Прочел тут у Пархоменко, «что если сначала дней пять подряд объяснять населению Крыма, что в случае возвращения под юрисдикцию Украины им увеличат зарплаты и пенсии, а также разрешат строить еще больше курятников для отдыхающих в береговой полосе, а потом предложить им проголосовать на референдуме, – будет 95 процентов за возвращение назад. Ну и потом новому правительству можно будет опереться на это подавляющее большинство, отстаивая свое право на полную юридическую отмену крымнаша».
Я вот совсем не крымнаш и считаю мартовские события 2014 года печальной ошибкой, мягко говоря, но про пять дней агитации – бессмысленно оскорбительные речи. Зачем держать людей за скот? Про что этот плевок, кроме желания плюнуть? С 1976 по 1992, шестнадцать лет подряд я каждую осень ездил в Крым, а иногда еще и весной, был там везде, хорошо его знаю. Конечно, тамошний народ всегда считал себя Россией, даже до 1991 года, когда это не играло особой роли. И все равно жители Крыма настаивали на своей русскости – по крайней мере те, с которыми я сталкивался.
Как раз на днях, перебирая для книги свои старые публикации, наткнулся на текст, написанный для «Русского телеграфа» про поездку в Дельфы с американскими туристами: «За окном подымались горы. „О, – сказала моя соседка. – У вас есть такие в России?“ – „Да, в Крыму“, – механически ответил я, не предполагая за ней геополитической ушлости. „Но ведь Крым на Украине“, – удивилась старуха и посмотрела на меня с подозрением неожиданно осмысленными глазами».
Это апрель 1998 года. Шесть с лишним лет прошло после Беловежской пущи и распада СССР. Конечно, Крым – Украина, и никакая смена этого юридического обстоятельства, тем паче в одностороннем порядке, никем не предполагалась. Тогда, как и сейчас, это казалось безумием. Тогда, как и сейчас, существовали международные договоры и обязательства по ним. Но, конечно, Крым – Россия. Севастополь – наша слава, Потемкин-Таврический, Толстой и Чехов в Ялте, царская тропа в Ливадии, Коктебель со всей русской культурой, каждое лето там оседавшей, – это что, не Россия? Не о чем тут спорить – сейчас, как и тогда.
Юридические обстоятельства про одно, культурные – про другое, международные договоры – про третье, история – про четвертое, самосознание жителей – про пятое. И все надо учитывать. И это нормально. Противоречия – ценность. В них цветущая сложность и многообразие жизни, а не простота, краснота и пустота, как в рыхлой перезрелой редиске.
«Российский президент задал несколько вопросов на знание географии двум мальчикам – Тимофею Цою и Мирославу Аскирко. Мирослав заявил, что он знает „все столицы, все контуры стран“. Тогда Путин спросил у него: „Где заканчиваются границы России?“. „Границы России заканчиваются через Берингов пролив с США…“, – начал отвечать Мирослав. Однако российский президент остановил его, заявив, что „границы России нигде не заканчиваются“.
„Это шутка“, – добавил президент».
Эпичная шутка, не правда ли? С библейской, я бы сказал, поступью. И мир замер, ей внимая, вытирает проступающий на лбу пот.
Это «Милосердие» Рафаэля, которое сейчас можно увидеть в Третьяковской галерее на выставке шедевров из Ватикана, очень концептуальной (куратор Аркадий Ипполитов) и при этом сплошь состоящей из работ исключительно высокого качества, что редко соединяется. О выставке этой, совершенно замечательной, я еще напишу подробно, а пока два слова о «Милосердии» Рафаэля, которое, конечно, произросло из Тондо Дони Микеланджело – тут очевидная композиционная связь, – но в свою очередь многое породило, и не только в живописи. Мадонна не с одним, а с множеством младенцев – с «Милосердия» Рафаэля начинается новое гуманистическое милосердие. «Слепая мать» Шиле – один из позднейших прекраснейших отголосков.
Последний по времени заяц на Боровицкой площади станет памятником нашему интеллигентскому идиотизму: боролись с ним на Воробьевых горах, где он – с торжественным треском открытый, но мало кем увиденный – благополучно бы сгинул, в Лету бух, а получили его между Пашковым домом и Кремлем, в самом заметном, самом важном месте Москвы, к тому же самом прекрасном – еще вчера.
Доставили мне тут письмо – не виртуальное, простое, каких мы все получаем в ежедневном великом множестве, а единственное, золотое, можно пощупать, пришедшее по старинке почтой. Прислал Sergey Ab проездом из Виченцы. Что можно прислать из Виченцы? Конечно, виллу Ротонда, вырезанную из картонки. Заполненная прекрасными, сердечными, от руки написанными словами бумажная Ротонда села в машину, потом тряслась в поезде или томилась в самолете, оттуда снова перебралась в машину – совсем как человек, и совсем как человек сохранила по прибытии, в первые благословенные часы, свет, запахи и тепло Италии.
Скажете, абсурд? Конечно, письмо по почте нынче абсурд. Но именно абсурд дарует порядок вещей – радостный к тому же. Пляшите! – говорили раньше, когда приходило письмо. И с чего теперь плясать? Письмо по почте это счета за квартиру, платежка из налоговой, штрафы ГИБДД, повестка в военкомат. Письмо по почте всегда ожидание дряни. Какая пляска? – стоишь прикованным к полу, не в силах сдвинуться с места. А тут Ротонда, счастье. Шлите друг другу письма по почте, друзья. Спасибо, дорогой Сережа!
Сериал «София» сценаристки Райской и режиссера Андрианова – очень пошлое, очень глупое, очень бездарное кино. Широко разрекламированной исторической точности тут нет и в помине. Даже Италия, в которой так много всего сохранилось, бери и снимай, показана с какими-то карикатурными анахронизмами – нужно было очень исхитриться, чтобы всякий раз безошибочно попадать в другой век. Что уж говорить о Руси, про которую никто толком не понимает, что там и как выглядело. Великокняжеские палаты в кино похожи на ладную купеческую избу конца XIX века, в которой провидчески торжествует партийно-хозяйственный сленг, не простой, впрочем, а золотой, словно глумливо спародированный: определение непременно следует за определяемым словом, что, видимо, должно наполнить диалоги из пьесы «Премия» не свойственной им древнерусскостью. Но это ладно. Ничего другого и не ожидалось. Хуже, что кино к тому же подлое. Сюжет начинается с того, что Зоя (София) Палеолог выходит замуж за Ивана III, к тому времени имеющего взрослого сына от первого брака – Ивана Иваныча Молодого. Несколько лет спустя Молодой женится на Елене Стефановне, прозванной Волошанкой, дочери молдавского господаря, и у них рождается сын Дмитрий. Понятно, что Молодой как старший в роде и вслед за ним Дмитрий – прямые бесспорные наследники московского княжества. Понятно также, что создателям сериала надо выгородить свою Софию, которая как нормальная властолюбивая женщина занималась интригами, и весьма успешно, в конце концов посадив сына Василия на трон и обрушив таким образом московское престолонаследие. Но этого же сказать нельзя. София должна быть возвышенной и добродетельной – она строит церкви и 24 часа в сутки предана одним семейным ценностям.
Как тут быть? А очень просто: престолонаследие обрушили другие, те, кто были в нем более всех заинтересованы. Хрен с ним, со здравым смыслом. Пусть Ивана Молодого убьет его жена Елена Волошанка, она в нашем кино на семейные ценности какала, пытается соблазнить Ивана III и лесбиянничает до кучи, сделаем из нее отравительницу, а, значит, идиотку – ведь Молодой был главной ее связью с престолом, а она травит его, как крысу.
В истории было больше логики. Иван Иваныч занемог ногами, по этому поводу вызвали из Венеции врача, тот его лечил, долго и неудачно, Иван Иваныч умер, и поползли слухи, которые напрашивались, что это работа Софьиного круга: Ив. Ив. мешал ей и ее детям. Слухи эти, однако, не считаются подтвержденными. Врача казнили, хотя и он вряд ли был отравителем. И уж никому в страшном сне не пришло в голову обвинить Волошанку: это ноу-хау создателей сериала.
В 1498 году волошанкин Дмитрий взошел на престол: есть чудесная вышивка про это событие, сделанная в мастерской Елены Стефановны. (Я запостил три фотографии этой пелены – вышивка целиком и два фрагмента; на одном Дмитрий, он скрестил на груди руки, и седобородый Иван III; на другом София Палеолог, она с нашивкой на плече, рядом с ней Елена). София оказалась сильнее и спустя 6 лет свергла сына Волошанки, поставив взамен своего. Дмитрий и его мать были упрятаны в тюрьму, где их, по всей видимости, и прикончили: Волошанка умерла в 1505, а Дмитрий в 1509 году. Править стал Василий, от которого родился Иван Грозный. Это вы все знаете и без меня, но я повторяю сейчас для собственного успокоения, чтобы, как Антей, держаться за землю простых исторических фактов.
Исходя из них, мне больше всего жаль Волошанку. Наверное, она была не безгрешной и тоже интриговала, куда ж без этого? – в воде плавают, во власти интригуют. Но она была на своем месте и в своем праве, она вышла замуж в 17 лет и сразу родила мужу ребенка, должна была стать женой великого князя, а потом и матерью великого князя и на короткий миг ими стала, чтобы затем всего лишиться, все потерять, как Иов, и пережить крушение сына, и оказаться за решеткой, и знать, что сын тоже в тюрьме. Все, с жизнью покончили.
Не дотянув до 40 лет, Волошанка умерла и была захоронена в Вознесенском монастыре Кремля, где пролежала еще четыре столетия. Но пришли большевики, и в 1929 году монастырь снесли, и от места, где веками покоилась Волошанка, не осталось и следа. Чисто там все выметено. Со смертью покончили так же бесповоротно, как с жизнью.
А потом пришли создатели сериала и сделали из нее убийцу, нелепую отравительницу мужа, идиотку, которая действовала себе во вред. И не потому, что выводили ее на чистую воду, устанавливали историческую правду, срывали все и всяческие маски – нет! А потому только, что на чистую воду нельзя выводить Софию. У нас нынче мораль и нравственность, так партия и правительство повелели. А значит, София должна быть романтической и чистой, с книжкой в руке, молитвой на устах, духовностью во взоре. И никаких интриг! А на другом конце жирной мрачной кляксой должна торчать антагонистка. Так положено.