– А еще нам нужна еда. Много еды. – Перед глазами стояли бедные школьники. – Мы страдаем. Страшно голодаем.
– На заднем сиденье есть коробка.
Сзади действительно лежала картонка, до краев наполненная сыром и хлебом. Вздохнув с облегчением, я прижалась лицом к окну, смотря на широкие просторы вокруг нас. Сердце едва не разрывалось от благодарности.
По ошибке приняв признательность за беспокойство, Док приобнял меня и похлопал по плечу.
– Мы найдем лекарство. Обязательно найдем.
Теперь у меня была еда для детей и надежда на исцеление. О таком даже в книжках не писали.
Проходя мимо монашек в больнице, я бросила на них самый грозный взгляд из всех возможных, сопроводив его шипением, подобно змее, готовой наброситься на свою жертву. Доктор так торопился в отделение для цветных, что даже не остановился поздороваться с одной из сестер.
Из палаты выглянула маленькая девочка и тут же истерично закричала. Мгновенно примчалась монашка и, взяв на руки испугавшегося ребенка, огородила его лицо от моего.
Док взял меня под руку и повел в тихий смотровой кабинет, в котором уже сидел мистер Милз. Они стали задавать кучу вопросов, записывая все ответы.
– Вы пьете алкоголь? Может, кто-то в семье употребляет? Делает самогонку? Настаиваете ее на каких-то других ингредиентах? Незлаковых, – интересовался темнокожий доктор.
У меня поджались губы, глаза опустились.
– Василек с отцом много работают. Они на хорошем счету и ни в чем плохом уличены не были, – спокойно ответил горный врач, хотя этот вопрос его слегка оскорбил.
Никто еще не отзывался так лестно о «васильках», и, судя по взгляду, он говорил это совершенно искренне, за что я была ему безмерно благодарна.
– Страдаете от болезней? Недугов? – продолжал Милз, уже более пристально смотря на меня.
Я слегка коснулась больного уха и покачала головой, не желая рассказывать о том случае с Фрейзером и побоях, которые он оставил в ту ночь. Хотя время от времени ныла сломанная рука.
В палату вошла элегантно одетая женщина и села в углу с ручкой и записной книжкой. Она тоже вела запись.
Я с опаской смотрела на нее. Вдруг это переодетая монашка.
Доктора изучали результаты анализов и рентгена:
– Сердце и легкие в норме. А что с отцом, Томас? – обратился Милз к Доку.
– Он болен и работает шахтером. Давай обсудим состояние мистера Картера немного позже, хорошо? – тихо ответил Док, взглянув на меня.
Они измерили температуру тела и задали несколько вопросов о родственниках.
– Вам известно прошлое вашей родни? Их имена? Кем были жены и мужья?
– Да, сэр. Вам записать?
– Ого! А вы умеете? – Удивился доктор Милз, поморщив темный лоб.
– Наш Василек развозит книжки в рамках проекта конных библиотекарей. Слишком умная дама для такого скудного захолустья. – С гордостью хвастался Док, по-отечески хлопая меня по плечу.
– Библиотекарь? В Беспокойном ручье? – Они с Доком переглянулись.
– Да, все верно, – улыбнулся мне горный доктор.
– Мисс Палмер, дайте ей ручку и бумагу, – обратился Милз к сидящей женщине.
– Да, сэр. – Девушка принесла нужные вещи, и я, вспомнив мамины уроки, склонилась над столом, стараясь изящно вывести буквы, придав им нужную толщину и задав идеальный угол, пока все присутствующие рассматривали мой почерк. Кончик ручки прижался к губам. Трудно вспомнить абсолютно всех родственников.
Хотя их было всего ничего, но все же несколько человек будто вылетели из памяти. Речь шла о двоюродных братьях и сестрах, двоюродных бабушках и дедушках – людях, которых я никогда не встречала, поскольку чувство стыда и смущения загнало их глубоко в горы и темные ущелья, но находились также и те, кого попросту вешали, а некоторым даже удалось пересечь Кентукки, но эти «счастливчики» в итоге пропали без вести. По крайней мере, так рассказывал отец о нашем семействе.
– Я последняя из своего рода. Не уверена, что тут записаны все. Лучше расспросите отца.
– Ничего страшного. Элайджа дополнит твой список, – успокаивал Док.
Видимо, Милза не впечатлили мои способности, поэтому он прикрепил на двери табличку и попросил прочитать верхнюю строчку.
– Я уже показала вам, что знаю буквы. – Его просьба была оскорбительной. Пришлось даже в знак протеста скрестить руки на груди.
– Если у тебя плохое зрение, мы можем выдать очки. Это поможет, – объяснял Док значение этого упражнения.
Тест был успешно пройден. Начались вопросы о еде, которая у нас водилась и которой не было вовсе.
– Кролики, белки, ягоды и листья лаконоса… Что найдем, тем и питаемся. В общем, как и все люди. – Терпение потихоньку лопалось. – Бывает, отец продает дичь, коренья и травы в обмен на яйца, кукурузу и помидоры. А иногда мы даже едим индейку и кабана. – Я не стала рассказывать, что в последнее время из-за его болезни еды стало значительно меньше, если не считать тот странный мешок с крольчатиной, которым он меня по-настоящему удивил.
Мужчины целую вечность расспрашивали меня о каждом родственнике и его дальнейшей судьбе.
– Кроме мамы, скончавшейся от гриппа, и папы, страдающего от легочной болезни, вся остальная родня не имела проблем со здоровьем и прожила долгую полноценную жизнь. Многим было почти восемьдесят, некоторые дотянули даже до девяноста. Кроме Даниэля и другого «василька», которого убили из-за синего цвета кожи… Так мне всегда говорили и приводили в пример пару человек. Об остальных отец не рассказывал. Мы ведем список родственников в конце Библии.
– Какое поразительное долгожительство, не находишь, Томас? – Спросил во весь голос Милз.
– Нам лучше живется, когда никто нас не трогает.
Лицо Дока залилось краской, схожей по цвету со светло-красным кирпичом, обрамляющим фасад больницы. А темнокожий доктор вовсе отвернулся. Спустя некоторое время горный врач откашлялся, взял бумагу и долго изучал ее содержимое. Девушка, ведущая запись, тоже остановилась, расплывшись в нежной улыбке, будто из одобрения подобной дерзости и чувства сожаления ко мне.
– Так, сейчас посмотрим, – вмешался Милз и стал молча осматривать меня непростительно долго. Затем повернулся к коллеге. – Я в тупике, старина.
– Ты читал отчет Скотта о наследственном кровном заболевании у индейцев и эскимосов Аляски? – воодушевился горный врач.
– Да, конечно. – У него тоже загорелись глаза. – Помнится, он писал об отсутствии определенного фермента. Думаешь, тот же случай?
– Не уверен. Но есть над чем подумать.
– Я бы хотел понаблюдать за ее состоянием. Здесь. На пару дней, может, на неделю, – предложил, Милз. – Мисс Палмер, оформите все бумаги.
Женщина утвердительно кивнула и вышла за дверь.
– Мне надо домой, – твердо сказала я и, нервно сунув руку под плащ, взялась за ручку ножа.
– В этом нет необходимости, Рэндел. У Василька много дел. Мы некрасиво поступим, если оторвем любящую дочь от больного отца и важной правительственной работы.
Милз покачал головой и скрестил руки на груди.
– Мне не нужно разрешение. Можно устроить карантин. Так сказать, из соображений безопасности по отношению к здоровью остальных людей. Я служу людям и… – хитрил чернокожий доктор, прислонившись к шкафчику.
– Какого черта?! Я не позволю закрыть эту вполне здоровую девушку в четырех стенах из твоих соображений! Уж кому как не вам знать об ужасах травли и гонений. От шрамов кожу не очистишь. Это на всю жизнь! – завопил Док.
Милз вздрогнул и слегка коснулся спины, будто не понаслышке зная, о чем шла речь.
– Доктор Милз. В коридор, – приказал доктор и обратился ко мне: – Василек, никуда не уходи.
Из-за стены доносился разговор на повышенных тонах. Один голос перебивал другой. На секунду воцарилась тишина, за которой снова последовала ругань. Врачи обменялись парой едких ругательств, а затем послышался глухой удар о дверь. Взявшись за нож, я забилась в дальний угол. В этот момент они вернулись в палату. Доктор Милз одергивал помятый белый халат, наполовину слетевший с плеча.
– Сейчас я возьму у тебя анализ крови. Посмотрим, вдруг это та же проблема, что была у индейцев и эскимосов. Хорошо? Нужно только закатать рукав до плеча, ничего более, – говорил Док, поправляя халат и укладывая белоснежные волосы. Я взглянула на банку с пиявками и набор инструментов для кровопускания. Он смотрел туда же. – Нам понадобится только шприц. Это не больно, – уверял Томас, покосившись на своего коллегу. – А после поедем домой. Мистер Милз уделил нам достаточно времени. Верно, Рэндел? – Тот неохотно кивнул.
Я приподняла руку.
– Очень хорошо. Может закружиться голова, и начнет подташнивать. Но скоро все пройдет, – успокаивал Док, доставая иголку.
Я занервничала и отдернула руку, смотря на обоих врачей. В прошлый раз после укола монашек мне это стоило потери сознания и обмякшего тела, с которым делали все, что только заблагорассудится.
– Не бойся. Это как маленький укус комара. После я отвезу тебя к Элайдже в целости и сохранности. Только так можно найти лекарство. Другого пути попросту нет.
В голове кружились слова отца: «Это единственный способ избежать виселицы».
– Без твоей крови мы не сможем ничего предпринять. Ты же хочешь излечиться? Помочь папе? Хочешь? – продолжал Док, но уже более дружелюбно.
Белый цвет кожи, спокойная жизнь без травли и гонений стоили риска, страшных анализов. Больше всего меня волновал отец, дом, работа и читатели Беспокойного ручья, ради которых это все и затевалось. Подумав об этом, я смело закатала рукав, подавшись ближе к ним. Врачи с изумлением смотрели на синюю руку, от волнения приобретающую более темные оттенки.
– Василек? – снова обратился ко мне Док.
– Хочу! – выпалила я, желая поскорее выбраться из этих катакомб и не тратить впустую драгоценное время.
Глава 28
В коробке Дока лежали две головки сыра, три буханки хлеба, банка варенья, четыре штуки фруктов и дюжина кубиков конфет-тянучек из мелассы. Я пересчитала все содержимое три раза, прикасаясь к еде трясущимися руками. Из долины вдалеке доносился звук колокола, зазывая прихожан на воскресную службу.