Инспекторы точно примут его, ведь надо же перед кем-то прихорашиваться. К тому же, время от времени нужно перетаскивать ящики и объемные посылки. Иными словами, всегда была потребность в грубой мужской силе для тяжелой работы.
Я взглянула на старый семейный дом. Если немного его подлатать, получится отличный пункт сбора литературы.
– В Центре?
– Да, сэр. Заявление можно заполнить в почтовом отделении.
– Большое спасибо вам, книжная дама! Почту за честь. Еще и деньги платят. Благослови вас Господь. – Он закинул мешок на плечо. – Библиотекарь. Хотя ничего удивительного. Для жены уж точно. – И покачал головой, чтобы собраться с мыслями. – Ой! Где же мои манеры? Выздоравливайте, мэм. Так соскучился по любимому Пикассо. – Улыбнулся он, а я ничего не понимала. – Ну, его картина «Женщина с забранными наверх волосами». Она была в одном из ваших журналов. Видимо, запамятовали. Вы напоминаете мне о ней. Своим прекрасным синим оттенком. Жена говорит, что Бог украсил этим цветом самое лучшее. – Он указал пальцем на голубое небо, которое закрывали серые тучи. – Но, похоже, кое о ком все же позабыли.
Меня ошеломили эти слова. Щеки заливались краской. Еще ни одна живая душа никогда так тепло не отзывалась о моем цвете кожи. Как о самом лучшем.
На всякий случай Юния провожала его взглядом. Я тоже какое-то время смотрела вслед мистеру Тафту, который, пробираясь сквозь завесу из дождя, подобно Санта Клаусу с мешком на плече, пошел по извилистой тропе, и вскоре его силуэт исчез в тумане, скрывающем узкое ущелье.
– Нам тоже пора, старушка.
Глава 34
В выходной я снова упала в обморок, оступившись на чердачной лестнице. Повезло, что рядом оказался отец. Он долго ругался из-за моего упрямства.
– Черт возьми, Кюсси. Ты хочешь и таблетки принимать, и работать на маршруте. Это опрометчиво и слишком опасно. Хватит! – Я вырвалась из его хватки и упала на пол. Он сел на колени и стал успокаивать меня, качая на своих костлявых, грубых руках. – Прости меня, дочка, что наделил тебя этой неизлечимой заразой. Не знаю, как это произошло. Господи, помилуй мою грешную душу. – Из его глаза потекла слеза и разбилась о мою руку. К горлу подступил ком из страха и стыда, ведь раньше я не замечала эту грусть и душевную боль, поэтому теперь оставалось лишь рыдать у него на груди.
Я приняла метилен в последний раз, чтобы примерить на себя тот облик, который так глупо боялась потерять, а вместе с ним и ту непосильную ношу из раздутого самолюбия, трудностей и невзгод, обрушившихся на наши с отцом плечи. Надоело идти на жертвы. Потеря маршрута дорогого стоила. Эти таблетки едва не сломили меня. Уж нервы точно потрепали. Куда важнее доставлять людям книги, и плевать, какого цвета у меня кожа.
Джексон был прав тогда на дороге. Вчерашние слова Орена Тафта о картине Пикассо глубоко въелись мне в память. «Прекрасный синий оттенок» и «лучший цвет» наводили на мысли о Боге и божественном замысле. Если так нравилось Всевышнему и знаменитому художнику, то меня и подавно должно все устраивать. Значит, буду Васильком.
– Все нормально. Так и должно быть. – С легким испугом шептала я себе на следующее утро, стоя перед зеркалом. С тела стремительно сползала белизна, уступая место синему цвету, наступающему со всех фронтов.
Сзади подошел отец и одобрительно положил мне на плечи свои шершавые руки.
Док тоже не имел ничего против, оставляя в очередной раз корзинку с хлебом и фруктами. У него и без того было полно забот: статьи в медицинские журналы, переписки и прочее.
– Хорошо. Больше не будем обременять тебя. – Под этой фразой он подразумевал мое положение и, наспех проверив наши внутренности, помчался дальше. – Обращайся, если вдруг передумаешь. Привезу побольше таблеток.
Мы виделись с ним все реже и реже и в результате стали только здороваться при случайной встрече.
Ближе к вечеру я въезжала в школьный двор. Меня встречал горячий ветер, уносящий жару длинного июльского дня, из-за которого пришлось поправить слегка съехавший мокрый воротник и помятые юбки, слипшиеся из-за пота. Коза с курицами игнорировали враждебные призывы Юнии. А вот птенцы высунули оперившиеся головы из курятника и стали с любопытством рассматривать нас. Тут же с насеста соскочила курица, защищая своих детенышей.
Было подозрительно тихо для понедельника. Наверное, у них контрольная. Школа не имела своего расписания, а работала скорее по природному календарю. Из-за суровых зим было меньше уроков, поэтому самостоятельные работы копились, и приходилось уделять им больше времени ближе к весне. Летом же ученики занимались, спрятавшись в тени деревьев.
У входа появилась Винни с книгами в руках. Я слезла с Юнии, но она встала как вкопанная, не желая оставаться на привязи. Не помогли даже махинации с поводьями, поэтому пришлось отпустить ее на волю. Не все же мне побеждать в спорах. Да и бежать тут некуда.
– Кюсси Мэри, детям очень жаль, что и в этот раз они не увиделись с вами, – извинилась она, спускаясь с деревянного крыльца во двор.
На прошлой неделе из-за плохого самочувствия я молча оставила книжки на улице, чтобы не показываться в новом обличии.
– Прошу прощения, мэм. Вы отпустили их пораньше? – Мы обменялись литературой.
– Школа сегодня закрыта. На ежегодное собрание пришел директор и проверил ее состояние. Как раз кстати. А то его уже два года не было видно.
– Понятно, мэм. – Мы уложили старые книги во вьюк, и я села в седло.
– Он сказал, что УОР строит новую каменную школу.
– Ого! – удивилась я. Уже давно об этом мечтала Винни. И не только она одна.
– Но мне не суждено ее увидеть. – Она то нервно перебирала в руках передник. – Альберт написал директору, что я уезжаю в Детройт. Он заберет меня на вокзале восьмого августа.
– Вы наконец-то встретитесь! А пришлют нового учителя? – с сожалением поинтересовалась я.
– Это займет какое-то время. Мне бы хотелось отсрочить свой отъезд до появления нового человека, но… – Она опустила взгляд, растирая друг о друга кончики пальцев с короткими ногтями. – Он жаждет нашей встречи.
– Мне очень жаль, что вы не можете остаться с нами.
– Мне тоже, но ведь подумайте только. Замену могут искать шесть месяцев, а то и вовсе весь год.
Винни продержалась дольше всех, почти три года. Не так просто подобрать человека, еще и за такую мизерную зарплату. А те смельчаки, которые все-таки приезжали сюда, к середине года паковали чемоданы и бежали подальше из этой дыры.
– Я бы хотела немного повременить, самую малость. – С грустью вздохнула она. – Но директор не может выдать мне разрешение без одобрения мужа. – Ей тяжело расставаться с учениками, но другого выхода попросту не было. Винни вытерла лоб и похлопала себя по покрасневшей шее. – Кюсси Мэри, у меня есть к вам одна просьба.
– Буду рада помочь.
– Одна добрая душа оставила нам еду, но это лишь оттянуло неизбежное… – В глазах стояли слезы. – Генри… Он уже не придет. Мальчик слишком ослаб, и мама попросила приходить к ним домой.
– Да, мэм. Обязательно добавлю его в свой маршрут. – Меня охватило чувство безнадеги.
– Вот, я написала в Центр. Храни вас Бог. – Винни вручила мне записку и поспешила в пустую школу.
Во вторник заявление учительницы лежало в Центре. Я сильно переживала за Генри, поэтому на следующий день вместо пожарной башни стремглав помчалась к его крохотной хижине, пропитанной смолой черной сосны. Она буквально втиснулась в гору, поэтому сюда едва падал даже малейший луч света.
Во дворе из лужи пили две вороны. Сверху послышалось карканье и прилетело еще несколько птиц. Две курицы болезненного вида выглядывали их-за угла дома, их гребни и сережки гноились от оспы. Тощий щенок, страдающий чесоткой, клевал носом, лежа на провисших досках крыльца. Юния всхрапнула, и он тут же убежал прочь, шевеля ушами, искусанными блохами.
В этих старинных землях долгую мучительную смерть по ошибке принимали за сон. И бледная костлявая мама Генри, открывшая дверь, была живым тому подтверждением.
– А вот и вы. Меня зовут Комфорт Маршал. Я молилась за вас. – Сказала она слабым голоском, положив руку на грудь. В этом красивом имени было столько утешения, но его нагло украла тяжелая участь, оставив после себя шрамы. – Так быстро. Спасибо, что приехали. К завтрашнему дню господь избавит моего мальчика от страданий и отправит к Себе домой.
– Вот, возьмите, мэм. – Я протянула ей мешок, в который переложила вчерашнюю еду из коробки Дока. В безжизненных глазах зажглась искра.
– Спасибо, заходите… Позвольте подарить вам… – Она отчаянно посмотрела через плечо в поисках любой безделушки. Проверила карманы передника, постучала по юбкам и впалой груди. – Вот. Он достался мне от мамы. Наденьте, и Иисус спасет вашу душу. – Сунув руку под мешковатое платье, она сняла с шеи кожаный шнурок, на котором висел почерневший металлический крестик, и протянула его мне, как самую драгоценную вещь всей своей жизни.
– Нет, мэм, благодарю. Вам это куда нужнее. – Вежливо отказала я и переступила порог дома. Другого места, в котором Его благословения тщетно ждали люди, попросту не могло быть.
– Благослови вас Господь, книжная дама. – Она поцеловала распятие Иисуса и, потерев его шишковатыми пальцами, спрятала под одежду.
Из глубины тихой лачуги доносился слабый запах кукурузы. Несколько ребятишек лежали, укрывшись одеялом, на старом матрасе, наполненном кукурузной шелухой. При виде меня они высунули головы и зашевелили ножками, похожими скорее на тоненькие палочки. На их лица падал дрожащий свет свечи.
Посудный шкаф стоял абсолютно пустым, там ничего не было, кроме горсти черных орехов, высыпавшихся из мешка, прогрызенного мышами. На плите лежала чугунная сковорода с грибами и травами – единственной едой для всей семьи, а рядом кипела кастрюля с супом из чертополоха, наполняя помещение своим сладким ароматом.