– Чего вы хотите от меня? – устало спросил Костя.
Отчим молча ходил по комнате. Паркет скрипел под его ногами. Костя чувствовал, что плотина вот-вот прорвется и душу затопит океан боли. Надо идти в милицию, чтоб посторонние люди подтвердили Катину смерть. Пока боль не придавила его к земле.
– Костя, дорогой, – Анатолий вдруг заговорил с ним тихо и ласково, как с ребенком. – Лучше всего будет, если ты сам признаешься в непреднамеренном убийстве. Муж случайно толкнул жену, сто процентов условный срок. А может, и до суда не дойдет, я постараюсь. Я тебя вытащу, а вот себя вытащить не смогу. Сейчас на меня такие волкодавы нацелились, только и ждут, чтоб я споткнулся. Тут же разорвут.
– Вы с ума сошли! Вы убили мою жену, а я должен вас спасать и выгораживать?
– Да как ты не поймешь! – воскликнул Анатолий. – Всего три варианта есть. Ты признаешься, получаешь условно. Ты не признаешься, но тебя изобличает экспертиза, и тебе дают реальный срок. И, наконец, попадается дотошный следак, который изобличает меня. Маловероятно, конечно, но чего не бывает. Справедливость торжествует, я сажусь. Твоя беременная мать с ребенком оказывается на улице. Без средств. Узнав, что муж изменял ей с женой сына. Какой вариант тебе больше нравится? Выбирай!
Костя молчал. Настоящий виновник Катиной гибели он, а не Анатолий. Он не замечал очевидного. С какой радости отчим, равнодушный к взрослому сыну своей супруги, воспылал к нему любовью, когда тот женился? Как мог Костя, молодой мужик, принимать влечение Анатолия к Кате за обычное родственное участие? А эти чертовы подарки! Он не хотел, боялся знать правду, и Катя заплатила за его трусость.
Он сам позволил беде войти и разрушить его жизнь. Теперь осталось только спасти тех, кого еще можно спасти, кто действительно ни в чем не виноват. Маму.
А он без Кати все равно не сможет жить дальше, как прежде…
– Согласен. Я скажу, что это я толкнул Катю.
– Спасибо, Костя, – с чувством произнес отчим и протянул руку.
Костя отвернулся.
– Как хочешь. Но знай, я тебя не оставлю. Лучший адвокат, все, что пожелаешь…
На следующий день Костя разглядывал трещины на потолке камеры и думал, что, наверное, уже никогда не поступит в медицинский институт…
Вечерело, дом захватили синие мартовские сумерки. Они сидели на кухне, не зажигая света, он у окна, Женя за столом. На лице Долгосабурова лежали глубокие тени, делая его старше.
– Это произошло двадцать лет назад. Ты тогда только родилась. Время было свободное, но жестокое. И непредсказуемое. Нищета казалась мне страшной угрозой. Представить себе маму с детьми в нищете было для меня невыносимо.
– Ты говорил, что твоей мамы уже нет в живых…
– Да… Она не перенесла мой арест и приговор, родила мертвого ребенка и умерла. Эмболия околоплодными водами, – произнес он непонятные слова, которые заставили Женю вздрогнуть. – Редчайшее осложнение. Но самое страшное для меня – то, что я не успел поговорить с ней. Мама умерла, считая меня убийцей.
– Но у тебя осталась сестра?
– Да. Не знаю, известно ли ей о моем существовании. Но я слежу за ней. Если понадобится – приду на помощь.
– А что теперь с… Анатолием? – тихо спросила Женя.
Она уже связала имя, несколько раз повторенное в дневнике Музы Васильевны, с Костиным отчимом… Но от усталости не могла осмыслить эту связь.
– Я не люблю о нем вспоминать. Но если для тебя это важно… Он жив-здоров, продолжает торговать тряпками. Когда я освободился, он предлагал оплатить мне учебу, купить квартиру… Я отказался, конечно. Больше мы не встречались.
– И ты не хотел ему отомстить?
– Хотел. Придумывать планы мести долгое время было моим любимым развлечением. Но ни один из них не устраивал меня полностью… А однажды я лег в постель, закрыл глаза и понял, что месть бессмысленна. Ведь если человек делает тебе зло по глупости, то мстить ему не за что, а если со зла, то это зло рано или поздно против него и обернется. А что касается Анатолия… Он отец моей сестры и, как я слышал, хороший отец. Разве я могу ему мстить?..
– Какой тебе дали срок? – в этот вечер Женя решила узнать все до конца.
– Четыре года. Но вышел я через два – по УДО. Условно-досрочное освобождение, – объяснил он, быстро взглянув на нее. – На зоне меня определили фельдшером в больничку. Я там и инфаркты откачивал, и зубы лечил… И не забывай, я уже отслужил в ВДВ, мог за себя постоять.
Его портрет в форме ВДВ, с выколотыми глазами так и лежит в рояле… Женю передернуло.
Но Константин не заметил этого – его взгляд был устремлен в стену. Или в прошлое?
– Наверное, тебе это не понравится, но для меня зона стала школой. Как и для многих в те годы. Там я завел связи, на воле меня встретили, помогли на первых порах… Если говорить честно, то я поднял бизнес благодаря зоновским знакомствам. И еще я понял одну важную вещь…
Он замолчал.
– Какую важную вещь? – спросила Женя, когда молчание затянулось.
– Я понял: то, что случилось со мной, случилось потому, что я был по сути никем. Анатолий пожертвовал мною, как пешкой, чтоб спасти себя, бывшего в тот момент королем, и не проиграть партию. Но я и был пешкой, так что все правильно.
Женя была не согласна с тем, что он говорил, но сил возражать уже не осталось.
– Освободившись, я пообещал себе – это никогда не повторится, я никогда больше не буду пешкой и никому не позволю распоряжаться своей судьбой. Свое обещание я выполнил.
– Но почему ты не рассказал мне все это раньше, до нашей свадьбы? – тихо спросила она. – Боялся, что я тебе не поверю?
Долгосабуров потер лоб и оставил руку у лица.
– Да нет, я просто об этом не думал. Мне казалось, что за двадцать лет все забылось… И я чуть с ума не сошел, когда узнал, что ты купила именно эту квартиру!
– И опять не рассказал мне…
– Да. Сначала я просто не мог поверить, что произошло такое совпадение… Потом тупо надеялся, что ты ничего не узнаешь.
Помолчали.
– Где вы жили с Катей? В комнате с эркером?
Он покачал головой:
– Нет, в другой половине, в первой комнате от входа… В комнате с эркером жила Муза Васильевна.
– Ты встречался с ней… после всего?
– Нет. Я позвонил ей, когда освободился. Мне хотелось рассказать ей все, оправдаться… Хотелось, чтобы хоть одна живая душа мне поверила. И потом… меня ведь сразу арестовали, Катю я не хоронил. Я хотел, чтобы Муза показала мне могилу. Но она отказалась.
– Какая она была, эта Муза Васильевна?
– Странная… Но очень любила Катю. Перед тем как все случилось, Муза собиралась в Крым и звала Катю с собой. Если бы они уехали тогда…
«Увезу. Перебесится» – вспомнила Женя строку в записной книжке.
– Но прошлое изменить нельзя, – Долгосабуров повторил слова, которые уже говорил ей однажды. – И нельзя делать вид, будто его не было.
В кухне стало уже совсем темно.
– Поехали в гостиницу, Женя. Здесь я сегодня не засну. Да и тебе надо хорошо отдохнуть. Бедная, только теперь я представляю, что ты пережила…
Она проснулась с первыми лучами позднего мартовского солнца и не сразу вспомнила, что тайна, мучившая ее столько времени, раскрыта, а рядом с нею – Костя, ее любимый муж. Она тихонько выбралась из постели и накинула халат.
Когда Долгосабуров вышел из спальни, жмурясь от солнца, заливавшего номер, Женя в том же белом халате стояла у окна.
– Ты вся светишься. – Он подошел к ней и крепко обнял.
Они стояли, обнявшись, смотрели на чисто убранный двор внизу и слушали пение невидимой городской птицы.
– Знаешь, а у меня тоже есть тайна, – Женя повернулась к мужу, посмотрела ему в глаза и улыбнулась. – Очень важная тайна…
Глава 17
Время бежало своим чередом. Исчезли последние остатки снега, деревья подернулись зеленой дымкой. Сначала проклюнулась, а потом и буйно разрослась трава, и маленький человечек у Жени внутри тоже рос, повинуясь законам природы. До первого шевеления было еще очень далеко, но она ощущала, как он там живет, и тихонько разговаривала с ним.
Она успешно защитила диплом, а Долгосабуров решил не продавать квартиру, хотя Женя на этом настаивала. В пустых комнатах появилась новая мебель. Но Женя чувствовала, что ее мужу все-таки тяжело в этих стенах, и не знала, что с этим делать. Поэтому, когда он снова собрался на Дальний Восток, она обрадовалась и решила лететь вместе с ним.
Накануне отъезда Женя предложила мужу съездить на кладбище. Она собиралась показать ему Катину могилу.
Но когда оба оделись, она остановилась в дверях:
– Поезжай один, Костя. Сейчас я нарисую план, и ты сам найдешь памятник.
– Почему? – встревожился он. – Ты плохо себя чувствуешь?
– Я чувствую себя прекрасно. Но так будет правильнее.
Он внимательно вгляделся в ее лицо, потом молча сел перед ней на корточки, обнял за ноги и прижался щекой к еще совсем плоскому животу.
Проводив мужа, Женя вышла прогуляться. Ноги сами привели ее к Академии художеств. Спустившись к сфинксам, она смотрела, как солнце купается в Неве, как сверкает, врезаясь в чистое, умытое небо, купол Исаакиевского собора, как радуется город в предвкушении лета. Над головой протяжно крикнула чайка, ветерок дунул в лицо свежим запахом реки, волны бросили на гранитные бока сфинксов россыпь солнечных зайчиков…
А Костя стоит сейчас возле могилы, подумала она. Может быть, разговаривает с Катей… А может, просто глядит на ее портрет на памятнике и вспоминает, как был счастлив. Или что-то другое, Жене не нужно знать.
Он любил Катю, но она не ревнует его к ней. Ведь любовь – это нить, которая связывает живых и мертвых, соединяет прошлое, настоящее и будущее.
Приближались Колькины каникулы, и Мила уже мечтала, как обнимет сына. Он усердно учился, работал на факультете и подрабатывал во время каникул где только можно, однако всегда выкраивал неделю для Питера. Но сегодня, когда она связалась с ним в скайпе, Колька сразу сообщил, что университетский профессор предложил ему работу на все лето, это очень интересно и важно, поэтому в ближайшее время он не приедет.