Почти вся моя лента о Григории Дашевском. Разные тексты – короткие, длинные, фейсбучные, редакционные, авторские и не слишком, хорошо написанные и корявые, сочиненные стихотворцами и людьми вполне прозаическими. Но все наполнены слезами. Даже не вспомню, когда такое было. И уж точно никогда человек, столь сложный и своевольный, совсем-совсем единственный, штучный, не становился знаком общественного консенсуса. Смерть Дашевского – огромная гражданская утрата. Хотя, казалось бы, гражданственное это линейное, а ничего линейного в нем не было совсем. Все эти публичные интеллектуалы, властители дум, моральные авторитеты, все это надо переоценивать-пересматривать, все это иначе теперь работает, по-другому.
Тихий час, о мальчики, вас измучил,
в тихий час грызете пододеяльник,
в тихий час мы тщательней проверяем
в окнах решетки.
Все заявления путинских орлов о том, что ходорковское прошение о помиловании равно признанию вины, орлы могут засунуть себе в жопу. Не бывает признаний вины спустя десять лет после отсидки. Бывает, что пришел с повинной, бывает, что раскаялся на суде, бывает, что признал вину через год, ну два, после приговора, а через десять лет уж вечность поседела, как сказано в одной прекрасной книге. Чье, прости господи, признание, какой вины? – 10 лет неотменяемы. А значит, стоическое противостояние режиму остается при Ходорковском, эта кожа уже не сдирается.
Но и путинского милосердия тоже ничто не отменяет. Сатрап величав и милостив, а мог бы и бритовкой.
Защищая в фейсбуке даму, которую уличили в недоебе, одна полемистка заметила, что в ее кругу воплощением душевного комфорта и спокойствия стала старая дева: к ней устремлены все сердца. Старые девы, они такие – самые лучшие и прекрасные на свете, но полемистка зря о них вспомнила. У старых дев нет недоеба, откуда бы ему взяться? Недоеб, даже чисто грамматически, это когда ебали, но мало. А когда вообще не ебали, это нееб – незамутненное счастье.
Подумал, что это верно на разные случаи жизни. Дефицит чего-то – ума, культуры, воспитания, образования или, возьмем другой ряд, денег, влияния, власти, роскоши – как правило, создает проблемы, драматические и для имярека, и для окружающих. Полное отсутствие всего этого никак не препятствует самой безоблачной идиллии.
Провел сегодня целый день в коллекции Тиссена-Борнимиса, где много прекрасного и глубокого, но я лучше расскажу про прекрасное и забавное. Тут король Тьеполо со «Смертью Гиацинта» – не лучший повод для забав, конечно, однако сам Джованни Баттиста, как может, пародирует собственный пафос. Напомню сюжет: Аполлон и Гиацинт соревновались в метании диска, Зефир, глядя на эту любовную идиллию, приревновал, плюнул-дунул, и диск предводителя муз угодил в голову его возлюбленного. У Тьеполо в центре прекрасный страдающий Аполлон, прекрасный умирающий Гиацинт, но пузатый скабрезный сатир и попугай над ним превращают гей-драму в анекдот. Последний удар в этом превращении – ревнивый Зефир, ставший у Тьеполо младенцем и с ненавистью дующий во все щеки даже над поверженным, почти бездыханным соперником. Такова мизансцена справа, а слева – какие-то страшные бородатые хоругвеносцы, пришедшие сюда со скрепами: Евросодом не пройдет. Ах, мой милый Августин, Августин, все пройдет, все.
Опять ходил вчера в Прадо, где «Адам и Ева» – тициановский оригинал и копия Рубенса – висят на одной стене встык: очень поучительное сравнение. Рубенс не делает честных копий, это почти всегда реплики, накануне у Тиссена видел его «Венеру перед зеркалом», писанную с той работы Тициана, что была когда-то в Эрмитаже, там все иначе, а здесь гораздо ближе, Ева так просто скопирована, объект у Адамов один, картины при этом про разное. У Тициана Адаму не больше 30, идеальный мужчина Ренессанса, сильный и свободный. Он еще не связан с Евой, он сам по себе и прикасается, отпрянув. У Рубенса Адаму под сорок, волосы на голове начали редеть, тело поплыло. Нет ни силы, ни свободы: Адам Рубенса уже зависим от Евы. У Тициана одинаковые ветки прикрывают срам Адаму и Еве. Рубенс оставляет ветку только на Еве, показывая нам зажатую меж ног пиписку Адама, совсем не победоносную. Адам Тициана выбирает выбор. Адам Рубенса – жену. Он про щей горшок и сам большой, про то, что Параше препоручу семейство наше и воспитание ребят: недаром за ним торчит передразнивающий мечту попугай, которого у Тициана нет в помине. Адама Тициана изгнали из рая за дерзость, Адама Рубенса за робость, за то, что ищет тепла, за то, что предпочел дом, очаг, быт, подменил небесный рай земным. Сложные отношения были у христианства с семьей, гораздо более сложные, чем принято считать нынче. Всех, кто празднует сегодня, с Рождеством Христовым!
Пока вчера гулял по Прадо, Мадрид изменился до неузнаваемости, его как вымело. Еще позавчера и третьего дня невозможно было ходить ни в какое время, я едва передвигался в толпе. Гостиница моя в самом центре, за что имею карнавальных блядей под окнами, одних и тех же бомжей-попрошаек, строго сидящих по своим местам, шмыгающих туда-сюда и отворачивающихся от вас карманников с уже примелькавшимися лицами, молодых людей, в поисках приключений часами простаивающих тут же, – всех их в сочельник сдуло, словно они двинулись в церковь или на званый рождественский ужин. Утром и днем сегодня тоже никого, я аж взгрустнул. В элегическом настроении пошел гулять по пустому гулкому городу, шел дождь и, спасаясь от него, заглянул в церковь, страшную снаружи и внутри, чай, не Италия; из репродуктора звучала бодрая детская музыка, почему-то положенная на «Болеро» Равеля, было сладко и тревожно; священник, явно обрадованный тому, что кто-то пришел, поздравил с праздником, пригласил сесть, и я в прострации просидел минут пятнадцать, время от времени видя его добрую успокаивающую улыбку. Когда я все-таки встал, чтобы уйти, он двинулся за мной закрыть на засов дверь; и ведь он точно спешил домой, но не дал понять этого: Божий дом открыт до последнего посетителя.
Смотрел вчера на «Слепую мать» Шиле – парафраз мадонны с младенцем, которая всегда зрячая, не только буквально, но и метафизически, провидит крестный путь Сына, как «Сикстинская» Рафаэля. А здесь – слепая. И не один младенец, а два. Свои они или чужие, мать не видит, не знает разницы.
Живо представил, как могли бы за эту картину ухватиться наши фундаменталисты, большие любители противопоставить христианство и гуманизм. Вот он ваш Евросодом, и младенцев два, и мать слепая, костистая, страдающая анорексией, и губы ее алые, и вся пластика ар-деко, вот уже сто лет шагающая по подиуму, все это про гламур и общечеловеческие ценности, а совсем не про Господа нашего Иисуса Христа.
Не-а.
И «Сикстинская» Рафаэля – про любовь, и картина Шиле – про любовь. И гуманизм про любовь, и Церковь. И даже гламур бывает про любовь. А поиски разницы между любовями от лукавого. Господь наш Иисус Христос, как слепая мать, разницы между своими младенцами не видел.
2014. Война
Новый год в Вене прошел по-венски. 31 вечером попал на «Летучую мышь» в Оперу. Купил у спекулянта билеты и сидел в пятом ряду партера в свитере и вельветовых штанах посреди господ в смокингах и голых дам в бриллиантах, чувствуя себя совершеннейшим Пусси Райотом. Мышь была прекрасна. Из Оперы побежал на ужин к замечательной венской пианистке, где, чтобы не пропустить полночь, включили радио, по которому ровно в 12 зазвучал тот же Штраус. Само собой, о Штраусе и говорили; пианистка, комментируя сказанное, играла его вальсы, словом, Франц Иосиф и Сисси распахнули свой самый благоустроенный, свой пленительный, свой бравурный и мертвый мир для понаехавших из России, где все по-прежнему живет и тяжело, трагически, неопрятно дышит.
Я, как вы понимаете, терпеть не могу террористов вообще и Гаврилу Принципа в частности, который, борясь за независимость Боснии и Герцоговины, застрелил наследника Австро-Венгерской монархии и до кучи его беременную жену Софию. Это, как известно, привело к Первой мировой войне и еще миллионам убитых. Прошло ровно сто лет, на территории бывшей Югославии не счесть государств, и все свободны, все независимы, однако и сербы, и хорваты, и боснийцы, не сговариваясь, едут и едут в центр былой оккупации и сатрапии. Почему не в Париж, не в Берлин, не в Москву, не в Лондон? Почему именно в Вену? Я уж не говорю о том, что можно и остаться на родине, возделывая огород, вымечтанный Гаврилой. Зачем он впустую проливал кровь? И отчего всегда и везде торжествует один сценарий: провинции яростно борются с метрополией, пытаясь от нее избавиться, добиваются своего и тут же забывают о независимости в желании обжить метрополию, уже лишенную и славы, и величия. Это какая-то разновидность фантомной боли, но болит нога, которую они сами отрезали, искромсали и выкинули на помойку, а там она снова сделалась вожделенной. Венский доктор, наверное, мог бы разобраться в таких каскадах чувств, но где эта Вена и этот доктор.
Культовая песня «Прекрасное далеко» из культового сериала «Гостья из будущего» самого позднего застоя (1984) – на троне К. У. Черненко, до конца советской идиллии остаются считанные дни – теперь спета на латыни.
Старые песни о главном подняты на недосягаемые котурны: незамысловатая ностальгия обрела масштаб главного на земле мифа. Советский Союз как Рим, завоеванный и растоптанный варварами. «Целый мир погиб в одном городе», – писал тогда св. Иероним.
Прекрасное далеко, не знающее об Аларихе, Mirabile futurum, которого не было. Даже я, старый антисоветчик, вчуже расчувствовался. «Слезы текут у меня из глаз, когда я диктую», – признавался Иероним.