В ту же ночь он сообщил о своем приобретении Абраше Хвойнику, бундисту из состава командования ФПО, который отвечал за закупку оружия. Хвойник остался доволен, но при этом изобразил разочарование. Шестизарядный револьвер впору подарить подружке, он подходит для дуэли – если нет намерения убивать противника. Организации же не хватает настоящего оружия, но, впрочем, ладно, сойдет. Он объявил Шмерке: «Завтра днем, незадолго до возвращения с работы, к тебе в здание ИВО зайдет сотрудник полиции гетто. Скажет пароль: “Тебя ждет Берл” – отдашь ему пистолет».
Передача прошла без сбоев. Сержант полиции гетто Моше Браузе произнес пароль, Шмерке вытащил револьвер из тайника и Браузе его унес, пожелав: «Да будет это добрым началом!» Так и оказалось[184].
Вскоре такие встречи вошли в обычай. Раз в два-три дня Янкаускас приносил в обед оружие – пистолеты, гранаты и патроны, а в конце дня появлялся Браузе, забирал оружие и приносил деньги, чтобы за него заплатить. Ружка Корчак и Михал Ковнер были посвящены в тайну и проверяли принесенное оружие: в рабочем ли состоянии, насколько подходящее. За месяц Шмерке закупил пятнадцать пистолетов стоимостью от 1500 до 1800 немецких марок.
Передачу оружия и денег необходимо было осуществлять быстро, не привлекая внимания коллег, не состоявших в ФПО. Многих членов «бумажной бригады» тревожило, что кто-то из товарищей по работе может оказаться доносчиком[185].
Помимо сержанта Браузе из полиции гетто, у «бумажной бригады» имелся второй канал доставки оружия в гетто. Мендель Боренштейн, плотник из «трудовой бригады», проносил боеприпасы и пистолеты в своем ящике для инструментов с двойным дном[186].
Кроме того, «бумажная бригада» помогала расплачиваться за оружие, используя свои запасы. Из Музея Ан-ского на Вивульского, 18 доставили десятки серебряных бокалов для киддуша, указок для чтения свитков Торы и прочих ритуальных предметов из золота и серебра. Ковнер, Ружка и другие вносили их в гетто и передавали в ФПО для переплавки. Потом золото и серебро продавали на черном рынке, а деньги шли на покупку столь необходимого оружия[187].
Операция по переплавке вдохновила Суцкевера на создание одного из самых знаменитых написанных в гетто стихотворений – «Свинцовый набор типографии Ромма». Автор воображает, как борцы еврейского Сопротивления переплавляют свинцовые типографские формы, с которых в виленском издательстве Ромма печатали Талмуд, – и отливают из них пули для борьбы с немцами. Одна буква расплавляется за другой, и Суцкевер сравнивает себя, равно как и других борцов, со священниками из древнего храма, которые наполняют маслом менору. Гений еврейского народа, на протяжении многих веков являвшийся миру через изучение священных текстов и молитву, теперь будет являться через вооруженное противостояние:
Отлитые пули блестят под рукою,
А буквы, святой исполняя обет,
Строкой вавилонской и польской строкою
Уходят в огонь: было слово – и нет,
Но мужество предков течет к нам рекою —
Пусть выстрелы грянут и вздрогнет весь свет![188]
Стихотворение Суцкевера содержало вдохновенный образ и воодушевляющую мечту. На деле наборные формы из типографии Ромма захватили и расплавили немцы. Тем не менее стихотворение основывалось на другой, совершенно реальной операции, которую провела ФПО: металлические бокалы для киддуша и указки для Торы были переплавлены, чтобы закупить оружие.
Как-то раз Хвойник, один из командиров ФПО, попросил Шмерке о встрече. «Вы отлично работаете. Товар хороший. Но с одними пистолетами в бой не пойдешь. Нам нужны винтовки, а главное – пулеметы». Шмерке нервически хихикнул. А потом взял себя в руки, вспомнил о воинской дисциплине и ответил по форме: «Так точно!»
На следующий день при встрече с Янкаускасом Шмерке заговорил про пулеметы, и – к его глубочайшему удивлению – для его друга это не стало сюрпризом. «Погляжу, что можно сделать».
На следующую назначенную встречу Янкаускас не явился. Его не было несколько дней, Шмерке забеспокоился, что его арестовали. Если так – очень скоро немцы придут за ним, Шмерке. Несколько ночей он ночевал в гетто по разным адресам.
А потом, в дождливый день, под конец обеденного перерыва, когда вот-вот должны были вернуться немцы, Янкаускас открыл ворота ИВО – в руке у него был футляр для альта. Шмерке бросился ему навстречу.
Шмерке. Что такое? Ты решил поучиться играть на альте?
Янскаускас. Этот альт умеет стрелять. Держи.
Шмерке схватил тяжелый футляр и потащил в подвал. Сообщил о своем приобретении Михалу Ковнеру, Ружке и Суцкеверу. Было решено немедленно разобрать пулемет и спрятать по частям в разных помещениях – на случай, если какой-нибудь любопытный работник, видевший футляр с альтом в окно, решит зайти и посмотреть на музыкальный инструмент[189].
Едва они разобрали и спрятали пулемет, вернулись немцы, причем не на одной машине, а на двух. С гостями. Вилли Шефер зашел в здание в сопровождении высокопоставленных гостей в униформе. Сердца у членов ФПА бились очень громко: Шефер решил провести для посетителей экскурсию по зданию и, комната за комнатой, показать все сокровища. Немцы вошли в зал с произведениями искусства (ствол пулемета лежал под тремя картинами) и принялись рассматривать экспонаты: Шагал, Минковский и пр. Суцкевер, отвечавший за отдел искусства и работавший в соседней комнате вместе с Рахелой Крыньской, был вне себя от волнения. Шефер взял в руки одну картину, потом другую… Еще одна – и он обнаружит ствол. Суцкевер побелел как полотно и побежал сообщать Шмерке, что катастрофу уже не отвратить.
Рахела Крыньская заметила, что друг ее очень взволнован, и поняла: над ними нависла беда. Она не входила в члены ФПО и была не в курсе операции по контрабанде оружия, однако давно уже сообразила, что Янкаускас во время своих посещений приносит Шмерке не только хлеб. Нельзя было терять ни минуты – она решила отвлечь визитеров. Подошла к дверям соседней комнаты и окликнула Шефера: «Господин начальник, господин начальник, я нашла ценную рукопись!» Немцы повернулись на зов и подошли рассмотреть, что она держит в руках: документ времен Польского восстания 1830 года. После осмотра они отправились восвояси[190]. Уловка сработала, катастрофу удалось предотвратить.
Шмерке гордился обеими своими ролями – и книжного контрабандиста, и члена ФПО. Он считал, что две формы сопротивления дополняют друг друга. В своих мемуарах он пересказывает сказку: создав первого еврея, библейского патриарха Авраама, Бог отправил его в путь по жизни с двумя дарами: книгой, которую Авраам взял в одну руку, и мечом, который он держал в другой. Однако патриарх так увлекся чтением, что не заметил, как меч выпал у него из руки. С тех пор евреи и стали народом книги. Теперь борцам из гетто и партизанам предстояло отыскать потерянный меч и взять его снова[191].
Глава двенадцатаяПодневольные музейщики и ученые
В начале июля 1942 года Альберт Шпоркет, неотесанный начальник виленской группы ОШР, дал «бумажной бригаде» неожиданное задание: подготовить выставку про евреев и большевиков, используя имеющиеся в здании ИВО материалы. Выставку он замыслил как инструмент политического просвещения немецких бойцов, дабы вызвать у них дополнительную неприязнь к двум главным врагам рейха. Кроме того, Шпоркет хотел похвастать работой ОШР в Вильне перед высшим немецким командованием, продемонстрировать, как важны его грабительские операции для немецкой «науки».
Имелось единственное препятствие: Шпоркет и его коллеги ровным счетом ничего не понимали в еврейских делах, а специалист по иудаике Герберт Готхард выставкой не заинтересовался. В итоге Шпоркет оставил подготовку выставки в руках своих еврейских невольников, исходя из одного соображения: что бы они ни подготовили, это обязательно «обнажит» злокозненно-дегенеративную природу еврейства и коммунизма. В итоге получилась странная смесь сочувствия, объективности и антисемитизма.
Выставка, размещенная в выставочном зале ИВО (там, где Институт изучения идиша когда-то проводил экспозицию, посвященную отцу современной литературы на идише И.-Л. Перецу), делилась на два раздела: еврейский – по правой стороне и советский, самым подходящим образом, – по левой. На одной стене висели портреты Виленского Гаона, Матитяху Страшуна и других раввинов, на другой – фотографии Сталина, членов Политбюро и маршала Ворошилова. Две группы почтенных персон разглядывали друг друга через зал.
Еврейский раздел состоял из предметов Музея Ан-ского – всю коллекцию второпях перевезли в здание ИВО для сортировки. Были выставлены скульптуры и картины еврейских художников, редкие старинные книги (в том числе крошечный карманный сидур XVII века), рукописи. В одной витрине лежали титульные листы современных книг на иврите и идише, с иллюстрациями. В центре находился свиток Торы, окруженный серебряными ритуальными предметами, и атласный хасидский лапсердак («капоте» на идише) на собственными руками сделанном манекене[192].
Вокруг лапсердака разразился скандал: однажды ночью он исчез – судя по всему, его похитил трубочист. (Трубочисты пользовались полной свободой перемещения с одной крыши на другую по всему городу и активно промышляли кражами и контрабандой. Некоторые помогали вносить в гетто оружие для ФПО.) Заместитель Шпоркета Вилли Шефер обвинил членов «бумажной бригады» в краже лапсердака – ценного выставочного экспон