– Правильно. Но давай найдем словечко поинтереснее. Например… подожди-ка, я сейчас.
Поднимаюсь на второй этаж. Я точно знаю, что мне нужно и где лежит эта вещь. Захожу в комнату Мисси и беру с полки «Иллюстрированный словарь для маленьких читателей». Торопливо сбегаю по лестнице, на ходу открывая раздел с буквой «А».
– Ну, например.
Я кладу книгу на диван между нами.
– «Аэроплан». Это значит самолет. Вот такой вот…
Снова подбегаю к парте, подхватываю тетрадку и карандаш и возвращаюсь на место. Склоняюсь к Майклу и рисую самолет, летящий над крышами домов. Рядом с рисунком добавляю подпись заглавными буквами: «АЭРОПЛАН».
– Видишь, летит над городом? Это аэроплан.
Жду, затаив дыхание. Майкл внимательно разглядывает мой рисунок.
– Аэроплан… – тихо повторяет он.
– Верно! У каждого слова есть свое собственное значение. Если ты запомнишь его, сможешь вообразить и сложить в голове все нужные буквы, тогда ты начнешь узнавать это слово в книжках и научишься его читать. Давай попробуем еще что-нибудь.
Я переворачиваю страницы.
– Вот это слово ты тоже, наверное, знаешь. «Арифметика». Это значит складывать цифры вместе, считать, что получится.
Я рисую в тетрадке пример: «1 + 1 = 2» – и добавляю подпись.
– Арифметика, – повторяет Майкл, – это арифметика.
– Ага, правильно.
– А что это за книжка? Можно мне посмотреть?
– Конечно.
Я придвигаю к нему словарь.
– Это слово я тоже знаю!
Майкл показывает на «автомобиль», рядом с которым нарисована иллюстрация.
– Это автомобиль, да? Как у вас с папой.
– Точно! Отлично, Майкл, ты все понял!
Вне себя от радости подхватываю Майкла и прижимаю к себе что есть силы.
Он тут же начинает вопить и вырываться:
– Больно! Тесно!
С громкими криками Майкл прячется в своей комнате.
Ну вот. Молодец, Катарина. Только все начало получаться…
Но я не могу сдержать улыбку. Он понял! Он узнал что-то новое, и это я его научила. Вздыхаю и откидываюсь на спинку дивана, нежно прижимая словарь к груди. Мое счастье нельзя передать словами.
Спустя некоторое время я поднимаюсь в детскую и убеждаю Майкла снова спуститься вниз. Веду его к парте.
– Мам, я не хочу больше читать, – сообщает он. – Я устал.
– Ладно.
Нет смысла давить на него. Постепенно, шаг за шагом. Если я хочу, чтобы Майкл действительно научился читать, нам нельзя торопиться.
– Давай позанимаемся математикой. Умеешь считать?
– Мам, ну что за странный вопрос!
Он садится за парту и принимается считать вслух. Добирается до сотни всего за три минуты. Потом я говорю, что этого достаточно.
– А как насчет сложения? Знаешь, сколько будет два плюс два?
– Мам! – Он картинно закатывает глаза. – Я знаю, сколько будет, если двести два умножить на два!
– Правда? – спрашиваю с улыбкой. – И сколько же?
Майкл вздыхает от скуки:
– Четыреста четыре.
– Ну хорошо.
Я отворачиваюсь от парты.
– Тогда давай посчитаем деньги.
– Настоящие? – вскидывается он.
В его голосе звучит неподдельное оживление, и я снова улыбаюсь. Он так редко проявляет к чему-нибудь интерес!
– Конечно. Настоящие деньги. Пойдем.
Мы грабим копилку, спрятанную на подоконнике в кухне. Садимся за стол и пересчитываем все до последней монетки. Майкл поразительно сосредоточен, без труда запоминает разные типы монет и складывает цифры в уме.
– Тридцать три доллара и шестнадцать центов! – гордо сообщает он.
– Целая куча баксов.
– А что такое «баксы», мам?
– Деньги.
Он хохочет, и его звонкий смех опять напоминает мне о маме. Какой удивительный подарок – услышать этот звук снова.
– Баксы! Какое забавное слово.
– Ну да, смешное. Ладно, я попрошу Альму приготовить тебе обед.
Выхожу в коридор в поисках Альмы, и мне на глаза опять попадается фотография с горным пейзажем, перевал Рэббит-Иарс. Ни с того ни с сего я наконец понимаю, почему мы выделили для снимка особое место: Ларс сделал мне там предложение.
Мы встречались уже шесть месяцев. Я еще никогда так не влюблялась! Мы с Ларсом проводили вместе каждую свободную минуту, но нам все было мало; мы будто пытались наверстать годы, проведенные порознь. Он звонил в магазин по нескольку раз в день, и я хватала трубку, задыхаясь от радости, как восторженная школьница. Фрида насмешливо улыбалась, но всегда тактично отходила в сторону, чтобы не мешать.
Почти каждый вечер я проводила с Ларсом, мы ужинали у него или у меня, ходили в кино, иногда на танцы. «Мы с тобой теперь видимся только на работе!» – капризно жаловалась Фрида, будто мы с Ларсом затеяли этот бурный роман исключительно ей назло.
– Я скучаю по тебе, сестренка, – горячо повторяла Фрида. – Выдели для меня хоть минутку!
Я кивала и извинялась, обещала сходить с ней куда-нибудь после работы. А потом Ларс звонил или заходил вечером в наш магазин, и я тут же забывала про свои обещания.
В самом конце весны, в один теплый воскресный день он сделал мне предложение. Мы поехали за город – без особой цели, просто покататься. Помчались в горы по сороковой трассе, ведущей через Винтер-парк, Грэнби и Кремлинг; за окном тянулись бесконечные горные кряжи, мелькали миниатюрные города, кое-где попадались нерастаявшие сугробы. Спустя несколько часов я предложила развернуться, но Ларс только пожал плечами: «Зачем?» Я не нашлась с ответом, промолчала, и мы поехали дальше.
Ларс припарковал машину на самой вершине перевала Рэббит-Иарс, и мы вышли полюбоваться открывшимся видом. День клонился к вечеру, и хотя солнце еще пригревало, прохладный ветер заставлял зябко передергивать плечами. Ларс снял кофту и набросил ее на меня. Потом спохватился и запустил руку в карман кофты:
– Подожди-ка… Сначала надо вручить вот это…
Он опустился на одно колено и протянул мне маленькую ювелирную коробочку:
– Катарина, ты выйдешь за меня замуж? Пожалуйста, скажи «да».
Я посмотрела на кольцо, заглянула в его ярко-синие глаза.
– Неужели ты сомневался? Конечно, выйду.
Я обняла его и прошептала на ухо:
– Да. Чтобы всегда быть вместе. Да!
Качаю головой, улыбаясь воспоминаниям, и бегом лечу в спальню.
Альма наводит порядок в ванной. Чувствую неожиданный укол совести: меня не смущает, если она гладит белье или моет посуду у меня на глазах, потому что в той, другой, выдуманной жизни я спокойно справлялась с такими делами сама и не тяготилась ими. Но отмывать ванну и туалет? Никто никогда не мыл за меня ванну, разве только мама в глубоком детстве. Альма невозмутимо работает, улыбается и напевает себе под нос. Я с удивлением узнаю мелодию: это «De Colores». Никогда не слышала ее в другой жизни, но точно помню, что Альма пела ее моим детям. В ней поется про все яркое и разноцветное, что есть в этом мире.
De colores, de colores… Se visten los campos en la primavera. De colores, de colores… Son los pajaritos que vienen de afuera[15].
И тут в моей памяти всплывают все мелочи об Альме, которые я раньше знала – и забыла. Я вспоминаю, что ей сорок семь лет. Они с Рико выросли в маленьком городке в штате Сонора на севере Мексики, очень рано поженились. Много лет назад Альма со слезами на глазах рассказывала мне о трагической судьбе своих старших детей, мальчика и девочки. В доме родственников, где они остались погостить, случился пожар, и малышей не спасли. Рико и Альма долго горевали, но потом снова решили завести детей, и у них родилось еще двое. Вскоре после этого, поддавшись на уговоры своих братьев, Рико переехал в Денвер. Он работал в ресторане и копил деньги, чтобы перевезти к себе Альму с дочерьми. Нужную сумму он набрал только через четыре года. Девочки были еще совсем крошками, поэтому образование они получили в Америке. Альма отчаянно гордится обеими дочками: старшая сейчас учится в Денверском университете и мечтает стать журналистом, а младшая сразу после школы вышла замуж, и недавно у Альмы появился внук.
Я вспоминаю тот день, когда впервые увидела Альму – впервые после побега в другой мир, где на место Катарины пришла Китти. Китти не понимала, почему темнокожие должны прислуживать белым. Катарина прожила в этом обществе долгие годы и исподволь привыкла к нему, а вот для Китти такое положение дел было дикостью.
Но ведь на самом деле я стала Катариной много лет назад. Китти помогла мне посмотреть на этот мир совсем другими глазами, помогла понять, что к слугам нельзя относиться как к людям второго сорта. Кажется, это неожиданное откровение стало для меня еще одним подарком – наравне с теми чудесными минутами, которые я провела с мамой.
Я обязана Альме очень многим. Если бы не она, я бы еще не скоро заметила, как Дженни калечит Майкла своим воспитанием. Сколько бы времени прошло, прежде чем я это осознала? Сколько еще жестокости пришлось бы вытерпеть моему сыну, если бы не женщина, которая сейчас моет пол в нашей ванной?
– Альма! – окликаю ее.
Она выпрямляется и поворачивается ко мне.
– Спасибо тебе.
Глупо-то как, я мешаю ей работать. Торопливо продолжаю:
– Спасибо за все, что ты для нас делаешь. Ты так заботишься о нашей семье, а ведь у тебя и своя есть, им тоже нужно твое внимание…
Она кивает:
– Sí, senora.
– Как дела у твоих девочек?
Мне становится стыдно, едва вопрос срывается с языка. У Альмы столько работы, а я пристаю к ней с разной ерундой.
Но Альма улыбается, ей приятен мой интерес.
– Bebé уже большой! Сидит сам, совсем сам!
Отличные новости про внука Альмы.
– Ой, я так люблю этот возраст! Когда ребенок уже умеет сидеть, можно просто постелить одеяло на полу, дать ему пару игрушек, и он будет спокойно с ними возиться.
Альма кивает:
– Sí, я тоже люблю. И его mamá любит.
– Альма, скажи, когда мы в последний раз поднимали тебе жалованье?