Ларс умолкает на секунду.
– Ты знаешь, о чем они нам сообщили.
– Господи, неужели прямо перед детьми?
– Да, я тогда жутко разозлился. Они должны были отвести нас в сторонку или…
– И что… что дальше?
– А дальше все было плохо. Мы плакали. И ты, и дети, и я… – Ларс всплескивает руками. – Они были чудесные, Катарина. Я любил их как собственных родителей.
Он вновь замолкает, а я вспоминаю. Во время нашего телефонного разговора Ларс рассказал, что его не взяли в армию из-за больного сердца, и я гадала, как к этому отнесется отец. Но на самом деле папа не обратил бы внимания на такую мелочь. Я знаю, что Ларс бы очень понравился моим родителям, они бы сразу поняли, как крепко он меня любит, как мечтает о семье, а для них это самое главное. Ларс отнесся бы к ним точно так же.
– Мои родители давно умерли, и мне всегда казалось… Казалось, что Том и Клэр – это мой второй шанс.
Прежде я никогда такого не испытывала. Когда я была ребенком, подростком и молодой женщиной, когда у меня умирали домашние питомцы, родственники, друзья, ушедшие на войну, не говоря уж о том страшном дне, когда папа сказал, что умер братик, – каждый раз горе было огромным и непостижимым, но касалось оно только меня. И хотя я изредка бывала на похоронах, выражала соболезнования, писала утешительные письма, я никогда не задумывалась о чужих страданиях всерьез. Ведь можно было вернуться домой, разрыдаться и проплакать сутки напролет, мне не надо было держать себя в руках ради кого-то другого.
В той, настоящей жизни я вращаюсь в центре собственного мира. У меня есть родные и близкие, но в общем и целом я думаю только о себе: как мне устроить собственную жизнь, как справиться с переживаниями.
Здесь все иначе. Любовь куда сильнее горя. Даже оплакивая утрату родных, я должна думать о тех, кто рядом.
Беру Ларса за руку:
– Расскажи, если сможешь… Расскажи о похоронах.
Он пожимает плечами:
– Там не было… Ну, не было гробов. Только фотографии и цветы. Очень много фотографий и цветов, по правде говоря. Ты никак не могла остановиться.
– Потому что ничего другого у меня не осталось, – откликаюсь я, стараясь не думать о смысле собственных слов.
– Службу провели хорошую, в церкви яблоку негде было упасть. – Он на секунду отворачивается. – Так много народу, Катарина, я глазам своим не поверил. Бывшие сослуживцы твоего отца. Друзья твоей мамы из больницы. Все соседи из Миртл-Хилл и с нашей улицы. Твои одноклассники и однокурсники, те, с кем ты познакомилась, когда открыла магазин. Катарина, там собрались все, кого ты знала.
Я благодарна своим друзьям и знакомым, но сейчас мне хочется услышать одно-единственное имя.
– Ларс?
– Что?
– А Фрида, Фрида пришла?
Он резко встает, берет меня за руки:
– Катарина, не мучай себя!
Недоверчиво качаю головой:
– Не пришла! Она даже не пришла на похороны моих родителей!
– Любовь моя. – Ларс опускается передо мной на колени. – Любовь моя, прошлое нельзя изменить.
Он встает.
– Что бы ты ни делала, как бы ни старалась… ты бы все равно ничего не изменила. Просто не смогла бы.
Я откидываюсь на спинку кресла, пытаясь сдержать слезы.
Ларс кладет руку мне на плечо. И украдкой поглядывает на часы.
– Все хорошо. Тебе пора, – шепчу я.
– Я не хочу уходить, когда ты так расстроена. – Он заглядывает мне в глаза. – Катарина, пожалуйста, поделись с кем-нибудь своим горем. Обратись к психиатру. Хочешь, я позвоню знакомым…
Психиатр. Врач. За эти годы врачи наговорили нашей семье много горькой правды. Сказали маме, что ей больше нельзя иметь детей. Заявили мне и Ларсу, что наш малыш неизлечимо болен и во всем виновата я. Не говоря уже о Кевине – враче, – который пусть не словами, а делом недвусмысленно дал понять, что из меня не выйдет хорошей жены.
Решительно мотаю головой:
– Никаких врачей. Со мной все нормально.
Я встаю и обнимаю Ларса.
– Спасибо, что рассказал. Понимаю, это бред… но я ничего не помню.
– Я сделаю все, о чем попросишь. Только скажи. Все, что угодно, Катарина.
Улыбаюсь. Какой чудесный, добрый человек.
Но он не сможет сделать самого главного.
Он не сможет вернуть людей, которых в настоящей жизни я люблю больше всего на свете.
Ларс уходит, а я прошу Альму приготовить обед для Майкла.
– А для вас, сеньора? – Она хмурится.
– Я не голодна.
Подхожу к лестнице, зову Майкла. Он выглядывает из комнаты.
– Пора обедать, милый, спускайся. Альма с тобой посидит. – Я поворачиваюсь к горничной. – После обеда ему можно посмотреть телевизор. Он тебе не помешает.
Она пожимает плечами и кивает. Мне надо прилечь.
Устраиваюсь на кровати, накрываюсь вязаным шерстяным пледом (зеленым, в тон обоям). Я вижу его впервые, но узнаю любимый мамин узор – наверняка ее подарок на новоселье. Мама всегда была внимательна к мелочам: плед отлично смотрится в нашей чудесной спальне.
Закрываю глаза и жду пробуждения.
Глава 28
Солнечный свет бьет прямо в глаза. Я лежу на диване в своей гостиной, укрытая другим знакомым пледом. Тоже мамин любимый узор, только не зеленый, а синий с фиолетовым, я сама выбирала нитки. На животе у меня свернулся Аслан.
С удивлением обнаруживаю, что в кресле рядом с диваном сидит мама и тихонько пощелкивает спицами. Кажется, вяжет детский свитер. Голубой, для мальчика.
– Привет. А что ты здесь делаешь? – говорю я.
Она отрывается от вязанья и улыбается.
– Доброе утро, солнышко. – Поглядывает на часы. – То есть добрый день. Уже почти два.
– Ничего себе!
Я сбрасываю плед и сажусь. Аслан тоже встает, потревоженный моим движением. Потягивается, потом устраивается на краю дивана, внимательно наблюдая за мельканием спиц у мамы в руках.
– И как я умудрилась столько проспать!
Мама пожимает плечами:
– Ты не пришла на работу, и часам к одиннадцати Фрида решила нам позвонить. Она и до тебя пыталась дозвониться, но ты не взяла трубку. Попросила, чтобы мы тебя проведали. – Мама хмурится. – Китти, дверь была не заперта. Одинокой женщине нельзя оставлять дверь открытой, это опасно. А уж когда я увидела, что ты лежишь на диване, меня чуть удар не хватил. Мы с папой решили, что в квартиру вломился грабитель, задушил тебя и бросил труп в гостиной!
– Ой, извини. Наверное, я просто очень крепко спала. – Протираю глаза. – Уснула за книжкой, когда вы с папой ушли.
– Еще бы, ты совсем выбилась из сил. Мы с папой увидели, как крепко ты спишь, и решили не трогать. Позвонили Фриде, и она не стала возражать, сказала, чтобы ты взяла выходной и как следует выспалась. Потом папа уехал в автомастерскую, ему нужно было проверить тормоза у машины, а то она слишком долго простояла в гараже. Говорит, педаль тормоза плохо слушается… Я осталась тут с вязаньем. Ждала, пока ты проснешься.
Как это похоже на мою маму: поехать проведать дочь и при этом захватить с собой мешок с рукоделием.
– Ты так крепко спала, будто тебя здесь вообще не было. – Она шутливо стучит спицей мне по лбу.
Я уворачиваюсь.
– А для кого ты это вяжешь?
– Для дочки Розы. Помнишь моих соседей? Розу и Гарри, они поселились в старом доме Фриманов, когда ты от нас съехала. У их дочки Салли в январе будет малыш. Роза, конечно, заявляет, что это мальчик. У Салли уже есть дочка, так что теперь должен родиться сын. – Мама подмигивает мне. – Но я на всякий случай свяжу еще и розовый.
Подмигиваю в ответ.
– Отличный план, мам. Вовсе не факт, что после девочки у них родится мальчик.
– Это точно.
Мама качает головой и отводит глаза. Она сейчас наверняка думает о моих братьях, тех трех малышах, которые так и не сделали ни одного вдоха.
– Мам. – Я поворачиваюсь к ней, укутывая ноги пледом. – А ты хоть раз… Ты когда-нибудь жалела, что у меня нет своей семьи?
Мама поглядывает на вязанье.
– Нечестно задавать такие вопросы. Жалела ли я? Ну ты и скажешь.
Она довязывает ряд и вновь смотрит мне в глаза.
– Конечно, я бы хотела, чтобы ты вышла замуж и родила детей. Любая мать мечтает, чтобы у ее дочки была семья. Но жалеть об этом глупо. Я хочу, чтобы ты была счастлива. И мне кажется, вы с Фридой вполне счастливы вместе.
Мама принимается за следующий ряд, а я невольно прыскаю со смеху:
– Скажешь тоже!
Потягиваюсь, разминаю затекшие плечи.
– Мы с Фридой не любовницы, мам.
Мама мгновенно заливается краской.
– Нет, конечно. Я не это имела в виду, Китти.
– Ну, знаешь, некоторые женщины и вправду живут вместе, – подтруниваю я над ней.
– Знаю, солнышко, не вчера родилась.
– У нас с Фридой все по-другому, мы просто хорошие друзья.
Беседа принимает неожиданный оборот, и теперь моя очередь краснеть. Мы с мамой всегда без утайки делились друг с другом самым важным, но за тридцать пять с лишним лет – с тех самых пор, как я научилась выражать мысли словами, – мы ни разу не обсуждали лесбийские отношения ни в личном, ни в социально-научном плане.
– Что ж… – Мама задумчиво опускает спицы. – Вы с Фридой родственные души, такого человека найти нелегко. Некоторым приходится искать всю жизнь. А некоторые – да что там, многие – женятся, но не находят душевной близости даже со своими супругами.
Я сразу вспоминаю про нас с Ларсом. Получилось ли у нас обрести друг в друге «родственную душу», как сказала мама? Наверное, получилось. Он так легко понимает меня, будто мы провели вместе целую вечность. Здесь меня так понимает только Фрида.
На кого еще, кроме Ларса, я могу положиться в своей выдуманной жизни? Он – моя главная опора, одной мне не справиться. Что бы я делала с Майклом без помощи мужа? Я так и не стала хорошей матерью для этого ребенка, и если бы Ларс не вмешивался, было бы только хуже.
Вдруг я понимаю, кто еще помогал мне в том мире.
Родители! Надежные защитники, настоящие герои для меня и – самое главное – для Майкла.