Через два месяца, в июне, Виссарион добрался до Лиона. Однако его миссия потерпела крах из-за того, что Веспасиано назвал «враждебностью и самодурством» Людовика. Король требовал отлучить обоих герцогов от церкви, Виссарион отказался. Вспыхнул жаркий спор, в ходе которого Людовик дернул кардинала за бороду. Виссарион был оскорблен и возмущен. Он двинулся в обратный путь – по словам Веспасиано, «старый, больной и несчастный», но до Рима не добрался и умер в ноябре в Равенне – самом византийском из всех итальянских городов. Через две недели его похоронили в римской базилике Святых Апостолов, в гробнице, которую он сам себе приготовил. Она украшена надписями на латыни и греческом, а также крестом, который держат две руки, Западная и Восточная церковь, – символ злополучной Унии, дела его жизни.
Глава 20Для пользы всех ученых мужей
Летом 1472 года, после жестокого покорения Вольтерры, Флоренция торжественно принимала Федерико да Монтефельтро. «Пиры продолжались много дней», – писал Веспасиано. Федерико и его свиту поселили в роскошном дворце, где во время Флорентийского собора жил константинопольский патриарх. В дар ему несли драгоценную парчу и чаши стоимостью в тысячу дукатов. Кроме того, благодарные флорентийцы подарили ему прекрасный дом на южной холмистой окраине города, виллу Русчиано, над которой некогда трудился Филиппо Брунеллески. «Никого еще так не чествовали», – одобрительно заметил Веспасиано[650].
Книготорговец тоже сделал подношение Федерико. В «Географии» Птолемея, которую он готовил для библиотеки Урбино (ее прекрасно оформил художник Франческо Росселли), добавлен разворот, изображающий вид Вольтерры с птичьего полета. На этой иллюстрации видно, что Вольтерра стоит на горе в кольце стен с мощными воротами и высокими оборонительными башнями, а утесы вокруг нее ощетинились пушками. Все указывает на неприступность города, а следовательно – на исключительный полководческий талант Федерико. Тот «достиг невозможного, – утверждал Веспасиано, – учитывая положение Вольтерры и жестокий нрав ее обитателей»[651].
Федерико чтили теперь не только в Тоскане. В 1474-м он выдал одну из своих дочерей, двенадцатилетнюю Джованну, за Джованни делла Ровере, семнадцатилетнего племянника Сикста IV. Джованни стал правителем вассальных папских городов Сенигаллии и Мондавио. Породнившись с Федерико, Сикст произвел того из графов в герцоги на церемонии, во время которой правитель Урбино должен был упасть перед папой ниц, принести клятву и поцеловать его туфлю.
Известия о папских милостях стали причиной разлада между Федерико и Лоренцо, чьи отношения с Сикстом к тому времени совсем испортились. Папе мало было отдать племяннику Сенигаллию и Мондавио; он надеялся добавить к ним Читта-ди-Кастелло. Этот город формально принадлежал к Папской области, но правил им без всякого титула от папы кондотьер Никколо Вителли. Желая вернуть себе власть над городом, Сикст отрядил туда войско под командованием другого своего племянника, кардинала Джулиано (будущего «папы-воина» Юлия II), и обратился за военной поддержкой к Флоренции. Лоренцо не только отказал ему в помощи, но и стал чинить папским войскам препоны, отрезав им доставку провианта. Впрочем, это ничего не изменило – после двухмесячной осады Читта-ди-Кастелло был взят.
Также Лоренцо пытался помешать династическим планам Сикста относительно другого племянника, тридцатиоднолетнего Джироламо Риарио, который до того, как его дядя сделался папой, владел в Савоне мясной лавкой. В 1473-м Сикст женил Риарио на незаконной десятилетней дочери Галеаццо Марии Сфорца, герцога Миланского. Теперь он решил добыть тому владения в Романье, лоскутном одеяле княжеств, протянувшемся по Центральной Италии от Адриатического моря до Апеннин. Формально эти земли (на которых находились такие города, как Римини, Равенна и Имола) с 1248-го относились к Папской области, однако давным-давно принадлежали местным правителям, ведущим между собой бесконечные кровавые войны.
Лоренцо опасался, что, если папа и его племянник завладеют этими краями, Флоренция окажется в изоляции. Он начал вести с герцогом Миланским переговоры о покупке Имолы, занимающей стратегическое положение между Флоренцией и Адриатикой, на торговом пути в Венецию. Сикст тоже положил глаз на Имолу, которую намеревался преподнести Риарио в качестве свадебного подарка. Папа сумел купить город у нового родственника, Галеаццо Марии, за 40 000 флоринов, хотя Лоренцо раньше предлагал 100 000. И мало того, Сикст еще и обратился к нему как папскому банкиру с просьбой одолжить 40 000 флоринов. Лоренцо отказал, папа в досаде лишил Медичи должности папских банкиров и передал эту честь их давним соперникам – Пацци.
Подобно своему предшественнику Павлу II, Сикст активно пользовался новой технологией. Он печатал буллы в римской типографии Георга Лауэра, а также индульгенции в типографиях Адама Рота и Теобальда Шенкбехера. В первый год своего понтификата он даже заказал Ульриху Гану издать два своих ученых трактата.
Сикст понимал, как важны книги для защиты церкви и католической веры. Его племянник кардинал Пьетро Риарио (которого некоторые считали сыном папы) был еще большим библиофилом. Благодаря синекурам, которыми осыпал его дядя, молодой кардинал, по словам одного историка девятнадцатого века, окунулся в «ненасытное сладострастие»[652]. В промежутках между бурными удовольствиями он находил время собирать книги, и его библиотеке, «без которой, – вздыхал он, – дом пуст»[653], предстояло стать одним из величайших свидетельств его расточительности. Он поручил шестидесяти книготорговцам по всей Италии разыскивать для него манускрипты. Не сохранилось переписки, связывающей Веспасиано с этим проектом, но кардинал Риарио наверняка обращался и к королю книжных торговцев.
Риарио умер в 1474-м в двадцать восемь лет (слух гласил, что от венецианского яда), и его планы построить дворец и собрать библиотеку остались неосуществленными. Однако в июне 1475-го Сикст реанимировал идею достойной библиотеки, выпустив одну из главных своих булл, Ad decorem militantis Ecclesie («Ради украшения Церкви воинствующей»), – так сказать, свидетельство о рождении Ватиканской библиотеки.
Папа Николай V уже собрал для Ватикана сотни книг, и, хотя его преемник Каликст III, вопреки уверениям Веспасиано, не избавился от них, следующие папы мало заботились об этом собрании и не особо его пополняли. К 1475-му библиотека Николая, по словам современника, «пребывала в плачевном состоянии»[654]. Сикст решил упорядочить книги, дать им просторный дом и надежного хранителя. (Прежний библиотекарь, Джованни Андреа Бусси, великий помощник Свейнгейма и Паннарца, умер в начале года.) Папа не сомневался в полезности большого и доступного книжного собрания; библиотека, говорилось в булле, украсит воинствующую Церковь, умножит католическую веру, даст подспорье людям просвещенным и прославит Рим. Она должна была служить pro communi doctorum virorum comodo – для пользы всех ученых мужей[655].
Той же буллой Сикст назначил библиотекаря – врага двух предыдущих пап, Каликста III и Павла II, Бартоломео Платину. Воинственный гуманист принялся обращать хаос в порядок. Летом он нанял плотника делать столы для комнат, где будут храниться книги. Вход он украсил мраморным порталом с гербом Сикста, улучшил освещение, прорубив новое окно в Кортиле дель Папагалло, и велел, чтобы книги обметали лисьими хвостами, полы тщательно мели, а помещения окуривали можжевельником.
Были созданы правила для сбережения книг. Читатели лишались права брать тома, если не возвращали их на место, спорили между собой или перелезали через столы, вместо того чтобы обходить. Платина заказал цепи – целых 1728, – дабы приковать к столам самые ценные книги. Манускрипты можно было брать на дом, но для этого требовалось вписать свое имя в книгу, содержащую строгое предупреждение: «Всякий, кто вписывает сюда свое имя в подтверждение, что взял книги из библиотеки папы, навлечет на себя его гнев и проклятие, ежели не вернет их в целости и сохранности»[656].
Гнев папы был искренним, а проклятие – нешуточным. В своей булле Сикст отметил, что некоторые читатели, очевидно, не боятся Всевышнего, поскольку «дерзко и злонамеренно прячут у себя взятые в библиотеке книги». И действительно, со смерти Николая в 1455-м из собрания исчезли по меньшей мере двадцать манускриптов[657]. Должникам дали на возврат книг сорок дней. Если за этот срок книги не возвратят, виновные будут отлучены от церкви, объявил Сикст.
После спада в начале 1470-х итальянские типографии постепенно возобновляли работу. Появлялись десятки новых книг. За 1475-й и 1476-й на полуострове напечатали 570 наименований – больше половины всего опубликованного в Европе[658]. В Германии за то же время появилось всего 265 наименований, во Франции – 101. К началу 1476 года типографии были в двадцати четырех итальянских городах, но лишь в тринадцати немецких и шести французских[659]. В 1476-м в Италии работали не меньше ста печатников – втрое больше, чем в Германии[660]. Конечно, большинство итальянских типографов по-прежнему составляли выходцы из Германии, но «народом печатной книги» через десяток лет после прихода Свейнгейма и Паннарца были уже не столько немцы, сколько итальянцы.
К северу от По и к востоку от Тибра, по обе стороны Апеннин, до самого Реджо-ди-Калабрия на «носке» Италии работали печатные станки. Философские, религиозные, медицинские и поэтические труды, индульгенции и папские буллы, псалтири и грамматики, налоговые уведомления, речи против турок, объявления книготорговцев – все это публиковалось, на бумаге и на пергаменте, а типографии становились все более обычной приметой итальянских городов.