«Сноб» вчера вручал премии по множеству учрежденных им номинаций, в том числе и за социальный проект. Премию получил фонд «Антон тут рядом», героическая Люба Аркус, занимающаяся аутистами и очень нуждающаяся в деньгах. Я за нее голосовал, я за нее радовался. Такой знатный «Сноб», такая богатая премия. Конгресс-парк гостиницы «Украина», чистая нарядная публика, Прохоров, Акопов, Хакамада, Эрнст – герой года, герой вечера и до кучи герой еще каких-то симпатий, Марианна Максимовская, золотая с головы до пят. На сцене ведущая Ксения Собчак желает гостям приятного аппетита: «На столах черная икра, так сказать, фром зе боттом оф ауэр хартс». Милая самоирония. Все, как всегда. Отличие одно: премии оказались без денег, «Сноб» не нашел спонсоров.
Я чего-то не понимаю, друзья. Там же был полный зал спонсоров, все в ассортименте, начиная с Прохорова. Кажется, не самый бедный человек в России. Но всякое, конечно, бывает. Если нет денег, перенеси церемонию, отмени ее, наконец, если нет денег. А то выходит точь-в-точь, как в рассказе Веры Пановой «Сережа», где дядя Петя вручил маленькому Сереже торжественную конфетную обертку, золотую, как платье Максимовской. Развернул ее Сережа, а там ничего, пустышка.
«Дядя Петя, ты дурак?» – спросил Сережа.
Снос бронзового Ленина в Харькове оживил тему Мавзолея, и блогеры принялись обсуждать, хоронить Ильича или не хоронить. Труп, выставленный на всеобщее обозрение, по моим понятиям, должен оскорблять чувства тех, кто любит Ленина. А это не ко мне. У меня он ничего, кроме отвращения, не вызывает, и забота о его, наконец, захоронении – не моя печаль. Пусть новые левые, их сейчас с каждым годом больше, об этом думают. Понятно, что закапывание в землю должно пройти без гражданского противоборства и, главное, без крови. Если при этом столько же погибнет народу, сколько на похоронах Сталина, то пусть лежит дальше.
К тому же хоронить его не по-хозяйски. Достаточно сделать в Мавзолей платный вход, посадить туда бабушку с кассой, чтобы торговала билетами за наличный и безналичный расчет. Карточки MasterСard, Visa, с русских 10 рублей, с иностранцев 10 долларов, выход через магазин, в понедельник выходной. Рынок – самая верная десакрализация, превращение символа в товар, в чудо-юдо-рыбу-кит. Бородатая женщина, ярмарка Диккенса, только у нас, только для вас. А еще лучше отправить его в кругосветное путешествие: Париж – Лондон – Нью-Йорк – Буэнос-Айрес. Толпы посетителей, рецензии в газетах, фотосессии звезд на фоне, торговля сувенирами, хорошо пойдут кепки. Эта идея уже высказывалась лет 20 назад, и, в отличие от Ленина, она с годами не портится. И ничего в ней нет зазорного: царица Клеопатра, куда более почтенная во всех отношениях дама, так путешествовала в начале XX века:
Тогда я исторгала грозы.
Теперь исторгну жгучей всех
У пьяного поэта – слезы,
У пьяной проститутки – смех.
Алексей Зимин написал хороший, человеческий мемуар про 4–5 октября 1993 года. Зимин, как я понял, тогда был на стороне Верховного совета, я – и тогда, и сегодня – на стороне Ельцина. Но эмоционально все в этом мемуаре мне понятно, близко, симпатично и лишний раз напоминает о том, что в отношениях между людьми, в их переживаниях, в их общем восприятии мира есть слагаемые бесконечно более важные, нежели политика, которая занимает свое 25 место и никогда, ни при каких обстоятельствах не должна выходить вперед.
Сегодня одна юная особа объясняла мне, чем отличается новое поколение: ваше, говорит, выбирало Пепси, а наше – мочу; нынче все пьют мочу, вот и у Валерии Гай Германики в фильме «Да и да» модный художник пьет мочу, это сейчас тренд. Вспомнил, как лет 20, наверное, назад, мы с ТТ пошли в гости к одному известному критику, они с женой приготовились, настрогали салатов – оливье, селедка под шубой, водка запотела, салфетки хрустят, но беседа с самого начала вырулила на питие мочи и уж больше с благословенной темы не съезжала: оказывается, и хозяин, и хозяйка были из этой ложи и азартно кооперировали окружающих. А задолго до того, кажется, в 1978 году в Коктебеле, меня познакомили с Анастасией Ивановной Цветаевой, маленькой женщиной с огромным носом, мне только исполнилось 20 лет, я жадно ловил каждое ее слово, ведь это была живая Ася, про которую писала великая Марина, но ни о сестре, ни о чем интересном она говорить не хотела, только о моче, как, когда, в каком порядке ее следует пить. Вот она пьет, и здорова, бодра телом и духом, будет жить до ста лет. И, произнеся свою речь, Анастасия Ивановна развернулась и ушла. Она все сказала. Это был мессидж, послание, обращение в веру, его нельзя было разменивать, профанировать никакими дальнейшими пустословными разговорами. Я потом лет пятнадцать подряд ездил в Коктебель и время от времени встречал там Анастасию Ивановну, она делалась все меньше, а нос ее – все больше, и она всякий раз замечала: «Что-то вы плохо выглядите. Болеете? И я знаю, почему. Не слушаете добрых людей». И уходила прочь. В последний раз я ее видел, думаю, в 1991 году, она уже была почти памятником и с задачей прожить до ста лет почти справилась. Так что, дорогая юная особа, ваш модный тренд – самая что ни на есть скрепа.
Не при Мизулиной будь сказано, но мужскую красоту Дейнека чувствует гораздо лучше женской. Геркулес Фарнезский у него гибок и текуч, и, страшно выговорить, грациозен, а Флора – красавица-спортсменка-комсомолка, девушка без линий, вообще без пластики. Движение и статика. А может, так и задумано? Ведь это Архангельское, главная усадьба России, 1942 год, уже четверть века нет Юсуповых, и царит советская власть, а сейчас пришла война, и все обессилело: куст облетел, лес почернел, стылая река бездвижна и миражные скульптуры над ней. Исчезающая, истаивающая Россия. И себе же самой навстречу, непреклонно в грозную сечу в ней все противостоит врагу: и вода и камень, и флора и фауна, и барин и колхозница.
Сегодня суд признал Вексельберга арендатором Архангельского.
Предыдущие суды Вексельберг проигрывал, но тут он был обречен на победу – все стороны, оспаривавшие договор аренды, от своих претензий отказались: и дирекция музея, и Министерство культуры, и Росимущество отозвали свои иски, и у суда не оставалось никаких оснований вынести иное решение. Апелляция возможна, но только теоретически: нет такой стороны, которая могла бы ее подать.
Как так случилось и почем овес, мы гадать не будем, да это уже и не важно: в наступившей реальности Вексельберг – законный арендатор. Он, впрочем, уверяет, что взялся за аренду и отстоял все суды исключительно для того, чтобы ничего там не строить, а только беречь природу.
Месяц назад я гулял по архангельскому Лохину острову с его защитниками, глядел по сторонам и в небо – небывалая осень построила купол высокий, – а защитники нагибались к земле, чтобы подобрать каждую бутылку, бумажку или окурок и вынести их с острова; все, конечно, бывает, но мне трудно представить Вексельберга в этой роли.
Нет, он арендатор-филантроп, разумеется, защитник Архангельского и культуры, но ведь никто не сомневается, что сами собой, против его воли, конечно, он будет страшно, смертельно сопротивляться, вырастут на усадебной земле дворцы, прекрасные, как яйца Фаберже, которые Вексельберг собирает. «Разнузданной безвкусицей» (grotesque garishness) называет их в Speak memory Набоков.
Недавно выложил картину Дейнеки, на которой Геракл Фарнезский и Флора, расположившиеся неподалеку от юсуповского дворца, смотрят на Лохин остров в 1942 году – сегодня он еще точно такой же, ничего не добавлено, ничего не изменилось. В комментариях стали спрашивать, почему скульптуры сейчас стоят, преимущественно, в ящиках, и не лучше ли их показать народу. Понятно, что они со временем стали хрупкими, но летом, когда нет дождей, им ничего не угрожает. Отчего бы их не открывать хотя бы на время? Нет уж, пусть стоят в ящиках. Пусть ничего не видят.
Министерство культуры провело ведомственную проверку в Музее кино и выявило там страшные, просто чудовищные растраты – «на выплату премий, не предусмотренных трудовыми договорами, было израсходовано 20,8 тысяч рублей, еще 153 тысяч – на оплату договоров по выполнению работ и услуг».
Это ж сколько договоров по выполнению работ и услуг было заключено на 153 тысячи – пять? три? один? О том, сколько премий было выкроено из 20, 8 тысяч рублей, даже думать совестно. Слезы катятся от таких дум. При этом знатоки свидетельствуют, что в Министерстве культуры все в порядке с коррупцией, о ней говорят, округляя глаза, и цифры называют совсем не детские, не комические, а как у людей, – горделивые пацанские цифры. На фоне таких рассказов проверка в Музее кино особенно впечатляет. Она подобна тому, как если б Мессалина, отдававшаяся пятидесяти клиентам за ночь, решила проверить на девственность высоконравственную девицу и обнаружила бы у нее – глядите, граждане! – румянец во всю щеку: краснеет сучка! бесстыдница! срамница!
Сегодня полчаса выпускал на волю птичку: несчастное создание залетело ко мне в гостиную, которая как веранда: четыре больших модерновых окна на три стороны, всюду стекло, а значит, свобода. Но нет никакой свободы, одна видимость, птичка бьется об стекла, перелетая из стороны в сторону, и все без толку, от сильного удара она падает навзничь, не в силах встать, лежит буквально кверху лапками, минуту, как целую вечность, потом приходит в себя и меняет тактику: к окнам больше не летит, жестокой к ней воли не ищет, а садится на макушку мраморной итальянской головы и, сливаясь с красотой, находит свое утешение. Прочитал написанное и вижу, что вышло пародийное самоописание собственного фейсбука. Ну и ладушки.