– Знаю. Но другого выхода пока нет.
– Да, мама, – из кухни появился Михаил, вытирая руки о полотенце, пропущенное через ремень брюк, – надо потерпеть. Мы надеемся, что Андрей Петрович вернется к работе, а если во время его болезни возьмут нового хирурга, Спасского могут уволить. Лучше пусть так пока.
– Понимаю, понимаю. Все же, Мила, давайте хоть супчику? И сразу спать? Я приготовила обед, вы не против?
От изумления Миле даже расхотелось спать.
– Только не подумайте, что я хочу узурпировать власть на кухне, – продолжала свекровь. – Как только аврал кончится, я тут же верну бразды правления.
Бразды – это хорошо, мутно подумалось Миле.
Есть абсолютно не хотелось, тело так утомилось после 32-часового рабочего дня, что с негодованием отвергало даже такие усилия, как жевание и глотание. Но, чтобы не обижать Наталью Павловну, Мила съела несколько ложек вкусного супа. Миша в это время готовил на ужин котлеты и, как обычно, подолгу застревал на какой-нибудь ерунде, вроде выбора подходящей мисочки или раздумья над тем, какие специи положить в фарш.
В кухню зашел Старший Внук и неожиданно спросил, не хочет ли Мила, чтобы он поиграл для нее.
Она сонно кивнула.
– Что сыграть?
– Не знаю, Вова. Я человек неискушенный…
Ее знакомство с классической музыкой было поверхностным. Мила больше знала о болезнях великих композиторов, чем об их произведениях.
– Когда-то мне очень нравились «Венгерские танцы» Брамса, – вспомнила она.
– Это нужно слушать в исполнении оркестра, – сказал парень. – Сейчас я найду диск. Любимая музыка хорошо снимает усталость.
За окном совсем стемнело, и уютный желтый свет лампы казался почти осязаемым. Он словно очерчивал круг, внутри которого ничего плохого не может случиться.
Ты образованная женщина, сонно подумалось Миле, а ведешь себя, как темная баба, которая всегда страдает. И без мужика страдает, и от мужика страдает тоже. Жизнь состоит в чередовании этих двух форм страдания… А зачем? Можно радоваться свободе, а потом – семейному уюту! Черт, ну почему умение наслаждаться тем, что имеешь, приходит только в зрелые годы?
На следующее утро опять была работа. Взглянув на толпу в приемнике, Мила сразу простилась с мечтой о спокойном дежурстве. Благодаря своему клиническому опыту она мысленно рассортировала очередь. Эти двое – сердечники к терапевту, желтый алкаш туда же, а бородатый здоровяк с шиной Крамера[20], небрежно примотанной к руке, дожидается травматолога. Она успела поймать за фалды бригаду «Скорой»: «Обезболили?» – «Да мы…» – «Не «да мы», а «промедол»!»
«Скорая», чертыхаясь, открыла чемодан. Милой руководило не только милосердие. Обезболивать перелом все равно надо, не сделает «Скорая», списывать наркотик в куче журналов придется сотрудникам клиники. А если чего в жизни и следует избегать, так это лишней работы.
О, а вот это уже по ее душу!
– Ахмед, ты опять к нам? Минздрав же тебя предупреждал!
Пожилой крепкий кавказец, прижимавший к груди окровавленную скомканную тряпку, улыбался. Это был Милин давний знакомый, ветеран афганской войны, живший неподалеку. Хороший человек, иногда Ахмед крепко напивался, ввязывался в драку и обязательно получал увечья, причем всегда в Милины дежурства. Мила подозревала, что у него дома на видном месте висит их график.
Она подозвала медсестру и повела несчастного на осмотр.
– Наш дорогой Ахмедик! – обрадовалась сестра и подала Миле зонд.
– Будешь рассказывать? – для формы спросила Мила, исследуя ножевую рану.
Ахмед покачал головой.
– Ну хоть в общих чертах? – весело попросила Мила.
Кажется, на сей раз Ахмед отделался легким испугом, не то что в первое их знакомство. Тогда он подрался с каким-то гражданином, мотивируя драку тем, что гражданин «нерусский». Мила, злая из-за предстоящей операции, позволила себе заметить, что кто бы говорил. «Я за Россию кровь проливал, наверное, я русский», – ответил ей тогда Ахмед, и Мила смущенно извинилась.
Интересно, думала она, накладывая швы, мы совершенно разные люди, никогда не вели душевных бесед и почти ничего не знаем друг о друге. Но какая-то у нас взаимная симпатия, доверие… Понятно, почему он доверяет и симпатизирует мне, я его спасла от смерти, а потом много раз лечила от мелких увечий, не заморачиваясь всякими глупостями, вроде медицинского полиса. Но он-то почему мне нравится? Почему я уверена, что он тоже меня спасет при случае? Загадка!
– Вот направление, иди на рентген! А мы все равно должны позвонить в милицию. Что сказать – на улице напали неизвестные?
Ахмед кивнул.
– Не в милицию, а в полицию, – поправила ее медсестра. – У нас теперь культурно, по мировым стандартам.
– Тогда надо не на рентген направлять, а на Х-лучи, – засмеялась Мила, – если уж по мировым стандартам.
Весело переговариваясь, они с сестрой вернулись на пост. Там кипела работа, и Мила решила сама передать телефонограмму. Когда сестры зашиваются, нет ничего зазорного в том, чтоб помочь.
Она продиктовала паспортные данные пациента и диагноз: непроникающее ножевое ранение грудной стенки.
– Как? – переспросил полицейский. – Не проникающее, но живое?
– Да, примерно… – Мила продиктовала по буквам.
– Понял, принял Федотов.
– Спасибо, Федотов.
– С Федотовым беседовала? – засмеялся над ухом Натуралист. – Известный гений сапога и гороха! Ему только по буквам можно диктовать и обязательно переспрашивать. Недавно я передал ему ранение легкого, а он записал – ранение легкое. Представляешь? Утром следователь звонит, говорит: уважаемый, как же так? Все ребра сломаны, грудина сломана, сердце ушиблено, а вы считаете – ранение легкое!
Мила сочувственно кивнула, но Натуралист был сам виноват. Нужно было диктовать, как положено, ранение правого легкого, тогда и Федотов записал бы правильно. Вот сидят такие Федотовы и Натуралисты на своих рабочих местах, работают черт знает как, но при этом великолепно себя чувствуют. А другой человек старается, читает литературу и все равно переживает, что недостаточно хорош. Но коллеги больше любят раздолбая, а не старательного, и шансов на повышение у него больше. Ведь раздолбай весел, доволен миром и собой, а старательный – вечно уставший, невыспавшийся, злой, что его труд не ценят, и вообще противный.
«Не буду больше стараться, – решила Мила, – хватит с меня!»
Тут подошел охранник с сообщением, что к Миле посетитель. Она вышла в холл, и сердце нехорошо екнуло. Среди бурлящего моря людей гордо, как утес, стояла Наталья Павловна.
– Не волнуйтесь, Милочка! – закричала Наталья Павловна издалека, правильно прочитав выражение ее лица. – Все живы-здоровы!
– Тогда пойдемте, угощу вас кофе. Растворимым, правда.
– Не важно! – старуха махнула рукой. – Простите, Мила, что я без предупреждения, но я так возмущена! Я просто не могла ехать домой в таком нервном состоянии!
– Что случилось? – Мила включила чайник.
– Я навестила наших молодоженов. Представляете, они не платили по квитанциям четыре месяца!
Мила только ухмыльнулась. Она предполагала, что все будет именно так. Если халява, то она должна быть полной и безоговорочной.
– Я так виновата перед вами, Мила!
– Господи, да вы-то тут при чем?
– Это же я уговорила вас пустить их жить! Я фактически за них поручилась! А они так безобразно обошлись с вами! С нами!
– Успокойтесь, Наталья Павловна! Я вас ни в чем не виню, а на этих молодых людей тоже не могу обижаться, поскольку совсем их не знаю.
– Да я сама едва их знаю! – выпалила старуха.
– Вы хотели помочь родственникам, это понятно.
Наталья Павловна сделала слишком большой глоток, поморщилась и досадливо махнула рукой:
– Да не хотела я никому помочь! Я с той ветвью семьи не близка. Я просто боялась, что вы туда вернетесь!
– Вы боялись, что я вернусь в свою квартиру? – удивилась Мила. – Почему?
– Ну что же тут странного? Миша – человек очень хороший, но с характером, а вы – взрослая самостоятельная женщина. Да тут еще я с внуками. Я же видела, как вам трудно вживаться. Мне было страшно, что в один прекрасный момент вы нас бросите и уйдете. Вот я и подумала, пусть ваша квартира будет занята. Хоть какое-то препятствие.
Мила расхохоталась:
– Адская хитрость!
– А как вы думали? Если бы вы решили уйти, вам пришлось бы остаться как минимум до утра, а там бы Миша вас уговорил.
– Я не собираюсь никуда уходить, Наталья Павловна, – серьезно сказала Мила.
– Вот и прекрасно, Милочка! Миша вас очень любит. Он никогда не был так счастлив, как сейчас с вами, уж поверьте!
Наталья Павловна вытерла губы кружевным платочком и снова приняла вид неприступной дамы:
– В любом случае нельзя терпеть эту неописуемую наглость! – объявила она. – Я сказала молодым людям, что они обманули наше доверие, выставили вас в невыгодном свете перед домоуправлением, поэтому не остается другого выхода, как отказать им от квартиры. Я потребовала от них завтра же погасить долги и съехать! Миша вечером заберет у них квитанции и ключи. Если люди не понимают хорошего отношения, пусть живут как хотят.
Мила улыбнулась наивности свекрови:
– Теперь-то они точно не оплатят квитанции. Зачем платить, если все равно съезжать?
– Милочка, тогда я сама оплачу! Не беспокойтесь! – Наталья Павловна осторожно, быстро погладила ее по руке, поднялась и удалилась своей величественной походкой.
Глава 15
Зима уходила. Солнце наконец выкатилось из-за края земли, засияло в небе. Радуясь встрече с городом, оно ярко светило, до боли в глазах отражаясь в каждой лужице, в каждом окне, рассыпалось солнечными зайчиками в бутылочных осколках… Город взбодрился, приосанился в его лучах, мрачные стены посветлели, а тихие, осторожные зимой коты хлопотливо забегали по дворам, держа хвост трубой.
Полное сил мартовское солнце не сдавалось плохой погоде, его лучи протыкали облака. Столько дел, столько дел! Растопить снег, согреть землю, оживить деревья…