ожгли. К Лоренцо тут же отрядили посланцев, дабы подтвердить верность города Медичи и Флоренции. Однако Лоренцо решил преподать урок и своим противникам в самой Флоренции, и другим зависимым городам, то есть наказать Вольтерру по всей строгости. Он нанял Федерико да Монтефельтро, своего крестного отца, и выделил на осаду миллион флоринов. К концу мая 1472 года Федерико с армией в двенадцать тысяч человек подошел к воротам Вольтерры.
Несмотря на расположение в горах и мощные стены, Вольтерра не могла противостоять Федерико, которого другой кондотьер назвал «сокрушителем городов»[624]. К середине июня горожане договорились о капитуляции. Федерико согласился на их условие, обещав, что грабежей не будет, но солдаты, ворвавшиеся в город, поступили по-своему. Сотни жителей Вольтерры были убиты, их имущество разграблено. Макиавелли позже написал, что в течение целого дня «победители не щадили ни женщин, ни святых мест»[625]. Веспасиано, выгораживая Федерико, утверждал, что тот всячески пытался остановить грабежи, однако начались «великие бесчинства» – такие, что Федерико «не мог сдержать слез»[626]. Впрочем, Федерико тоже неплохо поживился – он заполучил бронзовую кафедру в форме орла и семьдесят один манускрипт на древнееврейском из собрания покойного еврейского банкира. В их числе была Тора тринадцатого века в фут толщиной – почти тысяча листов тяжелого пергамента, которую можно было поднять только вдвоем.
Эти бесценные манускрипты вошли в урбинскую библиотеку Федерико. Веспасиано и его писцы по-прежнему для нее трудились – между ратными подвигами Федерико находил время заказывать новые книги. Вскоре после возвращения из Вольтерры он через Веспасиано попросил Донато Аччайоли написать для него такие же комментарии к «Политике» Аристотеля, как тот уже написал к «Никомаховой этике». Веспасиано изготовил для Урбино прекрасно оформленный манускрипт с переводами Джаноццо Манетти, который Федерико возил с собой повсюду, даже в военные походы, и между боями поручал читать ему вслух[627].
Веспасиано поручил Донато комментировать «Политику». В эти же месяцы он готовил для урбинской библиотеки диалоги Платона. Надежный Герардо дель Чириаджо переписывал переводы Леонардо Бруни, в том числе «Критона», «Федра», «Горгия» и «Федона». Судя по всему, за пять лет до того Герардо ушел на покой, во всяком случае, мы не знаем ни одной скопированной им книги, которая бы датировалась периодом с 1467-го по 1472-й. Видимо, Веспасиано убедил его вернуться к работе для пополнения обширнейшей библиотеки Федерико.
«Florentinis Ingeniis Nil Ardui Est», – написал ювелир Бернардо Ченнини. «Флорентийской изобретательности ничто не сложно». Как другой итальянец, Клемент из Падуи, который якобы постиг работу печатного станка путем «разумного наблюдения», Ченнини утверждал, что самостоятельно разгадал секрет книгопечатания. Таким способом он, возможно, хотел развеять предубеждения против иноземной технологии, завезенной из варварских краев к северу от Альп, и представить печатный станок итальянским изобретением.
Ченнини, в ту пору на шестом десятке, вполне мог сам дойти до некоторых тонкостей книгопечатания. В молодости он помогал великому Лоренцо Гиберти создать «Райские врата» на восточной стороне флорентийского баптистерия. Работал он и с другим золотых дел мастером, Якопо да Бистиччи, старшим братом Веспасиано, до того как тот сменил профессию и стал врачом. В начале 1430-х Якопо и Ченнини создали товарищество. Когда примерно в 1446-м партнеры закрыли общее дело, Ченнини был должен Якопо (к тому времени уже врачу) 102 флорина[628]. Так или иначе, Ченнини, безусловно, был способен разобраться, как отливать шрифт, а основы книжного дела мог объяснить ему двадцатисемилетний сын Пьетро, предыдущие десять лет работавший писцом. Впрочем, не исключено, что Ченнини, как и Клемент из Падуи, видел в работе немецкие печатные станки – к 1471-му их в Италии было уже много.
Чтобы добыть деньги на свое начинание, Ченнини продал дом, принадлежавший жене, заложил семейный дом и одолжил 200 флоринов у другого ювелира. В начале ноября 1471 года он выпустил первую из трех частей латинских комментариев к Вергилию, в которой и напечатал восторженную похвалу флорентийской изобретательности.
Скоро у Ченнини появился конкурент – в 1472 году во Флоренции открыл мастерскую еще один печатник. По своим колофонам он известен как Иоганн Петри, но в документах упоминается как Джованни ди Пьетро, Джованни Тедеско (Иоанн Немец) и, по родному городу, Джованни да Магонца (Иоганн из Майнца), что, несомненно, связывает его либо с Гутенбергом, либо с Фустом. Примерно за год Иоганн издал четыре книги, все на народном языке, в том числе труды самых прославленных сынов Флоренции, Петрарки и Боккаччо. В ноябре 1472-го он выпустил роман Боккаччо «Филоколо», написанный в 1330-х. Очевидно, Иоганн ждал большого спроса на эти книги, особенно на Боккаччо, который был столь популярен, что многие десятилетия его переписывали для себя читатели, не обладавшие профессиональными навыками писцов[629].
Итак, два типографа, Иоганн из Майнца и Бернардо Ченнини, за 1471-й и 1472-й напечатали во Флоренции пять книг[630]. Однако за этим коротким всплеском последовало затишье. Ченнини ничего больше не печатал по причине убытков, отчасти из-за того, что к выходу его книги появилось еще два издания тех же комментариев к Вергилию (одно в Страсбурге, другое в Венеции). Пытаясь избавиться от долгов, он предлагал своему кредитору-ювелиру нераспроданные экземпляры, а в конечном счете сбыл часть остатков, сорок четыре экземпляра, странствующему торговцу из Ломбардии[631].
Иоганн из Майнца и Бернардо Ченнини были не одиноки – многие печатники испытывали в то время финансовые трудности. Несмотря на появление все новых типографий, производство манускриптов в 1470-м было на подъеме: за этот год в Европе скопировали больше кодексов, чем за какой-либо год в истории. Число выпускаемых манускриптов по-прежнему росло с каждым десятилетием, хотя переход от рукописных книг к печатным стремительно приближался. Уже к 1472-му к северу от Альп печатали больше книг, чем копировали манускриптов[632].
В Италии с увеличением числа типографий предложение превысило спрос. Многие ранние печатники выпускали латинскую классику, а ее рынок был крайне ограниченным, даже притом, что печатные книги стоили гораздо меньше рукописных. То, что Иоганн из Майнца издавал книги на итальянском, очень нехарактерно; языком печатного станка оставалась латынь. Между 1465-м и 1472-м восемьдесят пять процентов отпечатанных в Италии книг было на латыни, а по Европе в целом их доля составляла девяносто один процент[633]. Тому, кто хотел читать на родном языке, приходилось нелегко. До 1472 года напечатали лишь тридцать шесть книг на немецком и тридцать одну – на итальянском, а на французском так и вовсе не вышло еще ни одной[634].
Средний тираж Свейнгейма и Паннарца составлял 275 экземпляров, однако на «Естественную историю» Плиния Старшего или «Жизнь двенадцати цезарей» Светония просто не было столько покупателей, тем более что другие типографы выбрасывали на рынок то же самое. Безусловно, печатные книги были дешевле рукописных, и все равно тома Свейнгейма и Паннарца получались довольно дорогими. Их «Естественная история» 1470 года стоила восемь дукатов, комментарии Фомы Аквинского к Евангелиям – десять, а «Об ораторе» 1469-го – целых шестнадцать дукатов[635] (эквивалент годовой арендной платы за лавку или годового заработка бедного ремесленника). Продажам дорогостоящих томов мешало и то, что не только сами Свейнгейм и Паннарц выпустили «Об ораторе» в 1465-м, но и Ульрих Ган, тоже в Риме, напечатал ту же книгу в 1468-м, а в 1470-м появилось еще два ее издания в Венеции.
В итоге Свейнгейму и Паннарцу удавалось продать лишь малую долю своей продукции. К 1472-му, за пять лет в Риме, они напечатали, согласно собственной описи, 12 475 экземпляров, из которых бо́льшая часть – примерно 10 000 книг – оставалась нераспроданной. Они жаловались папе Сиксту IV, что после стольких трудов, издержек и сложностей их дом «полон нераспроданных книг, но лишен потребного для жизни»[636].
Иоганн Нумейстер, работавший в Фолиньо, в это же время попал в тюрьму за долги. В 1472-м он выпустил первое печатное издание «Божественной комедии» Данте, но через несколько месяцев ее же напечатали в Мантуе и Венеции, и рынок оказался затоварен. У первых венецианских типографов Николя Жансона и Венделина фон Шпейера дела тоже шли плохо. За один лишь 1472 год они вдвоем напечатали около тридцати наименований, после чего обоим пришлось сократить производство и привлечь немецких инвесторов. В Вероне в 1472-м было два типографа. Один из них издал трактат о военном искусстве, украшенный десятками ксилографий, однако уже к концу года то ли разорился, то ли уехал из города. Панфило Кастальди закрыл свою типографию в Милане и вернулся в Венецию со всеми орудиями производства и большим запасом нераспроданных книг.
Одновременно с кризисом продаж типографской продукции начались нападки на книгопечатание со стороны тех, кто опасался, что новая технология будет вредить образованию, тиражируя ошибки. В 1471 году, когда первые печатные книги появились во Флоренции, поэт и ученый Анджело Полициано – библиотекарь Лоренцо Медичи и наставник его детей – посетовал: «Теперь величайшую глупость можно мгновенно распространить по миру в тысяче томов»