(Caes. Dial. IV. 35)[18].
8
Редкий случай произошел с неким Вассом, когда тот ехал мимо мельницы. С этих пор Васс надолго зарекся ездить мимо мельницы, потому что явилось ему существо, у которого уши и хвост были ослиные, а все остальное — медвежье, за всем тем уверявшее Васса, что они знакомы, хотя тот оживления, даже неискреннего, не выказывал и всячески пытался от дальнейшего знакомства уклониться. Наконец когтистый зверь, докучный собеседник, растолковал Вассу, что он бывший папа Бенедикт IX, а ныне справедливо осужденный небесным судом, а поскольку он жил по-звериному, то по смерти получил звериное обличье; кара же его состоит в том, что он в ожидании Судного дня без остановки влачится по тернистым, серным, смрадным и кипящим местам, а после Страшного суда его тело и душу поглотит гееннская прорва без всякой надежды на избавление. С этими словами он исчез. Уши ослиные, говорит автор, были ему даны из-за его сладострастия, медвежье тело — из-за плотской жизни, и лучше бы ему было оставить епископство (Helin. Chron. XLVI; PL 212, 935).
IVО чудесных статуях и головах, и среди прочего — о браках с языческими божествами
Найду ли краски и слова?
1
Один юноша из знатного римского рода справлял пышную свадьбу. После пира он с друзьями вышел на поле поиграть в мяч, а между тем надел обручальное кольцо на палец медной статуи. После игры, желая забрать кольцо, он обнаружил, что палец согнут. Юноша силился, но не умел ни стянуть кольцо, ни отломить палец и втихомолку ушел, скрыв все от товарищей. Ночью он вернулся со слугами и обнаружил, что палец вновь разогнут, а кольца нет. Юноша, беспечно забыв об этом, поспешил к жене, но, когда хотел лечь с нею, увидел некую туманную преграду, вращавшуюся меж ними, и услышал голос, говоривший: ляг со мною, ведь мы нынче обручились; я Венера, ты мой, и я тебя не отдам. — Устрашенный, он провел ночь в безмолвных раздумьях. Тем несчастье его не кончилось: всякий раз, как он хотел обнять жену, он ощущал эту преграду, во всем остальном будучи вполне здоров. Наконец жалобы жены вынудили его поведать свою тайну родителям, а те решили просить помощи у Палумба. Это был священник, искусный в некромантии. Он потребовал богатой награды, если соединит супругов, и, сочинив некое письмо, подал его юноше, говоря: «Иди в такой-то час ночи на перекресток четырех дорог, стань и смотри молча: пойдут мимо людские обличья обоего пола, всякого возраста и сословия, одни в унынии, другие в надмении, иные радостные, иные горестные; ни с кем не заговаривай, даже если к тебе обратятся. За этим роем последует некто, величественней прочих, на колеснице: молча отдай ему письмо, и все сделается, как ты хочешь, только не теряй мужества». Так и вышло. Среди толпы, бредущей мимо, приметил юноша женщину верхом на мулице, разубранную, как блудница, делавшую бесстыдные жесты. Наконец юноша протянул письмо тому последнему, кто, восседая на колеснице, с грозным видом спросил его, что он тут делает. Демон узнает печать, читает грамоту и, воздев руки к небу, говорит: «Боже всемогущий, долго ли Ты будешь терпеть непотребства Палумба?» Он посылает своих клевретов отнять кольцо у Венеры: та отбивается, но отдает. Юноша наконец добился своего и вкусил отрад супружеской любви, а Палумб, услышав вопль демона к Богу, понял, что это предвестье его гибели, и, исповедавшись папе пред всем римским народом в неслыханных гнусностях, умер, добровольно истерзав свое тело ради покаяния (Will. Malm. Gesta reg. II. 205)[19].
2
В конце XII — начале XIII века несколько латинских авторов рассказывают странную историю, в которой обломки классической мифологии и мотив некрофилии сочетаются с точной географической привязкой.
Роджер Ховеденский в своей «Хронике» рассказывает, что греческий остров Кастелоризон получил свое имя («Замок Изо») в честь одной девушки. Ее, говорят, любил некий рыцарь, она же не оказывала ему склонности. Когда девушка умерла, рыцарь пришел и лег с нею, примолвив: «Чего не мог сделать с живой, сделал с мертвой». Тогда в нее вошел сатана и сказал рыцарю, что он зачал сына и в свой срок его получит. В должный срок у нее родился сын. Принеся его рыцарю (рассказ Роджера приходится понимать так, что мертвая девушка пришла к рыцарю сама), она сказала: «Вот твой сын, отсеки ему голову и храни у себя, когда же захочешь победить своего врага или разорить его землю, открой лицо отрубленной головы и дай ей поглядеть на врага, он тотчас погибнет; захочешь это прекратить — закрой ее снова». Рыцарь так и сделал. По долгом времени он женился. Жена допытывалась, каким искусством он уничтожает врагов без оружия, а рыцарь бранил ее, веля молчать. Однажды в его отсутствие она подошла к ларцу, обнаружила в нем чудовищную голову и вышвырнула ее в залив Саталии. Всякий раз, как голова смотрит вверх, залив начинает так бурлить, что переплыть его никак нельзя, а когда голова опустит глаза, тогда кораблям можно выходить безопасно (Rogerius de Hoveden III, 158 — 159).
Гервасий Тильберийский в «Императорских досугах» замечает: между Родосом и Кипром есть опасное место, что зовется заливом Саталии; говорят, здесь была утоплена голова Горгоны. Это была блудница, своей красотой лишавшая мужчин разума; Персей бросил ее голову в море[20].
Если бы мы предположили, что Гервасий передает эту трактовку, чтобы принести положенную жертву здравому смыслу, мы бы глубоко ошиблись. Гервасий тут же начинает рассказывать новую вариацию происходящего в заливе Саталии, на фоне которой старая добрая история о том, как один рыцарь отрубил голову блуднице, выглядит вполне допустимой в средних классах общеобразовательных школ. Версия Гервасия в нескольких пунктах отличается от версии Роджера Ховеденского: в час зачатия рыцарь слышит голос: «Порожденное ею истребит своим взором все, что узрит»; рождается не ребенок, а сразу «чудовищная голова», и забирает ее сам рыцарь, по истечении девяти месяцев открыв могилу. Дальнейшая его военная карьера совершается так же, но однажды, плавая по морю, он засыпает на коленях своей возлюбленной, а та, полная любопытства, втихомолку берет ключ от ларца, бросает взгляд на голову и тотчас погибает. По пробуждении рыцарь видит, что стряслось, в скорби взглядывает на голову и тоже погибает вместе с кораблем. «С тех пор, говорят, голова каждые семь лет обращает взор кверху, и от этого на море возникают опасности для мореходов» (Gerv. Tilb. Ot. Imp. II. 12).
Но самая ранняя и своеобразная версия сюжета обнаруживается в «Забавах придворных» Вальтера Мапа.
В Константинополе, говорит Мап, жил юный башмачник необычайной искусности; стоило ему увидеть любую ногу, он тотчас делал на нее башмак и работал не иначе, как поглядев на ногу заказчика. Среди столичной знати у него была обширная клиентура. Однажды прекрасная девица с большой свитой подошла к его окошку и показала обнаженную ногу, чтобы он ее обул. Несчастный взглянул и влюбился: «начав с ноги, он принимает в свое сердце всю женщину». Он непоправимо отравлен; он бросает наследственное добро и идет в солдаты, чтобы удостоиться от своей возлюбленной хотя бы более мягкого отказа. Его военная карьера идет счастливо («он становится меж ратников тем, чем был меж башмачников»); он делает попытку сватовства, но отец девушки отвергает его домогательства; тогда, воспаленный гневом, он собирает шайку пиратов, чтобы взять силой то, чего ему не дают низость рода и скудость имения, и, неизменно преуспевая, делается ужасом земли и моря. В разгаре его пагубных успехов доходит до него весть о смерти возлюбленной; он добивается перемирия и спешит на похороны; ночью он раскапывает могилу и соединяется с мертвой, как с живой. Поднявшись из гроба, он слышит голос, велящий ему вернуться в срок родов и унести то, что породил; он повинуется и, в урочный час разрыв могилу, принимает от мертвой человеческую голову, а с нею — запрет показывать ее кому-либо, кроме врагов, которых захочет уничтожить. Он укладывает ее в ларец и начинает невиданную войну. Города и деревни перед ним гибнут, «узрев ужас, Медузе подобный»; все в страхе признают его своим господином; никто не понимает причин внезапной смерти, одни называют его волшебником, другие — богом.
Император Константинопольский умирает, оставляя демоническому башмачнику в наследство свою дочь; тот на ней женится. Вскоре жена начинает допытываться, в чем его сила, и не отстает, пока не узнаёт правды. Рассказав ей свою историю, он беспечно засыпает, а когда просыпается, в глаза ему глядит ужасная голова, поднесенная женой.
Так погиб даровитый башмачник, ступивший на кривую дорожку. Жена же, избавившись от него, велела вывезти проклятую голову на середину Греческого моря и там утопить. С тех пор море в этом месте кипит, то силясь изблевать страшный груз, то отступая от него в ужасе; «А как имя девице было Саталия, то и это место, всеми избегаемое, зовется водоворотом Саталии, а в просторечии — Пучиной Саталии» (Walter Map. De nug. IV. 12)[21].
3
О Герберте Реймсском[22] много чего говорили.
Например, что в начале своей карьеры, будучи преподавателем школы монастыря Св. Ремигия в Реймсе, он общался с демоном, и тот предсказал ему будущее: «Герберт перейдет из Р. в Р. и будет папой в Р.». Темное это прорицание стало понятно лишь позже, когда Герберт из Реймса перебрался на архиепископскую кафедру в Равенне, а оттуда — на папский престол в Рим (Ord. Vit. Hist eccl. I. 27).
Вильям Мальмсберийский рассказывает, что Герберт в молодости был монахом в аббатстве Флёри, но бежал оттуда в Испанию с намерением учиться у сарацин астрологии и прочим подобным вещам. Все науки он превзошел; и арифметику, и музыку, и астрономию с геометрией, и умение гадать по птичьему полету и вызывать тени из преисподней, и искусство абака он первым перенял у сарацин. Жил он у одного сарацина, многому учившего Герберта за щедрую плату; была у него одна книга, содержавшая в себе все его искусство, которую Герберт, как ни старался, не мог выманить. Тогда он напоил учителя допьяна, вытащил книгу, которую недоверчивый сарацин держал под подушкой, и бежал. Сарацин пробудился и пустился вдогонку, пользуясь показаниями звезд, читать которые он был большой искусник. Но Герберт, такой же искусник в этом деле, спрятался под деревянным мостом, уцепившись так, что не касался ни земли, ни воды