И впрямь существовала опасность, что любая закравшаяся в текст ошибка будет размножена в сотнях копий. Многие печатники прибегали к помощи ученых, чтобы отыскать лучшие оригиналы и аккуратно воспроизвести их в критических изданиях. Иногда ученые-гуманисты становились партнерами в типографских фирмах. Ульрих Ган в Риме сотрудничал с профессором риторики из Перуджийского университета. Братьям Мальпиги в Болонье помогал ученый по имени Франческо Путеолано; он как-то объявил, что исправил три тысячи ошибок в «Сильвах» Стация (поэтический сборник, который Поджо отыскал в 1418-м), напечатанных в Падуе[638]. Однако даже такие усилия порой не спасали. Свейнгейм и Паннарц работали в тесном сотрудничестве с Джованни Андреа Бусси, которого Сикст IV в 1471 году назначил папским библиотекарем. В числе книг, которые редактировал Бусси, была выпущенная в 1470-м «Естественная история» Плиния Старшего. Ее отпечатали тиражом в 300 экземпляров, и в предисловии к ней Бусси восславил искусство книгопечатания: «Владей этим искусством древние, мы бы не утратили другие замечательные труды Плиния. Теперь же творения древних мудрецов не погибнут никогда»[639].
С едкими нападками на это издание Плиния выступил протеже кардинала Виссариона, Никколо Перотти, утверждавший, что нашел в тексте двадцать две ошибки. В письме другому гуманисту Перотти сообщил, что поначалу возлагал большие надежды «на новое искусство письма, недавно завезенное из Германии», однако ожидания эти не оправдались из-за небрежности печатников и того, что он считал некомпетентностью редакторов, вроде епископа Бусси. Перотти выражал опасение, что печатный текст, пусть даже изобилующий ошибками, станет образцом для дальнейших изданий, вытеснив более точные рукописные версии. Дабы исправить дело, он предлагал ввести надзор за книгопечатанием: кто-то «уполномоченный папой» должен проверять все издаваемые книги и следить за высочайшими стандартами точности. «Задача эта, – писал он, – требует ума, исключительной эрудиции, невероятного рвения и высочайшей бдительности». Предложение Перотти оставили без внимания, да оно и в любом случае было невыполнимо – один человек, даже исполненный «невероятного рвения», не мог бы осуществлять надзор за растущим числом классических текстов, издававшихся по всей Европе[640].
Другие выступали против печатных книг по иной причине. Если Бусси ликовал, что бедные люди смогут собирать библиотеки, некоторых его современников снижение цен на книги, напротив, приводило в ужас. Венецианский ученый Джорджо Мерула нашел в венецианской книжной лавке «Естественную историю» Плиния, изданную Свейнгеймом и Паннарцем в 1470-м (свидетельство, что эти двое распространяли свои книги далеко за пределами Рима). Мерулу такая внезапная доступность Плиния отнюдь не обрадовала. Он посетовал, что книги стали доступны людям, которые «в более счастливые времена» не могли бы их прочесть. Из-за печатного станка сочинения, прежде «сокровенные и неведомые тем, кто обладает обычным знанием», теперь «распространяют на улицах и средь низших классов как нечто общеизвестное»[641].
Еще яростнее нападал на книгопечатание венецианский писец, бенедиктинский монах Филиппо да Страда. В 1473-м он написал латинскую поэму, в которой призывал дожа «обуздать типографов» и «ограничить печатные станки» ради общественной нравственности. Филиппо видел в немецких печатниках грубых понаехавших пьяниц, которые отравляют сознание людей «чудовищными пороками». Они штампуют дешевые книги «нескромного содержания», растлевающие «неопытных юнцов и нежных девиц», а посему типографии не лучше борделей. В своей диатрибе Филиппо отдельно отметил, что из-за печатников достойные писцы оказываются на улице и голодают[642].
Последнее утверждение Филиппо не следует принимать серьезнее, чем жалобы на пьяных немцев, которые якобы развращают неокрепшие умы. Мало кто из писцов в те годы выражал озабоченность, что искусственные буквы оставят их без хлеба насущного. На самом деле распространение книгопечатания в Европе не сопровождалось политическими протестами, общественными беспорядками или экономическими кризисами. Возмущенные писцы не выходили на улицы, никто не громил типографии и не ломал печатные станки, как позже ткачи громили ланкаширские ткацкие мануфактуры, а луддиты крушили чулочно-вязальные машины в начале Промышленной революции.[643]
Иллюминаторы и писцы приняли книгопечатание столь безропотно отчасти и потому, что оно тоже давало им работу – рубрицировать печатные книги, украшать их рукописными инициалами и виньетками. В одной из книг, которую отпечатал в Венеции Николя Жансон, оставлены тысячи пустых участков высотой в строку-две, чтобы врисовывать инициалы вручную. Почти все сохранившиеся экземпляры полностью рубрицированы и содержат от четырех до пяти тысяч инициалов, врисованных красными и синими чернилами. Многие экземпляры также иллюминированы золотом и другими красками ничуть не хуже манускриптов[644].
И разумеется, иллюминированные кодексы по-прежнему создавались. В частности, к северу от Альп начался золотой век производства манускриптов. Богатые правители и аристократы: Филипп Добрый, Карл Смелый, Маргарита Йоркская, фламандский придворный Лодевик ван Грутхусе – заказывали роскошные кодексы для своих библиотек. Так многочисленны были эти заказы и так прекрасны книги, что, по словам историка, «величайший период создания иллюминированных книг в Южных Нидерландах пришелся на вторую половину пятнадцатого столетия» – то есть на полвека, следующие за изобретением Гутенберга[645].
Филиппо да Страда высказал к книгопечатанию еще одну претензию, в отличие от прочих вполне справедливую и даже пророческую. В октябре 1471-го Венделин фон Шпейер напечатал первую Библию на итальянском – ее перевел Никколо Малерби с двумя другими учеными, из которых один был францисканским монахом, другой – ученым-гуманистом. Филиппо счел эту книгу особо опасной, ибо полагал, что перевод неточен и может привести к ересям. Более того, Слово Божье стало (как мог бы выразиться Мерула) доступным для низших классов, и те больше не нуждались в руководстве и проповедях духовенства.
Итальянские печатники выпускали не только Библии, религиозные трактаты, античных авторов и более современных классиков, таких как Данте, Петрарка и Боккаччо. Первые майнцские типографии были тесно связаны с текущими политическими событиями – они печатали индульгенции, папские буллы, истеричные предостережения о турецкой угрозе и листовки в пользу враждующих епископов, Дитера и Адольфа. К началу 1470-х итальянские печатники тоже увидели возможность поставить свои станки на службу политике.
Как и в Майнце, постоянная угроза со стороны турок обеспечивала печатников стабильной работой. Летом 1470-го галеры Мехмеда II захватили Негропонт, венецианское владение в Восточном Средиземноморье. Известие об этом достигло Венеции через три недели, когда из волн спасли потерпевшего крушение моряка с размокшими письмами о победных кострах на турецком побережье. Негропонт (ныне Халкида в Греции) был важной торговой и военной базой. Его утрата стала для Европы тяжелейшим ударом. Турки теперь владели материковой Грецией, Пелопоннесом и большими областями Балкан, от Македонии до Боснии и Болгарии. Захват Негропонта дал султану почти полный контроль над Эгейским морем, – казалось, теперь его продвижение на запад не остановить. «Турецкий флот скоро будет в Бриндизи, затем в Неаполе, затем в Риме», – в отчаянии писал кардинал Виссарион, бывший, помимо прочих своих духовных обязанностей, епископом Негропонта[646].
Все печатные станки Италии заработали на полную мощность. В 1471-м и 1472-м в Милане, Неаполе и Венеции выпускали анонимные поэмы, оплакивающие падение Негропонта. Без сомнения, это было проще и выгоднее, чем издавать Плиния или Данте, – дешевые книжечки печатались быстро, не требовали больших начальных вложений и продавались на улицах, где их стремительно разбирали читатели, ждущие новостей о новых османских завоеваниях. Поскольку захват Негропонта почти совпал по времени с распространением в Италии книгопечатания, он стал первым историческим событием, породившим целый поток публикаций[647].
Помимо анонимных поэм, еще один печатный труд оплакивал участь Негропонта. В течение недель после его захвата кардинал Виссарион в отчаянных письмах итальянским властям и пламенных речах вновь призывал к Крестовому походу. Все эти тексты он собрал и в рукописном виде отправил венецианскому дожу и нескольким друзьям. Двое из них, один в Венеции, другой в Риме, воспользовались случаем распространить их шире с помощью печатного станка. Таким образом, «Речи против турок» вышли в 1471-м двумя разными изданиями, и тиражи были спешно разосланы по всей Европе[648].
Вскоре после этого Виссарион сам выехал со спешной миссией. Весной 1472-го, когда Веспасиано заканчивал десятитомное собрание святого Августина для его библиотеки, кардинал отправился исполнять поручение Сикста IV. Хотя Виссарион был, как писал Веспасиано «стар, слаб и жестоко страдал от камня в почке»[649], в апреле он выехал из Рима во Францию. Целью этого далекого и тяжелого путешествия было примирить Людовика XI и герцогов Бретани и Бургундии, заключавших в то время антифранцузский союз с Эдуардом IV Английским, и погасить конфликт, отнимавший всякую надежду на Крестовый поход.