Этот случай вызвал дискуссию о сравнительной численности злодеев и демонов. Цезарий говорит: «Сколько их сейчас, мы судить не можем, но в конце мира злодеев будет больше, чем демонов». — «Как это доказать?» — спрашивает новиций. «Пала десятая часть ангелов, которые сделались демонами. Как свидетельствует блаженный Григорий[56], столько избранных взойдет на небо, сколько там осталось ангелов. Следственно, число избранных будет вдевятеро больше числа демонов. Но кто же усомнится, что злых людей на свете несравненно больше, чем добрых? Однако злодеям мало будет утешения в том, что их число будет больше числа демонов, ибо у сих последних столь велика природная сила, такая злоба и такое усердие, что одного демона достанет, чтобы мучить многие тысячи» (Caes. Dial. V. 8).
XIIIО достопамятных речениях
Сии, с превеликим огнем произнесенные, слова возымели на прохожего желаемое действие.
1
Один цистерцианский аббат предписал больному монаху есть мясо. Видя, что тот повинуется неохотно, аббат молвил ему: «Я вас прошу в такой же любви вкусить со мною мяса». Он сел к больному и взял кусок из его тарелки. На следующий день аббат пришел в церковь, где одного человека мучил вошедший в него бес. Окружающие просили аббата заклясть беса; он сказал: «Заклинаю тебя, нечистый дух, той любовью, от которой я вчера ради моего монаха ел мясо, — выйди из этого человека!» Бес немедленно бежал (Caes. Dial. X. 8)[57].
2
Некогда, говорит Элинанд, гостил у нас Филипп, епископ Бове, не как некоторые — ради чревоугодия, но ради богоугодия, и велел мне разбудить его утром к мессе. Я прихожу, застаю его спящим; никто из челяди не осмелился его разбудить. Я подошел ближе и разбудил его как бы шуткою: «Уже и воробьи поднялись благословить Господа, и только наши предстоятели храпят на ложе своем». Пробужденный и смущенный этими словами, и сердясь на меня, что я так вольно его обличаю, он воскликнул в сердцах: «Иди, несчастный, и убивай своих вшей». Я же, обращая его досаду в шутку, отвечал: «Смотри, отец, как бы не убили тебя твои черви, а я своих уже убил. Знай, что таково различие между червями богатых и червями бедных: черви богатых истребляют богатых, а черви бедных истребляются бедными. Почитай книги Маккавеев, и Иосифа, и Деяния апостольские: найдешь могущественнейших царей, Антиоха и Ирода Агриппу, пожранных червями». Сим доводом подавленный, он умолк, победоносно заключает Элинанд (Неlіп. De cogn. 9).
3
Путешествуя в Иерусалим[58], Ричард, король Англии, попал на море в сильную бурю. Видя, как и все его спутники, подступающую гибель, он непрестанно повторял: «Скоро ли час, когда серые монахи поднимаются воздать хвалу Богу? Столько добра я им сделал, что не сомневаюсь: едва они начнут за меня молить, Господь на нас призрит». Около восьмого часа ночи[59], в час утрени, Господь повелел ветрам и волнам, и стало тихо, и все дивились внезапной перемене моря (Caes. Dial. X. 46).
4
Когда блаженный Бернард отправился с папским легатом и другими епископами в тулузские края для посрамления манихейской ереси[60], для дальнего путешествия братия справила ему коня лучше обычного. Глава еретиков при приближении Бернарда бежал и укрылся, не дерзая противостать его мудрости, Бернарда же Бог прославил в очах народа, дав ему ежедневно творить знаменья и чудеса. Однажды, когда блаженный муж, окруженный несметной толпой, поучал людей блюсти католическую веру и беречься ереси, был среди народа один еретик, искавший помрачить славу Бернарда. Когда тот, кончив поучение, сел на коня и думал уже ехать, помянутый еретик, подняв, как змея, голову на человека Божия, крикнул: «Господин аббат, знайте, что конь нашего наставника, коего вы почитаете таким негодяем, не такой крутошеий[61] да раздобревший, как этот ваш». Бернард без смущения отвечал: «Подлинно так, друг; вспомни, однако, что это животное, за которое ты на меня нападаешь, — несмысленная скотина, из тех, коих природа сделала согбенными и покорными чреву[62]. В том, что мой конь ест, как ему охота, и тучнеет, нет никакой несправедливости, нас же с твоим наставником на Божьем суде будут судить не по шеям наших коней, а по нашим собственным. Не хочешь ли взглянуть на мою: коли она толще шеи твоего наставника, твои укоризны будут справедливы». С сими словами он откинул капюшон, обнажив голову и плечи, и сделалась видна шея его, длинная и худая, подобная лебединой. Видя это, все возрадовались великою радостью, благословляя Господа, яко заградишася уста глаголющих неправедная (Herb. Clar. De mir. II. 16).
5
Лупольд, епископ Вормсский, лишь по названию был епископ, а по делам своим — тиран отъявленный. Не было в нем ни благочестия, ни милосердия ни на грош, одна суетность мирская. Брат его родной однажды говорит с присущей ему прямотой: господин епископ, ваш пример — большой соблазн мирянам. Пока вы не были епископом, вы хоть немного, да боялись Бога, а теперь — хоть святых выноси в специальную комнатку.
На это епископ рассказывает ему притчу. Были два соседа, один глядел, как другой грешит, и грешил тем же манером. Умирают они, встречаются в аду, и один другому в муках говорит: горе тебе, твой пример ввел меня в грех и сюда опрокинул. «Соседушка, — говорит тот, — если тебе больше нравится мое место, давай поменяемся».
— Так вот, братец, — заключает епископ, — когда мы с вами придем в ад, если вам мое место покажется почетней, взойдите на него, а я займу ваше.
— Скверное это утешение, — отзывается брат (Caes. Dial. II. 9).
6
Бертольд V, герцог Церингенский, обирая и знатных, и незнатных, скопил огромные богатства; детей у него не было; при смерти он велел друзьям, чтобы все его золото сплавили в один ком. Друзья спросили, зачем. «Я знаю, — сказал он, — что мои родичи, радуясь моей смерти, разделят мои сокровища. Если же сплавить все вместе, они друг друга перебьют» (Caes. Dial. XII. 13).
7
Один сеньор, сосед цистерцианской обители, неизменно выказывал ей враждебность и притеснял ее как мог. Однажды он похитил большую часть монастырского скота. Опечаленные монахи принялись совещаться, кому идти в замок упрашивать господина; аббат отказался, другие тоже; решили отправить одного монаха, простого старика. Его призывают в совет, рассказывают, что надобно; он соглашается пойти, а перед уходом спрашивает: «Коли будут отдавать только часть, принимать или нет?» Аббат ему: «Прими все, что будут давать, во имя Господне; лучше что-то, чем ничего». Он идет в замок, возвещает причину своего прихода; господин, потешаясь над ним, велит обождать решения до конца трапезы и сажает его за стол отобедать. Подают мясо; монах ест; господин смотрит. По окончании трапезы господин спрашивает: «Скажи, у вас в обители едят мясо?» — «Нет, никогда». — «А когда вы из нее выходите?» — «Тоже». — «Так почему ж ты ел?» — «Аббат, посылая меня, — говорит монах, — велел брать все, что отдадут из нашего скота, и ни от чего не отказываться; а как я уразумел, что это мясо — от нашей скотины и что мне тут не дадут ничего, кроме того, что можно унести на зубах, то я и ел из послушания и чтоб не уйти пусту». Слыша это, господин говорит: «Обожди, я посоветуюсь с женой». Идет к ней, пересказывает все случившееся и прибавляет: «Боюсь, близко мне отмщение Божие, коли мужа такого простодушия и такой праведности я выпровожу с отказом». Жена с ним соглашается. Господин идет к монаху и говорит: «Ради твоей добродетели я верну вашему монастырю всю скотину, сколько ее осталось, все былые убытки возмещу и наперед вас не потревожу». Старик, всячески его благодаря, отбыл в радости домой и принес аббату и братии нежданную весть. С той поры они жили в мире (Caes. Dial. VI. 2).
8
Один демон, быв спрошен, зачем он сносит такие труды, если может вернуться в былую славу, отвечал: «Будь это в моей воле, я хотел бы лучше с одной душой, мною обольщенной, сойти в преисподнюю, чем вернуться на небо». Видя же, что окружающие дивятся его склонности, он прибавил: «Такова моя злобность и так я в ней упорен, что не могу желать никакого блага» (Caes. Dial. V. 9).
#таков Фелица я развратен
XIVО тщетных надеждах, неосновательных сомнениях и прочих вещах, кои не поместились в предыдущих главах нашей книги
— Послушайте, вы знаете, о чем вы говорите? — спросили мы его в этом месте.
Он сказал, что нет, но зато он знает, что в этом рассказе каждое слово — правда, потому что его тетушка сама это видела. Здесь мы накрыли его скатертью, и он уснул.
1
Умирает большой грешник, успевший в последний миг сказать: «Господи, помилуй меня», и в час его смерти местного одержимого отпускает демон, а через несколько дней возвращается и мучит еще жесточе. Его спрашивают, где был, он отвечает: «При одре такого-то, все наши там собрались; надеялись на добычу, но он отделался тремя словами, и вообще так нечестно» (Caes. Dial. XI. 20).
2
Еще из бесед с бесом:
«Был ли ты подле умершего Геварда, нашего аббата?» — «Да, нас там набилось, как песку на бреге морском, однако ничего не добились». — «Как ты, несмысленный, дерзнул быть при кончине столь праведного мужа?» — «Дерзнул?.. Да когда Сын Божий испускал дух, я на перекладине креста сидел»