— Укольчик.
Медсестра подходила еще тысячу раз. Ночь тянулась бесконечно долго. Арина вспомнила все молитвы, какие знала и прочитала их. Все смешалось в ее сознании. Из стены, на которую падал яркий свет, проступало лицо Марины. Она повторяла, что Федора больше нет.
— Вы ведь не поладили с ним тогда…
Не поладили? Мы не поладили?
— …Если будет нечем дышать от горя, всегда можешь кинуться мне на грудь, разрешаю.
— Федор, мне нечем дышать. Федор, к кому мне кинуться и плакать, плакать, плакать? Федор…
Он сидел рядом, огромный и светлый. В алом джемпере и черных брюках. И притворялся рассерженным.
— Противная девчонка! Повесила нос и хнычет. Хорошая порка, вот чего тебе не хватает.
— Федор… Федор… Федор!
— Что?
— Федор.
— …
— Федор.
— …
— …
— …
— Она зовет какого-то Федора. Муж? Друг? Надо ему сообщить.
— Некому сообщать.
Отрезал голос Василия. И повторил.
— Некому.
— Понятно. Жаль девочку. Кто у нее есть? Родители? Родственники?
— Мы с Аленой. Больше никого.
— Вообще?
— Абсолютно. Так что в случае чего — зови, распишусь.
— …
— Эй, открой глаза! Быстро!
— …
— Молодец. Узнаешь меня?
— Да.
— Какой сегодня день?
— Первое января.
— Седьмое. Так что с Рождеством тебя, дорогуша!
— Не может быть. Бабушка.
— Похоронили, не волнуйся. Соседей угостили, тех, кто пришел. Немного, человек пять. Одна, эх и шустрая бабка! Электровеник, честное слово. Очень нам помогла. Варила каши, посуду мыла. У тебя дома прибралась. Но Алена ей все равно ключи не оставила. Они у нас. Двойной комплект. У тебя в кошельке были деньги. Мы добавили совсем немного. Но в собесе должны будут выдать помощь. Ты богатая женщина, Родионова. Две тысячи таскала с собой. Возьми к себе в напарники. А! Звонили, как их… Семеновы! Интересовались. Кто они тебе? Их водитель привозил лекарства по списку, который мы с заведующим диктовали. И, доложу тебе, не все эти лекарства можно купить в Заранске. Многие только в Москве. И стоят они, кстати, недешево. Если не сказать больше. Ага. Самолет твои Семеновы за ними гоняли, что ли в столицу? Шучу. Так что спасали тебя по первому классу. Сегодня в отделение поднимут. Полежишь в кардиологии. Не мычи, никуда не денешься. Алена приходила к тебе вчера, но ты была никакая. Я ей уже позвонил, вечером забежит, или завтра с утра.
— …
— В туалет хочешь? Сейчас. Не делай зверское лицо, я не мужик, а медик. Не, ну иногда мужик. Вот поправишься, буду домогаться, не раньше. Светлана! Светлана! Обслужи мою золовку. Или кто ты мне? А?
***
В маленькой двухместной палате, Василий не соврал, такие палаты всем подряд не полагались и означало это именно лечение по первому классу, было тепло и светло — хорошо, на совесть заклеенные окна, выходили на южную сторону. На тумбочках не резвились тараканы. В углу имелся умывальник, за дверью общий с соседней палатой туалет. Лежи не хочу. По совковым понятиям — условия замечательные. Сокамерница, так она сама себя называла, эффектная дама — директриса детской музыкальной школы, попалась общительная, щедрая и веселая. Так что лежали дружно. Георгина Пантелеймоновна интеллигентно, как умела только она, посылала врагов, рассказывая очередную байку про интриги в композиторских и около музыкальных кругах. Мило сплетничала, приукрашивая события для пущей образности. Она была совсем молодой — тридцать семь, задорной, лукавой и насмешливой. Впрочем, под бархатными перчатками угадывались стальные когти.
— Вообрази только. Мне нужна для отчетного концерта свежая песня для хора мальчиков. Есть и подходящая мелодия, оркестровая Паулса. Так? А с текстиком проблема. Хор отличный. Вытянут ну почти, что угодно. Вокализ дивный. А мы все в миноре. Просили кой кого, сочиняют полу пионерскую туфту про дружбу и костры в ночи. Мелодия то бодрая, но не до такой же степени. Короче мы уже готовы похоронить идею, почти. Тут моя сестренка, младшая, тот еще образчик, сообщает, что в город вернулась Майлсон. Кому она нужна с ее воплями о несчастной любви, так? Сестра говорит, что попытка не пытка и кассету с записью относит. Что? Лина моложе меня на двенадцать лет. Откуда они знакомы? Их подружил спорт. Майлсон, а еще уверяет, что не еврейка, курам на смех, с такой то фамилией, да, да, и грассирует самым израильским образом, Майлсон у нас почти что фанатка фитнесса. Ни дня без зала. Можешь себе представить. А моя младшая, одержима идеей похудания. Зачем, спрашивается. Нормальная фигура у девчонки. Ножки, правда, подкачали. Но это не так уж и смертельно. В общем, пару лет назад они и познакомились, кто-то кому-то на ногу наступил. Моей палец в рот не клади. А этот поэтический цветочек пытался спорить. Лина, моя, так и говорит, что чуть не придушила Наталью при первой… встрече. Потом выяснилось, ху из ху. Моя закатила глаза в благоговейном ужасе. Теперь дружат. К чему я все это? Да…. Моя прелесть, кошка драная, кассету и отдала. Ну, я ждала, конечно, всякого. Майлсон все-таки, не Пушкин. Но ТАКОГО!
— А что стряслось?
— Забегает Лина с утра, у меня сольфеджио. Кассету, и текст, на мятом перемятом листочке показывет… Что они делали с ним, интересно? Отдает хормейстеру. Я освобождаюсь, иду в кабинет. Там меня уже ждет завуч, Елена Сергеевна. Я ее прошу сбегать за хормейстером, мол, вместе текстик глянем и решим. Ну, сижу пока, звоню. Жду. Никаких следов завуча. То есть вообще никаких. Пятнадцать минут, двадцать. Тишина. Голодные волки у меня по коридорам не носятся и педсоставом не обедают. Я в недоумении, зову секретаршу. Танечка, слетай-ка за ними, пусть поднимутся ко мне. Опять тишина. То есть теперь пропадает и посланная за посланными. Встаю, ругаюсь, и отправляюсь на поиски. Опять же голодные звери в закоулках не обнаруживаются. Подхожу к репетиционному залу. Оттуда задушенный плач доносится! Ну, натурально, воют как по покойнику. Открываю дверь. Голубушки мои втроем у инструмента, рыдают над листом с текстом. Вашу мать!!! Сочинила мне Майлсон веселенькую песню для хора! Ну, думаю, чем она так проняла моих дам? Натурально, отбираю лист, наигрываю мотив, напеваю… Слезы на глаза сами наворачиваются. И я, представь, принимаюсь всхлипывать вместе с остальными.
Арина спросила.
— А что за слова, о чем?
— Тут дело не только в словах. А в том, как они с мелодией зазвучали. Натурально, мороз по коже. Я тебе пару строчек намурлычу.
— Мне часто снится бледный ангел, в золотом сиянье он.
А за плечами у него мерцают крылья. Дивный сон.
И я боюсь,
Когда проснусь,
Что мне останется лишь только эта грусть!!!
— Сильно звучит. На концерте, из-за которого все и было затеяно, зал сидел в экстазе. Мальчишки еще так проникновенно выводили…
Она напела негромко.
— И тихо музыка плывет ему во след.
Волной любви.
И больше горя и обиды в сердце нет.
Они ушли.
Свет чистоты!
И доброты!
В душе надежды оживают, как цветы!
— Дивно получилось. А в конце про то, что "только музыка помочь сумеет нам" Очень красиво. Не люблю я Майлсон, не понимаю. Но песня отличная.
Арина промолчала. В сердце пульсировали строки.
— Я — лист, слетевший с дерева судьбы,
И ветром брошенный тебе под ноги.
Я — горький серебристый свет луны.
Я — тишина, застывшая в тревоге.
Я — капля дождевая на щеке.
И вечер, обнимающий за плечи.
Я — след, оставленный тобою на песке.
Я — неожиданность, короткой встречи.
Я — песня, недопетая тобой.
Я — зеркало, разбитое некстати.
Я, сорванный недрогнувшей рукой.
Цветок.
Я — мир.
А ты — его создатель….
— Это тоже ее стихи?
Громко поинтересовалась Георгина Пантелеймоновна.
— Ты к ней неравнодушна? А я тут ерничаю.
Арина пояснила.
— До поры до времени, я тоже была настроена отрицательно. Мне все, что печатали, казалось вульгарным и надуманным. Я ваше отношение понимаю. Мне не обидно, что вам не нравятся ее стихи. Мне тоже не нравились.
— Странно.
— Да.
— А ты ее видела, саму?
— А зачем?
— Ну, если бы я любила ее произведения, то хотела бы больше знать и про нее.
— Я не люблю. Просто они стали вдруг моими, как про меня. Это не любовь. Что-то другое.
— Арина, ты все усложняешь.
— Может быть.
— Жизнь гораздо проще. Или ты ее. Или она тебя.
— Может быть.
— Вот мы тут с тобой валяемся, на пару. И что? Вывод?
— Сами виноваты.
— Точно. А кто ж еще? Майлсон?
Они потянулись друг другу навстречу с коек, сцепили пальцы и полу выкрикнули.
— Да!!!
В палату вошла Наталья Николаевна — лечащий врач.
— Девочки, это кардиология, а не психушка!
Арина и Георгина переглянулись и рявкнули еще раз.
— Да!!!
— Пора выписывать обеих. Спятили. Что я хотела сказать? Завтра день рождения заведующей. Мы ничего не придумали кроме шампанского. А хотелось бы пооригинальнее поздравить. А у меня здесь вы, театр на дому. Сообразите что-нибудь?
— Ручку берите, Наталья Николаевна и записывайте.
— Что уже готово?
— А чего думать-то. Первое, поздравьте по радио. Завтра на "МС" как раз такая программа есть. В десять тридцать утра. Вы им позвоните прямо сейчас, закажите песенку, продиктуйте свои пожелания, привет от меня передайте их директору. Мой хороший друг, не откажет. Дальше… Купите в "Книжном мире", или на рынке открытки с готовым текстом, позабавнее или попошлее, вы заведующую лучше знать должны, что именно понравится. Далее, вернее в-третьих, несите нам книгу жалоб и предложений, мы накалякаем стишок и пусть побольше пациентов подпишется. На стол в раскрытом виде ей положите с утра. Мелочь, а приятно. Четвертое. Закажите тортик. Небольшой, недорогой с трогательной надписью. В двух шагах отсюда в "Горячем хлебе". Отправьте человека немедленно. И обговорите, чтобы был готов к моменту "икс". Ну и пятое… Арина, чего молчишь, роди хоть один пункт.