Мать Нины, Кэндис, родила ее после очень короткой связи с каким-то парнем, которого встретила в те странные времена, когда еще не существовало Гугла и приходилось полагаться на то, что человек рассказал вам лично. Нина часто качала головой при мысли о том, как безумно рисковали те представители поколения Х. Они не могли ни заглянуть в электронную базу данных о судимостях, ни проверить в соцсетях наличие у нового ухажера жены и детей, ни пролистать страницу интересующего человека на много месяцев назад, чтобы составить о нем представление. Им приходилось лично разговаривать с полнейшим незнакомцем, о котором у них не было вообще никакой информации. Можно было притворяться совершенно другим человеком при каждой новой встрече, и для этого не нужно было даже заводить фальшивый профиль – какое поле для обмана! В любом случае мама Нины даже не запомнила толком имя того парня и ничуть не переживала по этому поводу. Она была газетным фотографом, путешествовала по миру и заводила любовников, когда те ей подворачивались, безо всяких сложностей и угрызений совести. «Я знаю, что хотела тебя, – говорила она Нине. – Но еще не факт, что захотела бы его».
Поначалу Кэндис брала с собой Нину повсюду, таская ее под мышкой и укладывая на ночь в ящик комода в отеле. Однако спустя год-два Нина подросла, стала сильнее ворочаться, поэтому Кэндис пришлось найти славную квартирку в Лос-Анджелесе, еще более славную няню и оставить Нину саму разбираться со взрослением. Она появлялась раза три-четыре в год с сувенирами и странными сладостями, пахнущая аэропортом. Нина так по-настоящему ее и не узнала, хотя внушительная фигура Кэндис всегда маячила на границе детского воображения. Когда Нина ребенком впервые прочитала «Балетные туфельки», она поняла, что ее мать – двоюродный дедушка Мэттью[3].
Ее няня Луиза была замечательным родителем: веселым, интересным и начитанным, добрым и любящим. Она устроила Нине спокойную благополучную жизнь, а когда та закончила университет, обняла ее на выпускном, всплакнула и вернулась на малую родину в южных штатах, чтобы помочь растить детей собственным уже совсем взрослым дочерям. Отъезд Луизы Нина переживала гораздо тяжелее, чем когда-либо раньше – прощание с матерью. Кэндис начала гонку, но до финишной черты Нину довела Луиза.
По матери Нина скучала гораздо меньше, чем по наличию отца. Она плохо себе представляла, для чего они в целом нужны, но видела, что они стоят у края поля во время школьного футбольного матча или появляются с руками в карманах после уроков. В средней школе они полностью исчезли, а в старшей – возникли снова. Теперь они на машинах забирали дочерей с поздних вечеринок, старательно отводя глаза от девочек-подростков, пахнущих аптечным спреем для тела и щеголяющих внушительными декольте на едва сформировавшихся грудях. Нине они казались загадочными. Приходя в гости к друзьям, она видела их мам (даже становилась с ними подругами), но к окончанию школы так и не поняла, в чем смысл отцов. Они казались приятным дополнением, как бассейн, миленькая собачка или врожденная предрасположенность к чистой коже.
– Так что у тебя там сегодня? – спросила Лиз. – Книжный клуб изысканных леди? Игра в бридж в поддержку трансгендеров? Встреча дьяволиц декупажа?
– Тебе кажется, что ты очень остроумна, – ответила Нина, – но на самом деле ты просто завидуешь, что у меня столько занятий, поддерживающих жизнь моего разума.
– Моему разуму не нужна поддержка, – ответила Лиз. – Наоборот, я принимаю тяжелые наркотики в надежде убить часть мозговых клеток, чтобы сравнять шансы мозга и тела.
На самом деле это относилось и к Нине. Не принятие тяжелых наркотиков, а то, что ее разум не нуждался в поддержке. В детстве ей говорили, что у нее то ли СДВ, то ли СДВГ, то ли какая-то другая аббревиатура, но школьная библиотекарь просто цокнула языком и заявила, что у Нины отлично развито воображение и нельзя требовать, чтобы она ждала, когда остальные ее нагонят. Библиотекарь стала давать Нине художественные книги и энциклопедии для дополнительного чтения. Этот подход, как теперь понимала Нина, не мог считаться полезным с медицинской точки зрения и никак не улучшил ее математические навыки, но благодаря ему она, едва перейдя в старшую школу, стала начитаннее всех, включая учителей. А еще благодаря ему она теперь воспринимала книги как лекарство, убежище и источник всего хорошего на земле. Пока что с ней в жизни не случилось ничего, что могло бы ее переубедить.
Нина посмотрела на начальницу:
– Сегодня у нас квиз.
Она знала, что Лиз хочет присоединиться к ее команде по квизам, но не может набраться энергии, необходимой для полуночных посиделок и еженедельных исследований новых любопытных фактов.
– Разве вас еще не отстранили от участия? Я думала, отстранили, потому что вы все время выигрываете.
– Нас отстранили в одном баре, но существует полно других, где о нас никогда не слышали.
Лиз подняла брови:
– То есть вы квизовые жулики?
Нина пожала плечами:
– Преступная жизнь мечты.
Лиз посмотрела на нее:
– Давай, назови какой-нибудь любопытный факт.
Нина отрицательно покачала головой.
– Ну пожалуйста.
Нина вздохнула:
– Ну, назови хоть, из какой категории.
– Морские обитатели.
– Слишком легко. Осьминог весом 45 килограммов может протиснуться в дырку размером с помидор черри.
– Курт Воннегут.
– Одним из первых в Америке стал продавать «Саабы».
– Юпитер.
– У него самый короткий день из всех планет. Может, хватит?
– У тебя болит голова? Ты видишь ауру предметов?
– Нет, но это предвкушение у тебя на лице убивает весь настрой.
Усмехнувшись, Лиз пошла по своим делам.
– Ты даже не представляешь, насколько забавна эта твоя способность, – бросила она через плечо. – Не забудь завтра одеться посимпатичнее. Должен зайти Мефистофель.
– Хорошо, – Нина, нахмурившись, посмотрела ей вслед, потом попыталась вспомнить, сколько точно длится день на Юпитере. Она ничего не могла с собой поделать, он длится… 9 часов 55 минут. Слава богу. Когда Нина не могла что-то вспомнить, это было для нее пыткой. Как когда чешется нёбо во рту или зудит между пальцами ног от комариного укуса. Приходится лезть туда и чесать, пусть даже место чересчур чувствительное. Лиз думала, что все многочисленные увлечения Нины были для нее способом выйти в свет и пообщаться с людьми, но она ошибалась. Дело было в том, что мозг Нины, не находя себе занятия, слетал с катушек и начинал сводить ее с ума нескончаемым потоком мыслей или навязчивыми вопросами, на которые ей нужно было найти ответ. Квизы, чтение, книжный клуб – все это было лишь средством самообороны.
Глава 2в которой мы узнаем, что раздражает Нину
Нина шла домой в золотом сиянии, заливающем вечерний район, в тот волшебный час, когда осветители и просто случайные прохожие мечтают о том, как проведут ночь. Люди вокруг гуляли после работы с собаками, говорили по телефону, не обращая внимания на то, как косые лучи солнца отражаются от окон и дверных молотков, и на то, что пастельное небо кажется полупрозрачным, как одежда на завсегдатаях ковровых дорожек. Нина часто думала, что по части архитектуры Лос-Анджелес не слишком красивый город, но несколько раз в день небо делает его прекрасным. Как и подобает Голливуду, осветителем здесь выступает бог.
В этот час медно-рыжие волосы Нины пламенели в солнечном свете. Знай она в ту минуту, как чудесно выглядит, непременно сфотографировала бы себя. Но, к сожалению, она думала только о том, как здорово было бы поесть маринованных огурчиков – порезанных или целиком, и упустила возможность. Она была не из тех женщин, которые обращают на себя внимание на улице. Ее внешностью нужно было проникнуться, а безучастное выражение лица подсказывало, что вам вряд ли дадут шанс это сделать. Маленькая и тоненькая, она походила на олененка, но стоило с ней заговорить, как становилось понятно, что на самом деле это лиса. Как однажды сказала ее хорошая подруга Ли, Нина не была вредной, она лишь называла вещи своими именами.
Нина снимала флигель одного из особняков на Виндзорском бульваре. Это было очаровательное местечко с отдельным входом, никак не сообщающееся с главным зданием. Идеальное жилье для Нины. Владельцы дружили с ее матерью и к тому времени, как Нина окончила университет, чудесным образом завершили ремонт своего флигеля. Они великодушно предложили его Нине в аренду, и та с радостью согласилась.
Кот Фил ждал ее, сидя на калитке. У него была двуцветная коричнево-кремовая шерсть, белые лапки и черный кончик хвоста. Когда калитка открылась, он спрыгнул и побежал вперед нее по лестнице, вздернув хвост, как флажок на детском велосипеде. Нина заметила, что на коврике перед дверью лежит большой, но однозначно мертвый червяк. Кот небрежно стал рядом, как будто говоря: «Ах да, чуть не забыл, я принес тебе червя. Ничего особенного, просто мертвый червяк, которого я убил собственными лапами и принес тебе. Подумал, вдруг тебе захочется немного подкрепиться после работы». (Похоже, он насмотрелся «Винни Пуха».)
Нина наклонилась и погладила его по голове:
– Спасибо, Фил. Замечательный червяк.
Фил потерся об ее ногу, явно пребывая в восторге от самого себя. Может, другие кошки и сидят целый день дома, вылизывая задницы, а он занимался делом.
– Только я приберегу его на потом, если ты не возражаешь.
Фил пожал плечами.
Открыв дверь, Нина вошла в дом, сбросила обувь и украдкой положила червя на кухонную стойку, чтобы выкинуть, когда кот отвернется. Посмотрела на большущие настенные часы: до квиза оставался еще час. Нина поставила чайник: время расслабиться и привести себя в порядок. Она любила свою квартиру, хотя «квартира» – слишком громко сказано. Скорее, это была одна большая комната с ванной и крошечным кухонным уголком, но в ней было вдоволь света и книжных полок, а что, собственно, еще нужно? Большие двойные окна на южной и западной стенах наполняли комнату солнцем и яркими цветами, а книжные полки поднимались от пола до потолка. У окна стояло огромное кресло, в котором Нина могла читать часами, чем она и занималась. Персидский ковер, весь в тиграх и птицах, красных и оранжевых пятнах, был сувениром из какой-то маминой поездки и появился где-то через две недели после того, как она перевезла свои вещи (кровать, кресло, шесть коробок с книгами, кофемашину, котенка и доску для заметок). К нему был прикреплена записка: «Он много лет у меня храни