– Отстань от меня! – Я попробовала вырваться, но он лишь усилил хватку. К горлу подступил ком ужаса и паники, на вкус отдающий желчью.
– Так не поступают с друзьями, которым хочется немного пирога.
– Отпустите меня. Пожалуйста! – Я снова попыталась оттолкнуть его и сбежать. Он лишь сильнее придавил меня к стене.
Юния брыкалась, стараясь порвать привязь и прибежать на выручку. Ее крик заглушал музыку. Она бы точно убила его.
Я снова крикнула и дернулась в сторону. Он прижал мое лицо к стене, ударил по голове и заткнул рот рукой, опустив другую ниже пояса.
– Порадуй старика Аллена своим сладеньким пирожком.
Послышался глухой стук, и насильник отступил, упав на землю. Я развернулась и увидела, как он, схватившись за голову, корчился от боли в грязи.
Рядом с ружьем в руках стоял шериф Дейви Кимбо.
Я прижалась к стене, на которую падала тень.
– Аллен Томпсон, у тебя есть одна минута, чтобы поднять свою пьяную задницу и дотащить ее до Рваного копыта. Еще раз попадешься мне на глаза – окажешься в тюрьме. – Шериф сильно пнул пьянчугу в область между ног и ударил прикладом ладонь. – Подонок.
Крик Юнии поглощал ночной воздух. Она успокаивалась, но все еще тряслась.
Мужчина с большим трудом поднялся, взявшись одной трясущейся рукой за затылок, а другой – за пах. Шатаясь из стороны в сторону, он стал приближаться ко мне. При виде моего лица вытаращил большие уродливые глаза, залитые красной пеленой, и закричал, тыча пальцем:
– Ты! Черт возьми, цирковой уродец! – Он сплюнул. Капли изо рта попали мне на грудь. Я закрыла лицо руками и прижалась к стене, стараясь сделаться невидимкой.
Прошипев несколько ругательств, шериф взял пьяницу за плечи и бросил на дорогу. Тот быстро поднялся и ушел.
Шериф повернулся ко мне. Я еще сильнее прижалась к краю магазина, чтобы спрятать в тени лицо.
– Кто это? – Он сделал шаг вперед и прищурился. – Василек, ты?
– Да, – тихо мяукнула я.
– Что ты делаешь в городе? – Шериф убрал ружье.
– Я… ну…
– Элайджа знает об этом?
Я опустила взгляд.
– Ты пришла по делу? Или нет?
Я пыталась придумать что-нибудь правдоподобное. Но он нарушил ход моих мыслей, указав пальцем на входную дверь магазина.
– Сладкие танцы. Хотела зайти? Так?
– Нет! Просто… нет, сэр. Хотелось увидеть вживую, как они проходят.
Нахмурив брови, шериф покачал головой.
– У меня дочь примерно твоего возраста. Она ходила на танцы до замужества, но правила есть правила. Я не могу позволить тебе нарушить закон и оскорбить людей в такую праздничную ночь. – Он указал бородатым подбородком на табличку ТОЛЬКО ДЛЯ БЕЛЫХ. – Тут водится несколько буянов, за которыми нужно следить. Поэтому на тебя никак нет времени. Возвращайся домой к отцу.
– Да, сэр. Уже ухожу. Простите за беспокойство. Этого больше не повторится.
Я повернулась к Юнии и, сделав пару шагов, услышала свое имя.
– Кстати, Василек, тебе на маршруте не попадался старина Вестер? Где-нибудь в лесу, может? Он любит там полежать.
Я замерла на месте. Этот вопрос застал меня врасплох. Мысли будто вылетели из головы и хаотично мелькали перед глазами. Теперь лежит на полтора метра глубже.
Шериф продолжил.
– Его нигде не видно. Я не особо скучаю по нему, но все-таки надеюсь, что ничего не случилось.
– Пастор Фрейзер? – спросила я как бы невзначай, через силу двигаясь к мулу и стараясь не оборачиваться на шерифа. Затем обняла Юнию, погладила по шерстке и почесала. – Нет, сэр. Мне почти никогда не встречаются люди на дороге. Правда, бывает, пройдут один-два человека. И те – мои читатели.
А вот мертвецы попадались. И шериф мог заметить это в моем взгляде, поэтому не стоило смотреть ему в глаза, даже в эту темную ночь.
Глава 27
Я помчалась к ручью, дав себе обещание ничего не рассказывать отцу. Надеюсь, шериф тоже умолчит об этом. Не хватало еще лишних проблем из-за моей посрамленной чести.
Не найдя покоя в доме, я принялась за работу. Закончила подметать полы, остановилась перед зеркалом, чтобы уложить растрепанные волосы, и, внимательно рассматривая свое отражение, стала вспоминать о тех девушках на танцах в нарядных платьях и со стильными прическами. Подалась вперед и накрутила на палец локон волос. И тут мне кое-что вспомнилось. Я опустошила вьюк и, порывшись в старых журналах, обнаружила то, что искала – статью с иллюстрациями, наглядно показывающими процесс завивки волос при помощи шпилек. А ниже автор рассказывал о том, как смастерить ленты для красивых завитков. Я осмотрелась. Ничего подобного у нас в доме не водилось, зато тряпок было хоть отбавляй.
Я поднялась на чердак и, пошарив в мамином сундуке, нашла остатки старой ткани. Спустилась вниз, порезала ее на узкие полоски, опустила в бадью с водой и вернулась к зеркалу.
Взяв локон, я несколько раз аккуратно обмотала кончики волос получившейся тесьмой и постепенно стала спускаться вниз, обкручивая всю прядь целиком. А свободный конец завязала на тугой узел.
Закончив с прической, я уставилась на свое отражение. Из губ полилась старая баллада, и рука машинально вытянулась вперед, будто принимала приглашение на танец от кавалера, которому достался мой пирог. Я долго кружилась по дому, пока не вскрикнула от боли, случайно ударившись пальцем о стойку отцовской кровати. Меня всю передернуло. Ну и дурочка. Лицо начало темнеть, поэтому пришлось отвернуться от зеркала, распутать влажные волосы и заново расчесать.
На смену неспокойной ночи пришел рассвет, приведя на порог дома уставшего и угрюмого отца. Под глазом виднелся синяк, на щеке – царапина. Он бросил на стол набитый рюкзак.
– Принес немного крольчатины. Сделаю тебе на зиму теплые варежки. Кстати, чуть не забыл: по дороге мне попался Док. Просил передать, что заберет тебя через две недели, в воскресенье.
Я кинула мешок на пол. Обмякшие туши животных еще несколько сантиметров проскользили по деревянному полу.
– Тебе стоит остановиться! Эти собрания очень опасны…
– Замолчи! Меня избрали, поэтому я представляю рабочих и требую увеличения зарплаты и улучшения условий труда! Шахты нагло обворовывают, а взамен суют лишь легочную болезнь и жалкие гроши за многочасовые смены. Это прямой путь в могилу. А еще начальство убивает любого, кто осмелится открыть рот. Они обдирают до нитки наши земли, оставляя после себя только грязь, пыль, сломанные грузовики и вымершие шахтерские поселки. Кровавый след от их нарядных сапог виден повсюду, даже на спине простого жителя Кентукки. Ты не задумывалась, почему даже рыба стала умирать в наших реках? Это все из-за их вредных выбросов.
– Но почему именно ты? А не кто другой? – Руки покрылись потом и приклеивались друг к другу. Это навело меня на одну мысль: возможно, шахтеры выбрали отца из-за цвета кожи, считая его жизнь такой же ценной, как, например, жизнь мулов, которых они отправляли в шахту ради проверки газа. – Потому что ты «василек»?
Он не отвечал, но все читалось во взгляде, скрывающем злополучную правду, и в этот момент я, как никогда, мечтала о белом цвете кожи, способном облегчить его и без того тяжелую участь, которую сулила эта опасная работа.
Только бы ничего не случилось. К горлу подступил ком, заставивший принять важное решение: надо стать белой ради отца, чтобы он тоже излечился. В голове уже разыгралась фантазия, рисуя картины, в которых мы ничем не отличались от других, ведя тихую, спокойную жизнь. Я про себя помолилась за Дока в надежде, что он найдет лекарство, причем сделает это как можно скорее.
– Па? – Я коснулась его плеча. – Это все из-за твоего цвета кожи…
– Это потому что я шахтер Кентукки. Чертовски хороший! – буркнул он в ответ осипшим голосом.
– Ой, прости. Не хотела тебя… – Слова будто испарились. Чувство сострадания окутало с головы до ног. Я крепко обняла отца и вскоре ощутила его прощение в утешающих хлопках по спине.
На третье воскресенье июня в семь утра, когда туман, будто в попытке сбежать из ручья, легкой дымкой полз вверх по коре кедров, приехал доктор.
Уже в машине он передал мне последний выпуск «Вестника Лексингтона». И даже этот приятный подарок не поднял настроение. Хотелось расспросить его об обещанной еде, но при этом не казаться слишком навязчивой. Еще узнать бы о предстоящих анализах, однако страх за возможные ответы спутал все планы. Поэтому большую часть дороги мы проехали в тишине, которую пару раз нарушал Док, указывая пальцем на дорожные таблички с названиями крупных лошадиных ферм.
– Великолепные создания. Видишь вон те сооружения? Это конюшни.
– И они там живут?
Док замедлил ход, пока я смотрела, разинув рот от удивления, на величественные здания, в которых по-королевски содержали скакунов, и на откормленных довольных лошадей, пасущихся на изумрудного цвета траве, как бархат переливающейся на солнце.
– Да, так и есть, – кивнул Док.
– Никогда не видела ничего красивее. Настоящий особняк. И всего-то для каких-то животных. А хозяева, наверное, живут в замке? – Я смотрела из окна, стараясь запечатлеть в памяти хотя бы одну такую ферму.
– Именно, никак иначе, – улыбнулся он.
– Можете брать любые анализы, но без этих женщин, – решительно сказала я, когда мы остановились у больницы. Мне очень хотелось излечиться, помочь отцу и голодным детям, но грубые монашки были куда опаснее. Они запросто могли убить меня. И это очень пугало.
От удивления у Дока приподнялась бровь.
– Это не шутка. – Я дрожала от собственной дерзости, но, отогнув край плаща, все же показала охотничий нож отца, лежащих в ножнах из потрескавшейся красной кожи. – Они… им нельзя прикасаться ко мне. И больше никакого нижнего белья!
На лице доктора уже показались первые следы внутреннего протеста, но он внезапно согласился.
– Мы позаботимся об этом. Никто не побеспокоит ни тебя… ни твои интимные места. – Бросив край одежды, я не отводила взгляд в ожидании получить обещание. – Даю слово.