ливо исправила подпись, мы не хотели сказать то, что вы подумали, ссы покойно. Просто кто-то не вник, а кто-то не доглядел, отвлекся на футбол, полез в айфон изучать сиськи и письки, они интереснее. И какая нах разница, был поджог или не был, когда один результат: пожар, все сгорели, с этим же не поспоришь. И про что ваш базар – про «тся» и «ться», про «одеть» и «надеть»? «Сгоревшие» и «сожженные» уже почти неразличимы в тумане.
Тут в самом деле водораздел, но он совсем не политический. Он между Ахматовой и ее цензором – с одной стороны и большей частью современной России – с другой, слипшейся болотно-поклонной площадью, которую только проницательный сумасшедший дом хоть как-то вынуждает задумываться над смыслами.
Подруга моя сегодня пострадала от веселых подвыпивших сицилианцев: взятую ею напрокат машину кто-то из жителей Ортиджии исполосовал ключом – так просто, забавы ради. Воскресенье, народ гулял, ночь стояла теплая, машина попалась под руку, отчего же не начертать на ней выразительный барочный круг? – будет шутка юмора. Машину надо отдавать назад, пришлось тащиться в полицию, составлять бумагу, и еще неизвестно, чем дело кончится, заставят ли платить штраф. Вспомнилось, как несколько лет назад мы с другой моей подругой вышли разгоряченные из ресторана, и за то время, пока мы там сидели, выпал снег – свежий, чистый, покрыв собою автомобили. Подруга моя пробежалась мимо всех попавшихся по дороге машин и на каждой из них начертала главное русское слово, запрещенное теперь депутатами, – короткое, безгрешное, безвредное, убираемое с машины вместе со снегом одним простым движением. Все-таки русская зима имеет перед вечным теплом свои преимущества.
Сергей Чупринин пишет, что образ Европы это Мона Лиза. И задается вопросом: а образ России это что?
Народ в комментах тащит любимые картинки – Серова, Саврасова, Васнецова, Репина, Левитана, Венецианова, ну и милорда глупого, Ленина в чехлах, куда уж без него. То есть все убеждены, что Россия не Мона Лиза, ну ни в какой степени. У нас свой путь. Ok.
Вообще-то австрияка, латыша или голландца, да и немца, и немца тоже, Мона Лиза выражает никак не больше, чем русского. Если у них в знаменателе Мона Лиза, то и у русского будет она. В этом смысле Россия – Европа, а кто же еще? А там, где мы поминаем Саврасова и Васнецова, голландец назовет Рембрандта, Хальса, Вермера и Ван Гога, а никакую не Мону Лизу. Словом, если общность резиновая, про европейские ценности, то Мона Лиза – и наше все, а если хоть самую малость нет, то Мона Лиза – только итальянская, даже миланская, ну еще чуть-чуть парижская, поскольку в Лувре висит.
Хорошо, на славу поработала власть последние десять лет, если даже просвещенные люди этого не понимают.
В Мосгордуме хотят штрафовать москвичей за каждый брошенный на улице окурок, и даже цена вопроса уже известна – две тысячи рублей. Разными бумажками, конфетными обертками, раздаваемой рекламой сорить по-прежнему можно в полное удовольствие, а крохотным окурочком – не смей. Чистота хорошее дело, я за чистоту, но тогда надо решать проблему «комплексно», говоря на их собачьем языке – расставить по Москве урны, которых не хватает, увеличить число дворников, которых не хватает тоже, создав заодно новые рабочие места – это ли не задача для депутата? Нет, они будут обирать людей и ссылаться при этом на Париж. Милые мои, вы уж там определитесь, у вас скрепы и особый путь или общечеловеческие ценности. Если вдруг снова общечеловеческие, а мы этого не поняли, то тогда гей-браки подавайте, а не клеймите Евросодом. А то выходит особый путь к взятке, и невольно думаешь, не потому ли стряпают новый закон, что надо полицию подкормить. И сразу представляешь воодушевленных депутатами ментов, которые, как заметят окурочек с красной помадой, так рванутся из строя к нему. Две тыщи, знаете ли, на дороге не валяются.
Перед моим домом на Ортиджии каждый день, задрав голову, сидит кот. Сидит всегда с часа до полвторого, когда вся Сицилия обедает. Именно в это время откуда-то сверху, с неба (на самом деле, со второго, нашего третьего, этажа) ему сбрасывают пасту, аккуратно завернутую в фольгу. Макароны с сыром, с рыбой, с морскими гадами. Кот аккуратно разворачивает обертку и все тщательно съедает – так, что опустошенная фольга сверкает своей чистотой на солнце, отражает редкие облака, ждет, когда там наверху доедят свой обед и уберут мусор. В 2 часа никакой фольги уже нет. Кот не домашний, вольный, но чистый, лоснящийся. Всласть нагулявшись, обойдя по кругу всю набережную, подышав морским воздухом и потоптав камни, которым тыща лет, то есть, проведя день точь-в-точь, как я, он приходит в одно и то же время, в одно и то же место, садится и задирает голову. И терпеливо ждет. Хлеб наш насущный даждь нам днесь. И ему дают. Ортиджия – рай.
Я очень люблю Италию, очень люблю Сицилию, очень люблю Ортиджию. Здесь все по мне – море кругом, от моря идешь и к морю выходишь, и сплошь старый город, еще Архимеда, но в сегодняшнем виде, конечно, барочный, что может быть прекраснее? Никакого «Брежнева», адских семидесятых, которые своим мусорным однообразием засрали все лучшие побережья. Еще можно найти место дикое, где нетронутая природа, и типового строительства нет потому, что вообще ничего нет, но рукотворная красота на берегу это великая редкость. К тому же в Ортиджии недорого, квартиры стоят дешевле, чем в Бутово, – и чтобы купить, и чтобы снять, еда чудесная, народ чудесный, работаю я в «удаленном доступе», интернет есть, значит, проблем нет, можно в тепле и счастье провести всю зиму, чего еще надо? Но вот упал самолет, и думаешь, кто там был, чьи близкие, и не попала ли туда К., они с ребенком собирались в Шарм-эль-Шейх, но, кажется, позже, значит, уф, пронесло. Но не навсегда же. И ведь ужас ужасный, если техническая история и если привет из Новосирии – тоже, и непонятно, что еще хуже, и так и эдак может повториться, и где в следующий раз полыхнет и рухнет, неизвестно, и как уберечь родных, друзей, любимых, тех, о ком молишься, тех, кто и есть родина, – куст-особенно-рябина.
Валерий Шубинский пишет, что «у русского фэйсбучного жанра есть три предшественника: А. С. с Table-talk, Ф. М. с Дневником писателя и, конечно, В. В. с Опавшими листьями». Три источника, три составных части определены абсолютно точно, но Ф. М. с В. В. рулят. Наше все в кулисах. А ведь нет ничего пленительнее, чем table-talk А. С.: «Боитесь вы графини – овой? – Сказала им Элиза К. – Да, – возразил NN суровый, – Боимся мы графини – овой, Как вы боитесь паука». Или: «Третьего дня был бал у К **. Народу было пропасть, Танцевали до пяти часов. К. В. была одета очень просто; белое креповое платьице, даже без гирлянды, а на голове и шее на полмиллиона бриллиантов: только! Z по своему обыкновению была одета уморительно. Откуда берет она свои наряды? На платье ее были нашиты не цветы, а какие-то сушеные грибы. Не ты ли ей, мой ангел, прислала их из деревни?». Все это ушло давно и бесповоротно, навсегда, но вдруг выскочит откуда-то и аукнется тем бонмо, что выдала в фейсбуке Елена Пастернак: «Почему все уже неделю обсуждают часы какого-то человека с лицом туалетного ерша?».
Ну, махайте на меня, махайте!
Хорошо помню, как придумывали нынешний День победы над поляками, почему-то прозванный единством и согласием. Дело было в 2002 году. Я тогда работал с Павловским, который ваял Гражданский форум, а я для этого форума сочинял сайт Хартия ру про всякие общественные беды и горести. Сидели мы в РИА Новости множеством подразделений. Павловский собрал узкий круг и говорит: надо навсегда закрыть 7 ноября, кинув праздничную кость народу, один красный день календаря заменить другим. Пишите свои предложения. Хорошая идея? – хорошая! Нельзя удалять праздник, оставляя вместо него дырку. И к тому же в ноябре ветер дует – несносный, промозглый, надо согреться, душа просит тепла, должен быть повод выпить и закусить. Вот пусть повод и станет причиной, решил я, и предложил День салата оливье. Чем не праздник? Салат оливье – общенациональная ценность, само единство и согласие – богатых, бедных, образованных, невежественных, советских, антисоветских, буржуев и социалистов, любых, всяких, всех со всеми – русская идея, русский мир, русский салат, везде в мире любимый. Он так всюду и называется Russian salad – готовят его там скверно, густо заливая майонезом из уважения к родине.
Ясен пень, мою идею похоронили без обсуждения: мы тут серьезное дело делаем, а вы со своими глупыми постмодернистскими шутками. Но теперь ясен другой пень. Это и была развилка: с непонятно зачем реанимированной победы над поляками началось остальное махание ссаными тряпками – и борьба с американкой, которая гадит, и борьба с внутренними пидарасами, и Крымнаш, и скачки в Донбассе по терриконам. А могла быть картошечка, колбаска, соленый огурчик, зеленый горошек, яички и яблочко. Яблочко обязательно надо добавить.
Меня тут спрашивают, кто я – правый или левый. Пребываю в растерянности. Я за свободу выбора, а значит, за низкие налоги и право богатых самим распоряжаться своими деньгами: пустить в оборот, построить хоспис или кинуть в камин, как Настасья Филипповна. Это вроде бы правая ценность, но лучше бы было побольше хосписов, конечно. Я за свободу выбора, а значит, за аборты, за эвтаназию, за однополые браки и пр. левые радости. Но лучше бы эвтаназии не было и абортов, по возможности, тоже. Октябрьскую революцию, в честь которой меня, видимо, спрашивают, я, как прежде, не люблю, и Февральскую любить не за что, всю эту сволочь левее кадетов с окрыленными лицами я всегда терпеть не мог, но и красномордые государственники ведь – туши свет, сливай воду. Не выходит никакой у меня стройности, ну и ok: право-левая каша самая съедобная. А стройность хороша в архитектуре и в фигуре. Ну еще в фигуре речи, естественно.