Галеры спустились по Тибру, встретились с кораблями Ферранте в Неаполитанском заливе и взяли курс на Отранто, куда герцог Альфонс с войском шел тем временем по суше. Наконец десятого сентября Ферранте смог сообщить папе радостное известие, что Отранто снова в руках христиан. «Это время избавления, – написал Сикст, – время славы, время победы»[828].
Меньше чем через неделю после освобождения Отранто Веспасиано написал герцогу Альфонсу, восхваляя того за победу над турками[829]. Обращаясь к нему «достославнейший и превосходный государь», бывший книготорговец описал торжества во Флоренции, где «невозможно было бы праздновать еще пышнее». Дальше он приводит множество исторических параллелей, когда доблестное нападение сокрушало мощную оборону. Альфонс, по словам Веспасиано, превзошел их все, ибо «не было в истории нападения доблестнее и обороны мощнее». Перед освобождением Отранто меркли подвиги легендарных кондотьеров Франческо Сфорца и Никколо Пиччинино, а также взятие Нуманции Сципионом Африканским Младшим в 133 году до н. э. Даже Александру Македонскому, считал Веспасиано, было далеко до подвига Альфонса в Отранто.
Альфонс едва ли мог поверить в эту лесть. Хотя летом 1481-го турки и впрямь стойко оборонялись, события внутри Османской империи – главным образом война между Баязидом и Джемом – вынудили их сложить оружие и договориться об отступлении в Албанию. Веспасиано довольно скоро перешел к цели своих неумеренных похвал. «Всякий, кто будет повествовать об этой осаде, покажет ее не ниже свершений как древних, так и современных». Он явно надеялся стать историком этой осады и заполучить ее героя, Альфонса, своим покровителем. История стала бы продолжением «Плача по Отранто», только со счастливым концом. Он подписался: «Вашей сиятельной милости слуга, Веспасиано».
Альфонс, очевидно, намека не понял и повести не заказал. Тем не менее Веспасиано продолжал писать, впрочем уже не об иностранных делах, а об отечественных. Они с братом Лионардо оставались холостяками долго после пятидесяти, однако в 1480-м шестидесятилетний Лионардо (вероятно, удивив всех своих знакомых) женился на тридцатилетней Марии, которая вскоре родила ему двоих детей[830]. Веспасиано так и не женился, что не помешало ему иметь свои воззрения на брак, особенно на роль и положение жен, а также женщин в целом. Он решил написать книгу для наставления новобрачной: не своей невестки, а дамы куда более знатной, Катерины Портинари[831].
Катерина происходила из той же семьи, что двумя веками раньше дала миру Беатриче, которую воспел Данте. Незадолго до того она сочеталась браком с отпрыском другого старого и видного флорентийского рода, Пандольфини. Веспасиано дружил с Пьерфилиппо Пандольфини («Послом») и с его братом Пандольфо, отцом тридцатилетнего молодого мужа Катерины, Аньоло. Веспасиано воспользовался знакомством, чтобы написать свое «наставление» (как он это назвал) по случаю церемонии dì dell’anello – вручения кольца. Он утверждал, что им движет «особая любовь» к семейству Пандольфини, – оно жило за квартал от лавки Веспасиано, а фамильный склеп располагался в Бадии. Как верный друг молодого Аньоло, Веспасиано решил напомнить Катерине, что подобает «скромной и честной девушке».
Больше всего он подчеркивал именно скромность и честность. Слова pudicitia или pudicissima (скромность или добродетель) встречаются у него одиннадцать раз, honestà или honestissima (честность, честнейшая) пять раз, а continentia (под которой он понимает умеренность) три раза. Он говорит Катерине, что ей не следует роскошно одеваться и носить драгоценности, ибо это «оскорбляет целомудрие». Дальше он отмечает, что «большинство женщин нашего времени» силятся изменить данную им от Бога внешность, «украшая тело и лицо». Вместо такого суетного тщеславия женщины должны подчиняться требованиям честности, целомудрия и благочестия.
Наставление продолжают образы добродетельных женщин, которых Веспасиано ставит новобрачной в пример: ее собственная мать, а также свекровь Гостанца Пандольфини, «зерцало честности и умеренности». Упоминаются несколько дам из недавнего прошлого: Баттиста Малатеста, которая после смерти мужа постриглась в монахини, и Цецилия Гонзага из Мантуи, которая была «красивее всех сверстниц», но отказалась от брака и ушла в монастырь, ибо ценила «будущую жизнь выше преходящей».
Дальше Веспасиано перечисляет святых и мучениц, таких как святая Лючия, которая вырвала себе глаза, когда претендент на ее руку ими восхитился, и святая Цецилия, «претерпевшая великие муки, дабы сохранить чистоту», – ее мучители-язычники сожгли, а затем обезглавили. Следом он вспоминает героинь Ветхого Завета, таких как Юдифь и Сусанна, а также Порцию, «дочь Катона и жену Брута, мстителя за Римскую республику». Веспасиано призывает юную Катерину: «Имей перед глазами ее чистоту и ее смирение, ее воздержание и ее неколебимую веру». Затем он с восхищением пересказывает, что «эта верная женщина», узнав о смерти мужа, «тут же бросилась к жаровне, схватила горячие угли и проглотила».
После этих поучительных примеров верности и целомудрия Веспасиано возвращается к теме тщеславия и украшений. Многие будут советовать Катерине носить браслеты, ожерелья и перстни – но все это «вещи земные и преходящие. Пусть твоими украшениями станут уроки, которые я тебе дал. Они – жемчуга, рубины, топазы, изумруды и алмазы». Он заканчивает поучением: «Прими истинное и вечное, отбрось смертное и преходящее. Так ты обретешь блаженство и счастье в нынешней жизни и унаследуешь лучшую долю вместе с чистыми девами и скромными святыми матронами».
Веспасиано выражал общую для своих современников озабоченность поведением их женщин. В таком обществе, как флорентийское, семейная честь требовала целомудрия жен и дочерей. Флорентийцы принимали особые меры против ненавистных Веспасиано украшений. Законы о роскоши строго регламентировали ткани, красители, цвет и размеры одежды в целом и женской в частности, в том числе украшения и головные уборы. Эти законы были приняты еще во времена Данте, но, естественно, соблюдались далеко не всегда. Как сказал хронист четырнадцатого века, «несмотря на строгие предписания, безобразия продолжаются»[832]. Особые патрули, Ufficiali delle donne, расхаживали по флорентийским улицам и штрафовали модниц. Бдительные граждане могли даже бросить записку с именами нарушительниц в расставленные по городу tamburi – ящики для доносов.
Веспасиано отдал рукопись переписчику и иллюминатору, а затем презентовал изящный манускрипт Катерине. Впрочем, он не исчерпал все, что имел сказать о женщинах, поэтому задумал следующий трактат – похвалу женщинам. Однако его отвлекла другая задача. Он вернулся к делам, чтобы руководить созданием нового манускрипта для старого клиента.
Весной 1482-го Веспасиано съездил в Урбино. Что именно подвигло его проделать 125-мильный путь через леса, горы и долины Марке, неизвестно. Возможно, он надеялся получить заказ вроде того, на который намекал герцогу Альфонсу, – написать лестную историю деяний и побед Федерико да Монтефельтро. Он безусловно считал «непобедимого Федерико» достойным героем биографии. По мнению Веспасиано, этот человек соединил в одном лице ученого и полководца, показал себя «мудрейшим из государей» и собрал лучшую библиотеку со времен древности[833].
Веспасиано воспользовался случаем осмотреть библиотеку герцогского дворца вместе с самим Федерико. Она произвела на него огромное впечатление; он объявил, что она лучше библиотек Сан-Марко, Ватикана, замка в Павии и Оксфордского университета (все эти собрания он либо видел лично, либо знал по каталогам). «Особенность же этой библиотеки, – писал Веспасиано, – в том, что все писатели, как духовные, так и светские, все сочинения, как оригинальные, так и переведенные, представлены в ней целиком, до последней страницы»[834]. Свой рассказ Веспасиано завершил хвалой, которая относилась к нему не меньше, чем к Федерико: «Такое совершенство есть величайшее достижение».
Однако библиотека была не до конца совершенна и полна. Десятилетием раньше под руководством Веспасиано для нее переписали диалоги Платона. Но то были переводы Бруни, теперь же Фичино сделал новый, более авторитетный перевод. По словам Фичино, Федерико «горячо просил меня в письмах и беседах» о копии переводов. Он также просил доверить изготовление манускрипта Веспасиано[835]. Разумеется, копии требовались рукописные; Веспасиано считал, что печатный том не может стоять рядом со столькими прекрасными манускриптами.
Блистательная карьера Федерико да Монтефельтро клонилась к закату. Когда Веспасиано готовил манускрипт Платона для урбинской библиотеки, герцог выступил в военный поход, которому предстояло стать для него последним. По-прежнему самый прославленный кондотьер Италии, способный вести в бой армию в тысячи солдат и лошадей, он в свои шестьдесят тяжело ощущал бремя прожитых лет. Из-за дородства герцог уже не мог ездить верхом, да и увечье от падения с балкона в Урбино все еще давало о себе знать. А летом 1482-го он оказался, по словам одного из своих писцов, «intra incudine e martello» – между молотом и наковальней[836].
Едва миновала османская угроза, как в Италии начался новый конфликт, Guerra del Sale, или Соляная война, – до боли знакомое смешение политических амбиций и территориальных притязаний на фоне семейных драм и стремительно меняющихся союзов. Спор начался из-за соленых лагун герцогства Феррара, которым правил пятидесятилетний Эрколе д’Эсте. Хотя монополия на добычу соли в болотах вокруг Комаччо принадлежала венецианцам, герцог Эрколе начал покушаться на их привилегию. Его поддержал тесть, король Ферранте, и Лодовико Сфорца Миланский – обоим не нравилось чрезмерное влияние Венеции. Сторону венецианцев взял папа Сикст, чей племянник Джироламо Риарио положил глаз на Феррару. Федерико должен был решить, кому прийти на помощь – папе или родичу Сфорца и давнему союзнику Ферранте. Он, по словам того же писца, оказался в лабиринте.