смерти. Естественно было бы подарить книги Флоренции, где столько знатоков углублялись в эллинскую премудрость, а Медичи покровительствовали библиотекам. Можно было передать их в Ватиканскую библиотеку, поскольку в Риме теперь было три типографии, в первую очередь та, что принадлежала Свейнгейму и Паннарцу. Они издавали классику, а значит, рано или поздно манускрипты превратились бы в печатные книги и тексты точно бы не погибли.
Однако Виссарион выбрал Венецию и пожертвовал свои книги базилике Сан-Марко. И не потому, что ученые там были лучше (в 1460-х Венеция в интеллектуальном смысле сильно уступала Флоренции, Риму и Неаполю), но из-за ее географического положения между Западом и Востоком и, главное, из-за того, что считал ее политически стабильной. К тому же, как заметил Веспасиано, Виссарион был «в самых дружеских отношениях с венецианцами»[587]. Его, очевидно, не смутило то, что случилось с библиотекой Петрарки, – через сто лет после его смерти она, несмотря на обещания правительства выстроить для нее здание, истлевала и рассыпалась в заброшенном помещении под крышей Сан-Марко.
В мае 1468-го Виссарион написал дожу Кристофоро Моро, обосновывая свой дар пламенным призывом к учению. Он указал, что «нет более почетного достояния, более ценного сокровища», чем книга. «Книги живут, они разговаривают и беседуют с нами, учат нас, наставляют и утешают». Книги возвращают прошлое и помещают его перед нашими глазами, дают примеры для подражания, рассказывают и о человеческом, и о божественном. Без них мы были бы «невежественными варварами». Далее Виссарион упомянул «падение