librarius) соглашается передать аренду другому съемщику – картолайо Андреа ди Лоренцо. Андреа получал лавку на прежних условиях – пятнадцать флоринов в год плюс фунт свечного воска. Он вскоре взял более звучное имя: Андреа ди Веспасиано. Это заставляет предположить, что он не только работал помощником Веспасиано (подмастерья иногда брали имя хозяина), но и по коммерческим соображениям захотел сохранить имя прославленного книготорговца[803].
Веспасиано ушел из книжного дела. В его налоговой декларации за 1480-й написано, что ему пятьдесят восемь лет, а его лавка non va più a fare nulla – «больше не работает»[804]. Завершилась эпоха.
Дела Веспасиано, судя по всему, так и не выправились после смерти Якопо десятью годами раньше. Безвременная смерть племянника Лоренцантонио – которая повергла его в глубокую скорбь, а также в финансовые трудности из-за необходимости возвращать вдове приданое – усугубила проблемы. Увы, несмотря на свою славу, Веспасиано, как и многие издатели и книготорговцы после него, не сумел обогатиться. Как заметил он печально: «Большинство тех, кто занимается книгами, не имея других средств, бедны»[805].
Веспасиано считал, что времена более не благоприятствуют ученым мужам, тем, кого он позже назвал «этими удивительными людьми, которых теперь так мало»[806]. Он был убежден, что к 1480-м из-за отсутствия сочувственных и заботливых покровителей образованность пришла в упадок. Альфонс Великодушный и папа Николай V принадлежали, по его словам, «временам блаженной памяти» – эре, когда книги переводили и читали, а писцы и ученые вознаграждались «в высочайшей степени». Федерико да Монтефельтро продолжил эту традицию, но «ни римский двор, ни двор какого-либо другого государя», в отличие от него, не давал приюта ученым и книгочеям. В итоге «литературные штудии прекратились, ибо ученые мужи, не находя милостей и почета, обратились к другим занятиям»[807].
Действительно, ни один покровитель масштабов Козимо Медичи и его сыновей или Федерико да Монтефельтро и короля Альфонса в 1480-х не появился. И все же Веспасиано чрезмерно сурово судил пап, государей и ученых мужей. В последние десятилетия пятнадцатого века образованность не исчезла. Во Флоренции ее поддерживали Анджело Полициано и Марсилио Фичино, состоявшие при дворе Лоренцо Великолепного. Лоренцо предстояло стать еще более великим собирателем книг, чем его отец и дед, вместе взятые. Со временем его библиотека достигнет почти тысячи томов, а его собрание из пятисот греческих манускриптов станет третьим в Италии после ватиканского и переданного Венеции Виссарионом[808]. В 1491-м Полициано напишет Лоренцо, что «милости, коими вы осыпаете ученых мужей, снискали вам всеобщую любовь, какой никто уже не пользовался много лет»[809]. Летом 1480-го, впрочем, все это было еще впереди. Много лет Лоренцо ничего не заказывал Веспасиано и не начинал создавать библиотеку, о которой тот мечтал. В 1476-м Веспасиано написал Лоренцо, что дом Медичи «всегда удовлетворял мои справедливые и честные нужды»[810]. Четыре года спустя эти нужды, судя по всему, так и остались неудовлетворенными.
За отходом Веспасиано от дел стояла и другая важная причина. Во Флоренции было уже две типографии – Фра Доменико и Николая из Бреслау. После трактата Марсилио Фичино «О христианской религии» в 1476-м Николай напечатал примерно двадцать книг, в том числе «Monte Santo di Dio» («Святую гору Господню»). Этот религиозный трактат украшен тремя гравюрами на меди – впечатляющее художественное и технологическое достижение. Еще Николай издал «Никомахову этику», комментарии к сочинению Аристотеля «О душе», труды по сельскому хозяйству и медицине и стихи Луиджи Пульчи.
К 1480-му во Флоренции заработали и другие типографии. Иоганн из Майнца возобновил свою деятельность, и в ноябре должно было выйти его издание Петрарки. Бывший партнер Фра Доменико, дон Ипполито, объединился с картолайо, чтобы напечатать труд покойного флорентийского архиепископа Антонина. Некий Бартоломео ди Либри открыл типографию в 1479-м и выпустил поэму Боккаччо, а также книги по грамматике Никколо Перотти, друга и заказчика Веспасиано. А к концу года в город перебрался опытный печатник Антонио Мискомини. Этот уроженец Модены в 1476-м открыл типографию в Венеции и печатал всё, от Библии в переводе Никколо Малерби и «Града Божьего» до римский истории Ливия и полного собрания Вергилия. Однако в Венеции было чересчур много конкурентов, и Мискомини мудро решил, что лучше печатать и сбывать книги во Флоренции.
Веспасиано было все труднее конкурировать с печатными книгами. Как хвастливо провозгласил в 1470-м один из колофонов Ульриха Гана: «То, что перо выводит целый год, с лихвой оттиснет за день сей станок»[811]. Эту скорость оценил английский купец и первопечатник Уильям Кекстон, который в 1473-м жаловался на трудности копирования манускрипта: «Мое перо стерлось, рука устала и нетверда, глаза туманятся от долгого глядения на белую страницу». Посему он решил «с великими трудами и расходами» изучить искусство книгопечатания – посредством коего изготовил копии английского перевода «Собрания сказаний о Трое» Рауля Лефевра за один день («начал в один день и в один день закончил»)[812].
Веспасиано отказался принимать новую технологию, как приняли ее другие книготорговцы и писцы, от Петера Шёффера до Кекстона. Он даже отказывался брать на реализацию печатные книги, хотя многие флорентийские картолайи теперь продавали их в большем количестве, чем рукописные, и по меньшей цене. Веспасиано, безусловно, финансировал производство своих манускриптов – иллюминированных кодексов, которые продавал за пятьдесят флоринов, – копированием и перепродажей дешевых рукописных грамматик и псалтирей. Однако с появлением типографий этот рынок рухнул. В день, когда Веспасиано в конторе сера Пьеро да Винчи подписал передачу своей лавки, типография Риполи выпустила книгу для обучения детей чтению «Salteruzzo» («Маленькая псалтирь»). Отпечатанная тиражом в несколько сотен экземпляров, она стоила куда меньше аналогичных манускриптов Веспасиано, даже написанных на бумаге или самом дешевом пергаменте. А типография Риполи захватывала и дорогую часть рынка. Здесь она тоже вторгалась на территорию Веспасиано, печатая такие труды, как комментарии Донато Аччайоли к «Никомаховой этике».
Почти два десятилетия назад благодаря щедрости K°зимо Веспасиано мог зарабатывать по меньшей мере семьдесят пять флоринов в год. Даже тогда его чистая прибыль была невелика, а доход часто зависел от готовности заказчика вознаградить книготорговца «небольшим подарком или платой» (о чем он когда-то просил епископа Жуффруа). Все занятые производством манускриптов, безусловно, столкнулись с острой конкуренцией и падением доходов. В налоговой декларации за 1480 год флорентийский писец Антонио Синибальди написал: «Мое дело – копировать манускрипты за деньги. Его вдвое сократила печать книг, и я остаюсь без рубашки»[813]. Антонио, вероятно, преувеличил бедственность своего положения, ибо флорентийские налоговые декларации являли собой фантастически приукрашенные жалобы на горести и нужду (на самом деле работа Антонио находилась и дальше). Однако печатники явно не без оснований хвастались в колофонах, что писцы становятся не нужны. «Отдохни, усталая рука, отдохни, тростниковое перо», – призывало издание Плиния Старшего, напечатанное в Венеции в 1469-м. Или как тот же печатник заявил годом позже: «Кого нынче писанные книги восхитят, если оттиснутые буквы красивее стократ?»[814]
Веспасиано был в числе немногих, кого восхищали писанные книги. В своем неприятии печатных книг он сильно отличался от большинства. В его глазах они были жалкой дешевкой, недостойной занять место рядом с великолепными манускриптами, которыми он украсил урбинскую библиотеку. И не только их внешний вид ему не нравился, но и содержание. Веспасиано отвергал издания на народном языке, предназначенные для куда менее образованной и рафинированной публики, чем его заказчики. Его редкие уничижительные замечания по поводу «сброда»[815] показывают, что он вовсе не желал включать в свою клиентуру каменщиков и кузнецов, покупавших книги Сан-Якопо ди Риполи. Вместо этого он передал лавку новому владельцу и обратился к другим занятиям.
Веспасиано не только отошел от дел, он еще и съехал из дома. В 1479-м они с племянником Джованфранческо Маццинги, сыном башмачника, продали часть имущества (включая коллекцию чаш с узорной насечкой и набор ножей с яшмовыми рукоятями) преуспевающему врачу и выручили двадцать семь флоринов. Вскоре после этого они обратили в деньги еще одну собственность – лес под Флоренцией, и, наконец, передав лавку, Веспасиано на пять лет сдал дом на Виа де Барди богатой вдове, а сам уехал за город. Здесь он намеревался заняться новым делом – новым и, по его признанию, «чуждым моей профессии»[816]. Книготорговец решил стать писателем.
Сельский дом, с давних пор принадлежавший семье Бистиччи, Каза иль Монте, стоял особняком на лесистом холме, в стороне от деревни Антелла, в двух часах пешего хода на юго-восток от Флоренции. Веспасиано называл это место «милым и прелестным уголком»[817]