– Не такая уж это редкая ситуация, – вздохнула Мила. – Чтобы далеко не ходить за примером, возьмем моего учителя, профессора Праслова. Ты видела его портрет в нашем музее, и подпись видела: крупнейший, уникальный… Но в реальности он был весьма средним врачом. А уникальный диагност и искусный оператор – это про доктора Крестовского, который всюду с ним ходил, как я с Русланом. И никто ничего не замечал, кроме меня. Все молодые наблюдали за Прасловым, а я – за Крестовским, поэтому сейчас и умею оперировать.
– Но почему же Крестовский сам не стал профессором?
Мила улыбнулась.
– Считается, что у него не было способностей к научной работе. Написать самую малюсенькую статью было выше его сил. Любил лечить людей, больше ничего ему не хотелось. Даже когда Праслов обнаглел и перестал его в авторский коллектив научных работ включать, он не спорил. Мы с Русланом дело ведем честно, делим по справедливости, а распрекрасный Праслов драл с больных как с сидоровых коз, а Крестовскому бутылку поставит, спасибо, мол, Игорь Зосимович. Бог послал Крестовского в этот мир, чтобы исцелять. И он исцелял.
– Может, и вы? – спросила Женя.
– Что – я?
– Может быть, и вас бог послал, чтобы исцелять? Возможно, судьба специально столкнула вас с Крестовским, чтобы он вам передал свои умения?
Мила хотела ответить шуткой, а потом подумала: в Жениных словах определенно что-то есть. Если бы у нее был хороший муж, стала бы она хирургом? Да ни в жизнь! Болталась бы на какой-нибудь академической кафедре, занималась бы домом и детьми, предоставив мужу зарабатывать деньги.
– А потом судьба наградила вас за то, что вы не пытались увильнуть от нее, – продолжила Женя свою мысль.
Мила подавила смешок. Михаил, Внуки и злобная свекровь в придачу – хороша награда!
– Не знаю. Пути Господни неисповедимы, – важно изрекла она.
– Да… Я тоже не предполагала, что моя жизнь сложится так.
– Твоя жизнь только начинается, – улыбнулась Мила.
Когда Женя вернулась, Константин уже был в номере. В футболке и потертых джинсах он сидел, поджав ноги, на диване, и изучал какие-то бумаги, которые лежали повсюду. На полу стояла большая чашка кофе, и он периодически нырял за ней.
– Что так поздно? – рассеянно поинтересовался он.
– Прогулялась с Милой, вы не против? – Женя осторожно освободила от бумаг край дивана. – Мне нужно чаще видеться с семьей, а то они могут подумать, что я забыла о том, что они для меня сделали.
Долгосабуров отложил бумаги и внимательно посмотрел на нее:
– Ты такая хорошая, Женя! Я и не знал, что бывают такие хорошие девушки.
– Но разве не поэтому вы на мне женились? – Она улыбнулась.
– Я женился потому, что полюбил тебя, – сказал он серьезно. – Ты могла оказаться какой угодно. А вдруг ты, такая хорошая, решишь, что я тебя недостоин?
– Не решу.
– А если узнаешь про меня что-то плохое?
– Я не поверю.
Долгосабуров вздохнул и взял в руки бумаги.
– Извини, мне надо работать… Да, тебе принесли платье, оно в спальне.
На кровати лежал чехол с фирменным логотипом. Женя щелкнула молнией. Платье оказалось бледно-зеленым, на первый взгляд довольно простым. Но после нескольких поездок по бутикам с однокурсницей-шоппером Женя знала, что вот эти тонкие прошивки из шерстяных кружев, которыми украшены рукава, – последняя мода сезона. Шоппер никогда не ошибалась с размером, но все же платье следовало примерить.
Женя разделась до трусиков и вдруг заметила, что муж стоит в дверях спальни.
– Ой! Подождите, я оденусь!
Долгосабуров покачал головой:
– Я хочу на тебя посмотреть. А то у нас слишком викторианская любовь под одеялом…
Женя покраснела, почувствовав, что ее тело будто плавится, обмякает под его взглядом.
Она не любила себя, стеснялась выпирающих в самых неподходящих местах костей, бледной кожи, слишком плоских коленок. Но все же нашла в себе смелость посмотреть мужу в глаза и увидела, что нужна ему такая, как есть, с дурацкими коленками и ямой вместо живота.
И когда он взял ее, она открылась ему, как никогда не бывало раньше, принимая каждое его движение.
И наступила минута, когда она перестала бояться смерти. Ведь то, что происходит между ними сейчас, не может исчезнуть бесследно.
Долгосабуров застонал, вытащил из-под нее измятый кусок бледно-зеленого шелка и привлек ее к себе. Помолчали. Он так уютно дышал, что Жене захотелось плакать.
– Когда умру, ты будешь ходить ко мне на могилу, Женюта?
По тому, как он это спросил, она поняла, что сердце ее не обмануло, что он пережил откровение вместе с нею.
– Буду, – пообещала она. – А ты ко мне? Ведь это как получится.
– Не говори глупостей. Давай лучше поедим. – Он потянулся к трубке гостиничного телефона, но тот вдруг зазвонил сам. – Да… Пропустите, конечно. Спасибо. Женя, атас! – Он вдруг вскочил, как подброшенный пружиной. – Вставай, бабушка идет!
Константин ласточкой влетел в джинсы и точным пинком отправил под кровать Женино белье. Смятое, но так и не примеренное платье осталось на подушках.
Женя едва успела одеться и провести щеткой по волосам. В дверь постучали. Как нашкодившие школьники, супруги выбежали в гостиную. Оба с трудом сдерживали смех.
– Добрый вечер! – Наталья Павловна торжественно вплыла в номер.
– Мы так рады! – бормотал Константин, освобождая от бумаг кресло. – Садитесь, пожалуйста. Кофе? Чай? Может быть, с нами поужинаете?
– Нет, благодарю. Чашку кофе, если можно. – Наталья Павловна села на край кресла, по-английски сложив ножки и выставив перед собой любимую сумочку. Женя помнила эту сумку с детства и про себя называла «геометрической». Трапеция с параболами ручек и идеальными шариками замка.
Константин направился к кофемашине, но Наталья Павловна жестом остановила его:
– Прежде я хотела бы поговорить с вами. Соглашаясь на ваш брак с моей воспитанницей, я, конечно, согласилась и с тем, что вы сами вместе с ней будете принимать все важные решения. Но полностью устраниться я тоже не могу, ведь судьба Евгении мне не безразлична. Сложившееся положение вещей давно беспокоит меня, но раньше я не считала возможным делать вам замечания. Однако теперь, в преддверии вашего отъезда, я вынуждена предупредить вас.
Поездка в Китай на несколько недель была запланирована Долгосабуровым давно, он ее два раза откладывал, но дальше тянуть было невозможно – могли пострадать интересы дела.
– Я благодарен вам за заботу, Наталья Павловна, но беспокоиться не о чем. Женя не сможет поехать со мной, потому что ей надо писать диплом. Кроме того, у меня будет плотный график, много переездов… Словом, она останется.
– Я приветствую ваше решение не брать Евгению в утомительную поездку. Я хотела говорить о другом. Где Евгения будет жить в ваше отсутствие? Не будет ли дерзостью с моей стороны обсудить этот вопрос?
Долгосабуров покачал головой, мол, нет, не будет.
– Разве может молодая женщина одна жить в гостинице? Это неприлично. Вернуться к нам она тоже не может. Откройте любые правила хорошего тона, и вы прочтете, что жена ни при каких обстоятельствах не может возвращаться в дом своих родителей. Это – свидетельство разрыва, и именно так оно будет воспринято обществом. А я не хочу, чтобы имя моей воспитанницы трепали на каждом углу.
– Но эта гостиница принадлежит моей фирме, – возразил Долгосабуров. – Женя живет здесь не как постоялица, а, можно сказать, как хозяйка.
Наталья Павловна поджала безупречно подкрашенные губы:
– У семьи должен быть дом. И женщина должна быть в нем не номинальной, а настоящей хозяйкой. А вы, простите, живете, словно любовники, на всем готовом. Вы, Константин Федорович, лишаете Евгению главного женского предназначения. А передо мной ставите трудную задачу. Принять ее после вашего отъезда я не могу, оставить здесь одну – тоже. Мне придется бросить семью, переложить все свои обязанности на невестку, а самой переехать сюда и жить с Евгенией до вашего возвращения.
Женя была не готова к такому повороту событий. Зайдя за спину Наталье Павловне, она украдкой закатила глаза.
– Разве я могу вас так затруднять? – Долгосабуров перевел ее жест на язык вежливости.
– Надеюсь, вы правильно меня поймете. Я далека от того, чтобы каким-либо образом касаться ваших финансов или тем более диктовать вам, как распоряжаться ими. Я просто напоминаю, что у Евгении есть прекрасная комната в нашей квартире, в которой вы можете обосноваться вдвоем. Вся наша семья примет вас с удовольствием. Прошу вас подумать над моим предложением. – Наталья Павловна поднялась.
– А как же кофе? – Константин тоже встал с дивана.
– Спасибо, но уже поздно, а дома ждет столько дел, – выпрямив спину, она направилась к двери.
В душе Женя была рада, что Наталья Павловна затронула тему жилья. Она мечтала о домашнем уюте, все-таки долгое пребывание в гостинице, пусть и комфортной, навевает тоску. Но ни одно из решений, предложенных Натальей Павловной, ей не нравилось.
– Купим квартиру, – сказал Долгосабуров, снова устраиваясь на диване в ворохе бумаг. – Бабушка права. А сейчас закажи, пожалуйста, ужин, я голоден как собака.
Глава 10
После ужина Мила принялась за глажку. Можно было оставить ее до выходных, тогда и Михаил помог бы с пододеяльниками, но ей хотелось побыть наедине с собой. Она машинально водила утюгом по воротничкам и рукавам мужских сорочек и думала, что в жизни торжествует не добро, не зло, а справедливый баланс между ними. И то, чего ты пытаешься избежать, обязательно тебя настигнет. Мила ненавидела гладить рубахи. Настолько, что сама носила большей частью водолазки и футболки, Колька же предпочитал толстовки с надписями. Блузки и сорочки носились и, соответственно, попадали под утюг лишь эпизодически. Зато теперь судьба отыгралась, вывалила ей на голову весь скопившийся долг, да еще с процентами. От троих мужиков ей доставалось пятнадцать рубашек в неделю.