Вот и хорошо, думаю я. Пусть этого человека не выпускают из тюрьмы, пока мои внуки не начнут учить моих правнуков управлять кораблями на воздушной подушке.
— Еще кто-нибудь из наших пришел? — спрашиваю я и оглядываюсь по сторонам.
Себастьян качает головой.
— Кармелина завтра уезжает в Италию, поэтому Данте повел ее на праздничный прием в какую-то галерею. А Олдоса пригласили на студенческую вечеринку…
— Кто? — спрашиваю я. — Неужели девушка?
— Точно не знаю, — отвечает Себастьян. — Но, похоже, надеется с кем-нибудь там познакомиться и испробовать свой новый образ в деле. Вечеринку устроили студенты-философы, так что будут сидеть и друг другу жаловаться, непризнанные гении это любят. А Уиллард снова бомбит на своем личном такси.
Каждый год Уиллард одалживает у отца гражданской жены «эльдорадо» 1988 года выпуска и после полуночи останавливается около баров, за разные суммы предлагая подвезти посетителей домой. Удивительное число людей соглашается, хотя, строго говоря, права Уиллард так и не получил и о правилах дорожного движения представление имеет весьма смутное. В прошлом году одна из пассажирок Уилларда, звезда реалити-шоу, так напилась, что попыталась устроить фейерверк из крыши автомобиля. Может, затея и увенчалась бы успехом, но люк девушка открыть забыла. Оказалось, если зажечь петарду «Римская свеча» в замкнутом пространстве, грохот такой, что оглохнуть можно, и все вокруг заволакивает дымом. Уилларду пришлось потратить все заработанные за ночь деньги на приведение машины в приличный вид, иначе ее просто нельзя было возвращать. Кроме того, петарда подпалила волосы у него на затылке. Впрочем, экзотическую внешность Уилларда такая мелочь нисколько не испортила.
В углу традиционная гэльская трэш-группа под названием «Расслабься и забей» исполняет собственную гитарную версию песни «Дэнни Бой». Будь Бинг Кросби еще жив, скончался бы на первых же аккордах. Майки носится как заведенный, подавая на столы тарелки с тщательно прожаренными ирландскими деликатесами и следя, чтобы ни у кого не переводились спиртные напитки. Кстати, новогодняя ночь — единственное время, когда «Крепкого Джека» может заказать любой желающий безо всякой предварительной проверки. Впрочем, вечеринка «для своих», поэтому большинство присутствующих является «членами клуба». Это мой первый Новый год в «Фальстаффе», когда я не в состоянии «расслабиться и забить».
Себастьян продолжает болтать, но я его не слушаю. Все мысли заняты моим смелым планом. Нервно трогаю внутренний карман куртки, проверяя, на месте ли то, что положил туда перед уходом. В животе урчит, стакан чуть не выскальзывает из мокрых от пота ладоней. Снова и снова прокручиваю в уме предстоящие действия, надеясь, что это меня успокоит, но эффект прямо противоположный. Выпиваю всего полпинты, а к еде вовсе не притрагиваюсь. Через некоторое время мое состояние замечает Леа.
— Ты как себя чувствуешь? — шепчет она мне на ухо. — Вид такой, будто у тебя грипп начинается.
Бросаю взгляд на часы. Еще и одиннадцати нет. Рано. Ну и пусть.
— Пойдем, — произношу я, встаю и хватаю куртку.
Леа с любопытством наблюдает за мной. Она еще не допила свою пинту и только-только взялась за каламари, но, похоже, догадалась — дело серьезное.
— Последи за моей тарелкой, я сейчас, — просит она Мину.
Единственное, что после обильных возлияний может осилить Себастьян, — сидеть прямо. Да и это ему дается с трудом.
Мина с озабоченным видом кивает. Кажется, перспектива остаться наедине с кавалером, который вот-вот вырубится, ее не радует.
— Вы ведь ненадолго?
— Скоро вернемся, — уверяю я, помогая Леа надеть пальто.
— Что случилось? — спрашивает она, когда выходим на улицу. Воздух холодный, и слова сопровождаются легкими белыми облачками пара. — Куда мы идем?
— На короткую экскурсию, — объявляю я, подхватывая Леа под руку.
До «Книжной лавки» добираемся в два счета. Все как в тумане, мозг действует на автопилоте. Открываю дверь, отключаю сигнализацию. Кажется, Леа догадалась, что все это неспроста. Смотрит на меня с этакой настороженной улыбкой, будто зритель, которого артист неожиданно вывел на сцену.
Включаю свет и веду Леа к стеллажу с пьесами.
— Вот на этом месте, — произношу чуть подрагивающим от нервов голосом, — мы познакомились.
— Да, — кивает Леа. Вижу, настороженность сменяется какой-то более сильной эмоцией. Надеюсь, это не испуг. Иначе мне конец.
— Помнишь первое, что ты мне сказала?
Леа на секунду задумывается.
— Спросила, где у вас пьесы Мамета. Нет, не так! Я спрашивала, нет ли у вас других пьес Мамета.
— Правильно, — отвечаю я. — Ты искала «Пашем на скорость» и «Сексуальные извращения в Чикаго».
— Да…
Лезу во внутренний карман куртки и достаю сборник трех пьес Мамета — те две, которыми интересовалась Леа, плюс «Американский буйвол». Еле нашел. Пришлось заказывать экземпляр у маленького нью-йоркского издательства, а потом мучительные две недели ждать, когда его наконец доставят.
Леа глядит на книгу и смеется:
— Спасибо! Не ожидала. Приятно, что в вашем магазине так заботятся о покупателях. Даже в праздник.
— А помнишь… — произношу я и набираю полные легкие воздуха, — помнишь первое, что я тебе сказал?
Леа застывает. Кажется, всерьез решила, что в новогоднюю ночь притащил ее на рабочее место только ради того, чтобы вручить книгу из разряда «задних», категория «Я». Леа нерешительно тянет:
— Да-а-а…
— И что я сказал?
Леа ошеломленно умолкает. Вид у нее такой, будто вот-вот расплачется. Возникает ужасное ощущение, что совершаю роковую ошибку, но отступать поздно. Меня несет вперед, как лодку быстрым течением. Остается только надеяться, впереди нет водопада.
— Ты сделал мне предложение.
Опускаю руку в карман и достаю второй подарок, стоивший намного больше, чем первый. Напоминаю себе, что моя двухмесячная зарплата для Гровера — жалкие гроши, он столько за два дня зарабатывает. В порыве чувств решаю встать на одно колено. Вообще-то не собирался этого делать — слишком пошло, слишком избито. Вдобавок теперь, вместо того чтобы смотреть Леа в глаза, пялюсь на ее бедра.
Она берет из моей протянутой руки маленькую голубую коробочку, открывает… Внутри простое кольцо из белого золота с крошечным, размером чуть больше фруктовой мушки, бриллиантом. Не бог весть что, но, как говорится, чем богаты…
— Ух ты. — Леа достает кольцо и начинает разглядывать. — Какая красота!
Продолжаю стоять на одном колене. Сердце колотится с такой силой, что кажется, сейчас ребро треснет. Нет, больше я это напряжение выносить не в силах.
— Ну так что — да или нет?
Леа громко шмыгает носом, на глаза наворачиваются слезы, и вдруг она издает радостный вскрик. Хватает меня за руки и так резко дергает вверх, что оба чуть не падаем. И вот мы сливаемся в страстном поцелуе. Щеки у Леа мокрые, у меня тоже. Может, и я плачу? Не знаю.
В какой-то момент Леа выдыхает «да» и надевает кольцо на палец. Чуть-чуть великовато, но ювелир обещал, что подгонит его по размеру бесплатно, только для этого желательно присутствие самой Леа, так как мои оценки несколько расплывчаты («Не знаю, но точно тоньше моего. Или не тоньше. Не уверен…»).
Веду Леа в комнату отдыха для персонала, где заранее припас бутылку шампанского и два бокала. Человек дотошный сейчас сказал бы, что хлопать пробкой не надо, иначе газ слишком быстро выветрится. Но мнения дотошных людей меня сейчас волнуют меньше всего. Пробка долетает до самого отдела художественной литературы, пузырящаяся пена льется на ковер. Хорошо, что Эсмеральда снова у нас работает.
— А что бы ты сделал, если бы я сказала «нет»? — спрашивает Леа, взяв в руку бокал.
— Сам бы все выпил, — отвечаю я. — И стеклом закусил бы. Твое здоровье.
— Конечно, еще рано, но — с Новым годом! — восклицает Леа, и мы чокаемся.
— Рано? — пугаюсь я. Неужели Леа согласилась только потому, что я загнал ее в угол? — В смысле я поторопился с предложением? Да, мы знакомы всего два месяца, но…
— Нет! С Новым годом поздравлять рано, он еще не наступил, дурачок! — смеется Леа. — Всего полдвенадцатого. Я же сказала, что захотела выйти за тебя замуж, как только увидела. Слава богу! Я-то думала, ты так странно себя ведешь, потому что хочешь расстаться, просто сказать не решаешься.
— Серьезно?
— Ну, не знаю… Просто все так быстро завертелось, сразу начали жить вместе… Ты весь вечер молчал, вот я и забеспокоилась.
— Извини, просто повторял в уме все, что скажу, чтобы не испортить ответственный момент. Сначала хотел сделать предложение ровно в полночь, даже рассчитал, во сколько мы должны выйти из «Фальстаффа», чтобы наверняка успеть. Но потом не выдержал…
— Рассчитал, сколько времени нужно, чтобы до магазина дойти?
Робко улыбаюсь.
— Да. Даже два расчета сделал — один на случай, если наденешь те черные сексуальные ботфорты на высоченных каблуках, другой — если обувь на плоской подошве.
— Только не говори, что надевал мои сапоги.
— Да, натерпелся я — люди такими глазами смотрели… Наверное, приняли за трансвестита-неудачника. Еще бы, средь бела дня…
— Хватит выдумывать, мои сапоги на твои ноги не налезут. По крайней мере, очень на это надеюсь.
— Да шучу, шучу. Пришлось напрячь воображение. Не знаю, замечала ты или нет, но у тебя очень неравномерная походка.
— В каком смысле?
— Часто замедляешь шаг, останавливаешься, сворачиваешь, — отвечаю я и для наглядности начинаю петлять между стеллажами. — Не торопишься, всегда подмечаешь что-то интересное. А я лечу прямо к цели, как снаряд.
— По-твоему, я черепаха?
— Нет, просто любознательная. Большая разница, между прочим.
— Ну и в какой обуви я, по-твоему, хожу быстрее? В сексуальных ботфортах или на плоской подошве?
— В сексуальных ботфортах на пару минут быстрее получается. В них ты шагаешь с пятки на носок, и это тебе скорости придает. Как у бегунов, когда они от стартовых колодок отталкиваются.