Что ж, понятно. Майкл и эта девочка в магазине подходят под описание.
Следующая строчка заставляет меня забыть обо всем. Сердце сжимается от тревоги.
«Причины аутизма неизвестны. Однако принято считать, что его может вызвать недостаточное проявление эмоций со стороны родителей, особенно матери».
Глава 15
– Мама.
Я резко возвращаюсь к реальности.
– Мама!
Голос звучит все настойчивей.
Поворачиваю голову и вижу его. Странного малыша. Майкла. Пытаюсь заглянуть ему в лицо, но он отворачивается. Я только успеваю заметить, что глаза за толстыми линзами очков синие, как у Ларса, Митча и Мисси. Судя по всему, в этом мире никто не унаследовал мой карий цвет глаз. Взгляд мальчика кажется затуманенным, расфокусированным: может быть, из-за стекол очков, а может, глаза у него просто не такие яркие, как у всех остальных.
Он трясет меня за плечо. Длинные тонкие пальцы впиваются мне в руку, будто маленькие ножи. Я потираю пострадавшее место:
– Ай! Майкл, больно!
Он пропускает мои слова мимо ушей.
– Мам, я тебя звал, а ты не отвечала.
– Прости, – говорю я, хотя извиняться совсем не хочется.
Осматриваюсь. Мы сидим на скамейке около детской площадки, слева от нас виднеется маленькое озерцо. Кручу головой, пытаясь найти горы: они расположены на западе, и для Денвера это самый удобный ориентир. Потом определяю другие стороны света. Озеро находится к северу от нас. На востоке и западе видны жилые районы с рядами домов. На юге – пустое заснеженное поле, а за ним еще одно озеро, тоже совсем маленькое. Если присмотреться, можно разглядеть высокий забор из металлической сетки, огораживающий теннисные корты на противоположном берегу южного озера. Вдалеке над деревьями высится башня из красного кирпича с часами.
Кажется, мы в Вашингтон-парке. Башня с часами принадлежит зданию Южной средней школы, которую я окончила больше двадцати лет назад. Школа расположена через дорогу от южного края парка: когда я училась, мы часто бывали в парке во время уроков физкультуры, бегали по извилистым дорожкам и учились подавать мяч на теннисном корте.
Примерно пять или шесть миль отделяют нас от дома на Спрингфилд-стрит, где мы живем с Ларсом и детьми. Зато дом моих родителей на Йорк-стрит находится всего в нескольких кварталах отсюда. Фотография, которая висит в коридоре – родители вместе со мной на пикнике, – сделана в этом парке. Я уже давно сюда не приезжала, но в детстве бывала здесь постоянно, резвилась на детской площадке и плавала в озере. Оно называется озеро Смита, и окрестная детвора любила рассказывать страшные истории о подводных чудищах, живущих на дне. «Не заплывай слишком далеко, – пугали мы друг друга. – А то тебя сожрет одноглазый монстр».
С годами парк и детская площадка сильно изменились. Качели кажутся совсем новыми, пляж закрыт по решению городских властей несколько лет назад: озеро было слишком маленьким, в нем купалось много людей, вода стала мутной и грязной. Наверное, мы с друзьями были правы насчет чудищ, живущих в темных водах.
Кроме нас с Майклом, на площадке никого нет. Половина озера покрыта льдом, воздух холодный, небо затянуто тучами. Кажется, вот-вот пойдет снег. Я поднимаю голову и втягиваю холодный воздух, как собака, чующая незваного гостя.
Что мы здесь делаем? Где остальные дети?
– Майкл, – спрашиваю я, – где Митч и Мисси?
Он морщится – правда, при этом взгляд его направлен не на меня, а на качели, расположенные в нескольких метрах от нас.
– Ты прекрасно знаешь, мам. Там, где они всегда бывают днем.
– И где же это?
Теперь он улыбается. Наверное, думает, что я с ним играю.
– Ну же, ответь, – уговариваю я, – где они?
– Мам!
Он хохочет. Удивительно, но мне нравится его смех. Такой веселый и звонкий, что я совсем не к месту вспоминаю, как смеется моя мама.
– Мама, глупышка! Они же в школе!
– Ясно.
Я опираюсь руками в лайковых перчатках на зеленую скамейку.
– А ты почему не в школе?
Он снова смеется и неуклюже спрыгивает на землю.
– Ну все, хватит дурачиться, – отвечает он. – Ты же знаешь, что я не хожу в школу.
Вот как. Ох, господи!
Он вприпрыжку бежит к качелям. Забирается на них, но сидит без движения – явно не умеет раскачиваться.
– Мам, покатай!
Поднимаюсь со скамейки, подхожу к Майклу. Легонько толкаю его в спину. Не знаю, как он любит качаться – сильно или не очень, но каждый раз толкаю чуть-чуть сильнее. Он радостно хохочет. Приноровившись к темпу, который ему нравится, продолжаю в том же духе.
– У-у-ух! – весело вопит Майкл, рассекая воздух.
Я внимательно разглядываю его. На нем зеленые вельветовые штаны, клетчатая шерстяная курточка, пушистая темно-синяя вязаная кепка с ушами. Интересно, ее связала моя мама? Очки в роговой оправе с толстыми линзами плотно сидят на носу. Похоже, без них он слеп, как котенок.
Он худее, чем Митч и Мисси. Те двое пошли в меня и Ларса, плотные и коренастые. Майкл совсем как тростинка: штаны болтаются на тоненьких ногах, сквозь рукава куртки выпирают острые локти. Интересно, он такой хрупкий от рождения или просто привередлив в еде? По цвету волос и чертам лица он очень похож на Митча, вполне возможно, что они близнецы. Не знаю, каковы шансы забеременеть тройней и бывает ли так, что двое детей из трех оказываются близнецами. Честно говоря, в реальной жизни я никогда об этом не задумывалась.
Закрываю глаза и прикладываю руку к животу. Пытаюсь представить, каково носить внутри сразу трех малышей. Не получается. На ум приходят наши школьные спектакли и мисс Поттс из театрального кружка, вечно твердившая: «Почувствуйте переживания вашего героя. Станьте им». Фриде этот совет пришелся по душе, и она с энтузиазмом перевоплощалась в зловещую леди Макбет или смелую, дерзкую актрису Терри Рэндалл из пьесы «Дверь на сцену». Но у меня ничего не выходило. Кого бы я ни играла, мне никогда не удавалось забыть, что под продуманным костюмом и толстым слоем грима скрывается всем знакомая и ничем не примечательная Китти.
Точно так же я чувствую себя и сейчас, пытаясь представить, что беременна тройней. У меня бы никогда не получилось сыграть эту роль убедительно. Зрители сразу бы поняли, что у меня только подушка под юбкой. Убираю руку с живота и продолжаю раскачивать качели.
И тут мне приходит в голову блестящая мысль.
– Майкл!
– Что? – не оборачиваясь, спрашивает он.
– Когда мама вела себя как глупышка… – Я неуверенно замолкаю, зная, что ступаю по тонкому льду. Что я буду делать, если он закатит истерику? Никто не придет на помощь, мы здесь одни. Делаю глубокий вдох и продолжаю, собрав волю в кулак: – Когда мама задавала странные вопросы, тебе было интересно?
Он едва заметно пожимает плечами.
– Не знаю. – В голосе никаких эмоций.
– Можно, я… ты не возражаешь, если я задам тебе еще несколько странных вопросов?
Он снова пожимает плечами:
– Не знаю.
Наверное, сейчас мы оба рады, что не видим друг друга.
– Давай попробуем, – предлагаю я. – Ну, например: сколько тебе лет, Майкл?
Он молчит, и я, затаив дыхание, жду и надеюсь на лучшее.
– Майкл? Ты меня слышал?
– Я думаю! – кричит он. – Не видишь, я думаю?!
Качели подлетают ко мне, и я с отвращением отдергиваю руки, сбиваясь с ритма.
– Извини, – шепчу я.
Пара минут проходит в полной тишине. Успокоившись, я продолжаю раскачивать качели. Потом он звонко спрашивает:
– Мама, который час?
Смотрю на запястье: на мне изящные часики с черным бархатным ремешком, украшенные драгоценными камнями.
– Пол-одиннадцатого.
– Ровно?
– Ну… Без двадцати восьми минут одиннадцать, – смеюсь я.
– Тогда мне шесть лет, три месяца, четырнадцать дней, двенадцать часов и восемнадцать минут. Митчу шесть лет, три месяца, четырнадцать дней, двенадцать часов и пятнадцать минут. Мисси шесть лет, три месяца, четырнадцать дней, двенадцать часов и одиннадцать минут. Я самый старший! – гордо заканчивает он.
У меня нет слов.
Он слегка разворачивается ко мне и теперь смотрит на запад, а не вперед на юг.
– Мам? У тебя есть еще вопросы?
– Да. Какой сегодня день?
– Среда, двадцать седьмое февраля.
– Какой год?
Он хихикает.
– Шестьдесят третий, мам.
Шестьдесят третий. То есть во сне я перенеслась всего на несколько месяцев вперед.
Спрашиваю, чтобы сменить тему:
– А что еще мы будем делать сегодня утром? После того как погуляем в парке.
Его плечи напрягаются.
– Мам, сегодня среда.
Я жду.
– Среда! – повторяет он уже резче.
– Майкл, не забывай, это игра. Поэтому я спрашиваю еще раз: что мы делаем по средам?
– А, понял! – Он снова хихикает. – Мы ездим в магазин за продуктами, мам.
Так-так.
– А мама составляет список покупок? – спрашиваю я.
– Конечно. Все мамы записывают, что им надо купить.
Наверное, так действительно делают все мамы. А вот тридцативосьмилетние незамужние женщины не составляют списков. Когда холодильник пустеет, они просто забегают в супермаркет за продуктами и покупают первое, что им понравится и что можно по-быстрому приготовить.
– А кто у нас готовит? Альма или я?
– Иногда ты, иногда Альма, – отвечает Майкл.
– А Альма… она приходит каждый день?
Он фыркает, будто я задала совсем уж нелепый вопрос.
– Конечно, нет. Она приходит три раза в неделю. По понедельникам, средам и четвергам. Приезжает в девять утра и уезжает, когда приготовит ужин. Но иногда она приходит в пятницу, а не в четверг, и остается допоздна, если вы с папой куда-нибудь идете. Только вы никогда не уходите… пока я не лягу спать.
Хм, интересно. Я снова меняю тему:
– То есть Альма приходит после того, как папа ушел на работу, а Митч и Мисси – в школу… Завтрак готовит мама?
Трудно представить, что по утрам я готовлю сытный полезный завтрак на семью из пяти человек. В реальном мире я едва успеваю съесть яйцо с тостом и выпить сок, как тут же обнаруживаю, что опаздываю на работу. Должно быть, во сне я кормлю свою семью кукурузными хлопьями.