ании пришлось приостановить добычу угля, затем разговор зашел о пропавшей охотничьей собаке и недавних родах.
Еще несколько недель назад Па рассказывал о том случае в шахте, когда без вести пропали два маленьких мальчика.
Оба инспектора резко затихли и перешли на шепот, нервно осматриваясь по сторонам. И за мной следили, хотя им было плевать. Даже истощенная бабочка, лежавшая на подоконнике, привлекала куда больше внимания. И тем не менее, я держала ухо востро, прислушиваясь к самым грубым и отвратительным вещам, высказанным про меня и шахту. Казалось, будто я научилась слушать то, чего, по мнению окружающих, не должна была услышать.
Харриетт болтала, переплетая книгу.
– Миссис Вэнс родила всего спустя семь месяцев после свадьбы, оправдывая ранние роды внезапно подскочившей температурой.
– У малыша ногти как у старухи, – отметила Юла. – Уверена, ее ногтям девять месяцев. Не меньше.
– Кстати, видела ребенка Мэйбл Мосс? – Она вытаращила глаза. – Он родился с уродливым красным пятном по всему длинному языку. А еще у него не поднимается нижняя губа.
– Фу, какая мерзость. Хотя мамаша говорит, мол, он упал с кроватки. Бедный отец. Приютил эту простолюдинку, а та отблагодарила его, родив уродца с длиннющим языком.
– Это знак будущего лжеца, – со всей серьезностью подтвердила Юла.
Пришлось немного потеснить этих болтушек, чтобы сложить книги на ступеньки старой чердачной лестницы, которую мы повесили на стену вместо полок. Проходя мимо их столов, я внимательно смотрела за ними, прислушиваясь к каждому слову, в надежде узнать новости о пропавших шахтерах и об отце.
Но они лишь перешептывались, обсуждая недавние болезни наших жителей, проблему Харриетт и средство личной гигиены, которое помогло ей излечиться. Я слегка подалась к ним, чтобы подслушать шокирующий секрет помощницы инспектора.
– Это… – Харриетт встала со стула и наклонилась на стол Юлы. – В общем, у меня ужасный зуд, вон там, – едва слышимым голосом прошипела она, указав пальцем на пах Юлы, которая тут же уставилась на живот подруги. – Я не могу идти к врачу. Это неправильно. – И замолчала, нервно озираясь по сторонам в поисках непрошеных гостей. Лицо залилось красной краской стыда.
Юла сочувствующе кивнула головой, хотя ее хитрые глаза говорили об ином. Харриетт еще сильнее понизила голос, заставив меня напрячься изо всех сил.
– Мне случайно попалась одна реклама в «Кинозеркале». Сразу скажу, я проверяла этот журнал на наличие материала, который мог бы оскорбить наших религиозных читателей. И, в общем, там была фотография коричневого пузырька с «Лизолом» и слоган, мол, эта жидкость убьет всех микробов, сделав вашу кожу чистой.
Я тоже видела эту рекламу, на которой была изображена женщина, вытирающая красивым носовым платком слезы, а внизу шла подпись: «Заботливая мать, образцовая домохозяйка, любящая принимать гостей, и отличный повар, но только до 18:00».
В журнале порицали опечаленную жену, поскольку она совершила одну роковую ошибку, которую никогда не простит муж: она забыла о своих женских прелестях, источавших неприятный запах. Реклама служила своего рода предупреждением для девушек о пользе личной гигиены и напоминанием об использовании средств интимной гигиены для сохранения брака. Мощный бактерицидный препарат убивал абсолютно любые микробы на своем пути и даже более странные вещи «органического характера», о которых я никогда не слышала… Это средство – залог счастливого брака и хороших семейных отношений.
Я просунула еще одну книгу в плотный ряд на полке и посмотрела в окно, молясь за жизнь отца.
Харриетт продолжала:
– Мой кузен из Вирджинии мигом прислал «Лизол». Но почтмейстер Билл вручил мне уже открытую посылку. Этот балбес, прости господи, додумался отдать пузырек на глазах у всей толпы. – Она положила руку на грудь.
– Боже мой! – Юла ударила кулаками друг об друга.
– Еще и пробормотал что-то про «чистоту». Я мигом выхватила у него пузырек и помчалась домой. Господи, как хорошо, что «Лизол» все вылечил, – гордилась Харриетт своим новым лекарством. – Как вовремя. Кстати, на танцы придет Кори Линкольн, – добавила она уже громче.
Она была влюблена в своего двоюродного брата, который, выйдя из тюрьмы в прошлом месяце, устроился на работу шахтером. Под фразой «как вовремя» Харриетт имела в виду грядущий ежегодный фестиваль танцев и пирожный аукцион.
– Я закончила с платьем, – сказала она Юле, коварно подняв бровь.
– Ого, – воскликнула та. – Подшила края тесьмой?
– Увидишь, – интригующе пропела Харриетт со злорадством в глазах.
Они без умолку обсуждали возможных победителей аукциона, надеясь на одних ухажеров и подбирая других, более скучных, для остальных девушек, которых с большим удовольствием оскорбляли, потешаясь над собственными шутками.
Я сложила в плотный ряд книги на одной из ступенек и стала переходить к следующей секции, как внезапно послышался рев Юнии, заставивший прильнуть к окну. Она била копытами землю, сильно натянув поводья на привязи.
Перед ней стоял Джексон Лаветт в модных брюках с подтяжками, которые можно было увидеть только в журналах. В руках он держал букет синих цветов, связанных лентой. По всей видимости, ему хотелось обойти мула, чтобы попасть в Центр или на почту за посылкой. Но старый зверь упрямо перегородил дорогу.
Стало интересно, кто же все-таки победит. Я хотела поднять окно и предупредить его, но тут же отбросила эту затею, вспомнив о сидящих рядом инспекторах.
Юния поливала его струей воздуха. Ее громкие всхрапы пробуждали ото сна тихое солнечное утро.
Посмотрев через плечо на Харриетт и Юлу, а затем на Джексона, я все-таки осторожно подняла окно, стараясь не задеть потрепанные веревки с висящим на них грузом. Нужно было предупредить Джексона о суровом нраве мула.
Взгляд снова упал на воркующих инспекторов, которые на самом деле перемывали кости очередной жертвы.
Я высунула голову из окна, а в этот момент Юния навострила уши и осторожно обнюхала цветы. Затем резко схватила весь букет и стала жевать его, причмокивая от удовольствия. Аж за ушами трещало.
Джексон тихо ругнулся про себя и вытащил ленту из челюстей, из которых выскочил цветок и упал на землю.
В знак благодарности Юния показала зубы и нежно облизнула его руку.
– Не знал, что тебе тоже нравятся цветы, – засмеялся он, погладив мула по шее и почесав за ухом. Причем без каких-либо проблем. На моей памяти это был первый мужчина, которого она удостоила подобной привилегии.
Я закрыла рот рукой и тихо хихикнула от того, с какой скоростью она расправилась с цветами. Еще меня удивило ее дружелюбное отношение. О таком можно было только мечтать.
– Они были предназначены для одной красивой девушки, – объяснял Джексон Юнии, сделав вид, будто не видел меня в окне с вытаращенными глазами.
Интересно, за кем он ухаживал? Какую пожилую женщину хотел осчастливить своим визитом?
Джексон осмотрелся по сторонам и взглянул на меня.
– Юния ведет себя как настоящая девушка, любящая получать цветы.
Я слегка отодвинулась от окна, случайно наткнувшись на подкравшуюся сзади Харриетт. Она завизжала, оттолкнув меня бедром, и посмотрела на Джексона, затем на меня, и снова на Джексона.
– Еще увидимся, Кюсси Мэри. – Не стирая с лица улыбки, он поднял из грязи одиноко лежащий цветок, убрал его в карман рубахи и, козырнув шляпой, спокойно ушел по своим делам.
– Ты весь день пялишься на улицу. Возвращайся к работе. – Харриетт с такой силой хлопнула окном, что задребезжали тяжелые стекла и перетянулась веревка, с другого конца которой на раму упало грузило. – Не открывать! Не хватает нам еще дышать дерьмом твоего никчемного мула. Здесь и без того воняет.
Харриетт горделиво задрала подбородок, демонстративно зажала нос и вернулась за свой стол с кучей бумажек, тяжело плюхнувшись на стул.
– Вонючее дитя инцеста, – фыркнула она.
Юла сделала вид, будто разбирала почту.
– Джексон – единственный мужчина, решивший по-человечески поздороваться с нашей Чернильницей. Наверное, сделал это из жалости. Какое великодушие. Хотя по мне, жалкая трата времени.
Я отвернулась к Юнии. По щеке пробежала слеза. Мама Харриетт вышла замуж за своего родственника. Вообще это не первый брак с родней. Просто на бледной коже нигде не отражались последствия кровосмешения, кроме маленьких глаз, которые подпирал вздернутый нос. Ее клан вел такую же жизнь, как и большинство других людей наших окраин, где остро стояла проблема женихов. Далеко уехать можно было только на лошади или муле, что усложняло взаимодействие с людьми из другого рода. Хотя моему прадеду, прибывшему из самой Франции, это удалось. Поэтому в этом помещении не только Харриетт сохла по своему двоюродному брату.
Я повернулась к ней вполоборота. Она сидела, сгорбившись над коробкой с каталожными карточками. «Вонючка». Я склонила голову к подмышкам. Запах такой же, как у всех. И даже лучше, чем у некоторых.
– Бегом за работу! – крикнула она.
Я мельком взглянула на улицу в надежде увидеть Па, думая о том, где бы он мог прятаться, и тихо вернулась к своей полке.
Из почтового отделения к нам вошла высокая худощавая девушка. Пройдя мимо меня, она оставляла за собой тишину, разраставшуюся по всему помещению. Это была Пташка, самый молодой конный библиотекарь. Ее маршрут проходил через каменистые ручьи и реку, на другом берегу которой находилась деревенька Серебряного сланца. Ей приходилось оставлять лошадь на привязи у дерева, брать лодку и на собственном горбу разносить книги всем желающим, а потом возвращаться обратно.
Харриетт дразнила ее, называя Пташкой. Не проходило ни дня, чтобы помощница инспектора не спросила, куда та спрятала своего птенца, умирая со смеху от своей же глупой, избитой шутки.
– Привет, Василек! – улыбнулась мне Пташка. – Ушла целая вечность, чтобы растрясти старика Пола. Этот лентяй вообще не хотел выходить из сарая. Весь в меня. – Она подмигнула, и, зевая, положила коробку со старыми учебниками на свой пустой стол. Я улыбнулась в ответ.