Больше всего их было в Венеции, где в 1476 году при населении 100 000 человек работали восемнадцать типографий. Ни один европейский город даже не приближался к этому числу. Париж с населением 120 000 и престижным университетом мог похвастаться лишь пятью типографиями. Десять типографий действовали в Кёльне; в Майнце, откуда вышло столько печатников, остались только две, в том числе та, которой владел Петер Шёффер (Иоганн Фуст умер в 1466-м от чумы во время деловой поездки в Париж). Выше по Рейну, в Страсбурге, работало шесть печатен.
Следующим за Венецией шел Рим, где к 1476-му тринадцать типографий печатали богослужебные книги, философские трактаты и папские буллы. Конрад Свейнгейм ушел на покой в 1473-м, но Арнольд Паннарц продолжал работать до своей смерти в 1476-м. Тем временем Падуя тоже стала крупным центром книгоиздательства – там насчитывалось десять типографий. В этом городе, знаменитом своей медицинской школой, печатали врачебную литературу – как классическую средневековую, так и более современные трактаты по педиатрии и лечению плевритов.
За ними шел Неаполь с девятью печатниками, среди которых был и Сикст Риссингер, как-то переживший годы рецессии. Милан мог похвастаться восемью типографиями, Болонья – семью, Виченца и Феррара – шестью. В Генуе, Парме, Павии, Пьяченце, Тревизо, Тренто и Турине были типографии, даже в городках Кальи и Ези. В крохотном горном городке Мондови в Пьемонте их было две; одна из них в 1476-м выпустила басни Эзопа.
В списке городов, где работали типографии, отсутствуют Пиза, Сиена, Лукка, Ареццо и, что самое удивительное, Флоренция. В 1475-м там не было ни единого печатника. Ни одной книги не напечатали там с тех пор, как выходец из Майнца Иоганн Петри в феврале 1473-го выпустил свое издание «Триумфов» Петрарки. В следующие три года, когда по всей Италии создавались типографии и печатались тысячи книг, во Флоренции их производили по старинке – писцы водили гусиными перьями по листам пергамента.
Трудно поверить, что Флоренция так неохотно принимала новую технологию – Флоренция, которая десятилетиями была в авангарде интеллектуальных, литературных и технологических перемен. В городе были все условия: высокая грамотность, чтимые учителя, зажиточные граждане, стремящиеся к знанию. Флоренция могла похвалиться прекрасными библиотеками и разборчивыми ценителями, целой улицей лавок, где продавали книги и писчие принадлежности. Более того, как заметил Бернардо Ченнини, флорентийцы всегда славились своей изобретательностью. Современная книга, с титульной страницей, с четким и округлым «античным» письмом – которое позаимствовали многие печатники по обе стороны Альп, – впервые появилась именно во Флоренции. Много десятилетий сюда приезжали в поисках манускриптов ученые мужи, от Уильяма Грея и Яна Паннония до кардинала Виссариона, здесь охотники за книгами, вроде Поджо Браччолини и Джованни Ауриспы, всегда могли найти покупателей на драгоценный товар, добытый в немецких или константинопольских монастырях. Парадоксально, что столько печатников специализировались на гуманистических текстах, за которые десятилетиями ратовали флорентийские ученые, а сама Флоренция оставалась в числе немногих важных европейских городов, где эта классика не распространялась в печатном виде.
Возможно, так отчасти получилось из-за того, что Лоренцо Медичи не интересовался новой технологией. В то время как Павел II и венецианский сенат поддерживали книгопечатание, Лоренцо предпочитал рукописные книги и продолжал заказывать манускрипты, даже если существовала печатная версия. Второй причиной было отсутствие крупного университета, как в Болонье (где братья Мальпиги ориентировались на студентов и преподавателей) или Падуе (на чьих учащихся, медиков и юристов, ориентировались падуанские и венецианские печатники). В конце 1472-го Лоренцо реорганизовал Студио Фьорентино, объединив его с Пизанским университетом, основанным в 1343 году, так что гуманистическими штудиями студенты занимались во Флоренции, но изучать право и медицину отправлялись в Пизу (город-соперник, который Флоренция подчинила себе в 1406-м). Таким образом, Флоренция, в отличие от университетских городов, не нуждалась в большом числе объемистых юридических, медицинских и богословских трудов, и даже Пиза оставалась городом манускриптов.
Еще одной причиной было присутствие Веспасиано. Хотя его писцы работали много медленнее печатного станка, он при своем сорокалетнем опыте мог обеспечить клиентов как роскошными новыми копиями всего, что они пожелают, так и более дешевыми подержанными или бумажными. Как заметил в 1469-м генуэзский ученый, все клиенты Веспасиано были убеждены, что «король книготорговцев мира» легко отыщет любое сочинение. Если печатники, такие как Иоганн из Майнца и Ченнини, разорялись из-за перепроизводства книг, для которых существовал лишь ограниченный рынок, Веспасиано по большей части создавал свои манускрипты под конкретный заказ. Все, кто хотел копию древнегреческой или латинской классики, могли легко получить ее у Веспасиано, точно зная, что книга будет красивой и выверенной.
Веспасиано со своей командой иллюминаторов и писцов обслуживал читающую публику так хорошо, что полезность и нужность печатных книг – не говоря уже об их экономической доступности – были флорентийцам не так очевидны, как, скажем, жителям Майнца или Венеции. Открытие типографии, как убедились на своей шкуре Ченнини и другие, требовало больших начальных вложений и влекло значительный риск. Прижимистые флорентийские купцы, видимо, не спешили вкладывать излишки капитала в сомнительное дело – создание типографии в городе, где царит король всех книготорговцев мира. Масштаб Веспасиановой деятельности, вероятно, объясняет и отсутствие типографий в близлежащих городах – Пизе (несмотря на тамошний университет), Лукке, Сиене, Ареццо и Вольтерре.
Возможно, некоторые флорентийцы считали книгопечатание иноземным новшеством (отсюда уверение Ченнини в «изобретении заново»), а печатные книги – менее красивыми и – как считал Полициано – менее надежными текстуально, чем рукописные. Веспасиано держался мнения, что ни одна печатная книга и близко не сравнится по красоте и качеству с манускриптом, над которым работал такой писец, как Герардо дель Чириаджо, и такой художник, как Франческо дель Кьерико. Книги, которые он готовил для библиотеки в Урбино, вполне это доказывали. В этой библиотеке, писал Веспасиано, все книги великолепно исполнены, все изящно иллюминированы, все на пергаменте, все идеально полны, без пропуска страниц. И все, как он хвалился, «написаны от руки, ибо печатный том устыдился бы встать с ними рядом»[661]. Поэт, превознося библиотеку Федерико, написал, что эти тома не напечатаны мелкими буковками, которые скоро выцветут, а «начертаны» искусной рукой[662]. Другими словами, рукописные книги были не только красивее, но и долговечнее печатных.
По крайней мере четыре печатные книги все же проникли в великолепную библиотеку Федерико. Впрочем, герцог, по-видимому, разделял презрение к типографским изданиям, поскольку этим томам не нашлось места рядом с его драгоценными манускриптами. Они хранились в особом помещении вместе с кодексами, ждущими переплета, или неполными манускриптами, которые предполагалось скопировать заново[663]. Скорее всего, Федерико хотел, чтобы их переписали от руки.
По меньшей мере один флорентийский ученый, Марсилио Фичино, был готов принять новую технологию. За десять лет со смерти Козимо Медичи слава Фичино выросла многократно. В 1473-м его рукоположили в священники, однако это не помешало ему и дальше проявлять свои таланты в самых разных областях. Он продолжал играть на лире и петь гимны, читать лекции о Платоне у себя в Кареджи и во флорентийском монастыре Санта-Мария дельи Анджели. Фичино утверждал, что понимает «язык ангелов», которые сообщали ему пророчества, когда он возносился духом на небеса[664]. Еще он практиковал экзорцизм и как-то изгнал беса из дома своего сапожника.
Ко времени рукоположения Фичино завершил свой труд «О христианской религии». В этом трактате повторяются многие его излюбленные темы, например про череду богословов, от Гермеса Трисмегиста и Мусея до Платона и христианства. Если в духовно бедный железный век христианству грозила опасность выродиться в пустую обрядность, то теперь грядет золотой век, ибо явится государь-философ, подобный Гермесу, способный соединить философию с высшей гражданской властью, – то есть Лоренцо Медичи, которому Фичино посвятил свой труд.
Фичино всячески обхаживал Лоренцо в надежде на покровительство, но в этом у него был конкурент – Луиджи Пульчи, глава буйной ватаги молодых аристократов (мать Пульчи была из семьи Барди), которая начала собираться вокруг Лоренцо в 1460-х. Фичино и Пульчи были двумя противоположностями, борющимися за душу Лоренцо. Фичино отличался ученостью и благочестием, Пульчи (которого называли Джиджи) славился беспутным поведением, злым языком и ехидными шутками; он любил кабаки, бордели и черную магию. Он вполне соответствовал своей фамилии («Пульчи» означает «блохи») – всех кусал и раздражал. Как жаловался один флорентиец в письме к Лоренцо: «Джиджи невыносим, Джиджи злоречив, Джиджи дерзок, Джиджи бешеный, от Джиджи одни скандалы, у Джиджи тысячи недостатков». Фичино взял верх, когда Пульчи в серии сонетов высмеял паломничества, чудеса, проповедников и учение о бессмертии души, чем, как объявил Фичино, сделал себя «мерзостью пред Богом» из-за своих «ядовитых языка и пера». Его осудили с церковных кафедр и выдворили из ближайшего окружения Лоренцо, где, по крайней мере на время, снова воцарился Фичино[665].
В 1475-м он решил напечатать «О христианской религии». Хотя Иоганн из Майнца и Ченнини больше в городе не работали, Фичино сумел разыскать нового печатника, эмигранта из Бреслау в Силезии (ныне Вроцлав в Польше). По своим колофонам этот печатник известен как «Nicolaus Laurentii, Alamanus», хотя в различных документах его имя итализировано как Никколо ди Лоренцо, Никколо Тедеско и Никколо делла Магна (искаженное «аламан» – указание на его немецкое происхождение). В англоязычном мире его часто называют Николай из Бреслау