Глава тринадцатаяИз гетто в леса
В середине июля 1943 года немцы узнали о существовании в гетто ФПО: донес, не выдержав пыток, пойманный ими коммунист-поляк. Им стало известно, что во главе организации стоит Ицик Витенберг, и они потребовали у начальника полиции гетто Якоба Генса его выдать. Витенберг спрятался, а Генс обратился к узникам гетто с речью, предупредив, что если Витенберга не поймают, уничтожат всех. Одна жизнь обменивалась на двадцать тысяч жизней. Перепугавшись, узники гетто устроили отчаянную охоту, в итоге Витенберг сдался немцам и погиб в застенках гестапо 17 июля – по всей видимости, покончил с собой.
Бард гетто Шмерке Качергинский обессмертил это роковое событие в балладе. Завершалась она монологом героя-мученика и призывом к оружию:
Но Ицик наш снова
Промолвил сурово:
«Врагам не устрою я пир!
Жаль жизни, но все же
Мне ваши – дороже».
И с честью погиб командир.
И снова во злобе
Враг рыщет в чащобе,
Жди, маузер, – близок наш час!
Тогда ты народу
Подаришь свободу,
Тогда я исполню приказ![215]
Песня звучала бодро, но это не делало ситуацию менее тяжелой. Узнав о существовании ФПО, немцы либо попытаются сломить сопротивление военной силой, либо полностью ликвидируют Виленское гетто, депортировав его обитателей. Так или иначе, дни гетто были сочтены.
19 июля, через два дня после гибели Витенберга, Альберт Шпоркет приказал Герману Круку написать для ОШР последний отчет о своей работе: он должен был охватить все полтора года подневольного труда. Для членов «бумажной бригады» это стало знаком, что их трудовая деятельность – а возможно, и жизнь тоже – близится к завершению[216].
Предчувствия подкрепляло и полученное ими задание. Десятерых членов бригады отправили на Университетскую улицу «завершить работу» в Библиотеке Страшуна. Эта группа – в нее вошли Шмерке, Суцкевер и Крыньская – произвела последнюю «селекцию» книг и печально попрощалась с легендарным собранием. Шмерке удалось унести в гетто еще несколько раритетов[217].
После этого они вернулись в ИВО для окончательной зачистки. Суцкевер в последний раз обшарил здание, отбирая сокровища, которые можно было утащить на чердак. Ему попалась гостевая книга ИВО в кожаном переплете – там были записи, сделанные известными людьми: писателями, учеными, политиками, главами общин. Суцкевер с друзьями переворачивали страницы, и перед глазами вставали образы довоенного ИВО: занятия с Максом Вайнрайхом, работа в библиотеке, беседы с сотрудниками и студентами.
Члены «бумажной бригады» решили записать свои посвящения на последней странице гостевой книги и спрятать ее на чердаке. Вдруг кто-то ее обнаружит после войны, когда их уже не будет в живых, – тогда записи станут памятником их деятельности. Суцкевер вписал последнюю строфу своего стихотворения «Молитва к чуду» – проникновенную просьбу о спасении:
Смерть нагоняет, пулей мчит летучей
Навек с моей разделаться мечтой.
Миг – и лежу я бездыханной кучей,
Коль обогнать не сможешь – стань уздой.
Но обгони! А нет – браниться буду,
Ведь совесть, знаю, не чужда и чуду.
Надпись Рахелы Крыньской куда мрачнее: Morituri vos salutant («Идущие на смерть приветствуют вас»). С этими словами гладиаторы древности обращались к императору, прежде чем выйти на арену[218].
В гетто, где обстановка стала напряженной и нервозной, Зелиг Калманович призывал всех узников не терять веры и надежды. На встрече Союза писателей гетто человек, которого называли пророком гетто, вынул хасидскую книгу, тайно вынесенную из ИВО, и вслух зачитал одну фразу: «Не до́лжно человеку впадать в уныние, ибо уныние есть отрицание бытия». Калманович толковал эту фразу, как хасидский ребе, проповедующий за праздничным столом: «Уныние – отрицание бытия, и именно этого добиваются немцы. Они не просто хотят нас убить, они хотят обесценить наше бытие еще до того, как нас не станет. Назло немцам – как бы тяжело это ни было – давайте помнить о том, что негоже впадать в уныние!»[219]
1 августа 1943 года гетто закрыли полностью. С этого дня бригадам больше не разрешали выходить на рабочие места в городе. Члены «бумажной бригады» были официально уволены[220].
6 и 19 августа по ходу акций, проводившихся немцами и эстонскими полицейскими при содействии еврейской полиции гетто, тысячи узников были согнаны для вывоза в трудовые лагеря в Эстонии. Поначалу никому не было известно, куда их отправили на самом деле, в трудовые лагеря или на смерть. Нервозность достигла новых высот, несмотря на все заверения Генса.
Чувствуя, что конец близок, Крук решил, что пришло время спрятать архивы гетто в металлические канистры. Архив представлял собой калейдоскоп документов, описывающих жизнь в гетто: тысячи писем, записок, докладов и просьб, которые были составлены в разных отделах администрации гетто или ими же получены. Кроме того, он спрятал туда же три экземпляра своего дневника. Самые большие надежды он возлагал на экземпляр, помещенный на чердак дома 19 по Малой Стефановской улице (Кважелна по-польски) за пределами гетто: он воспользовался своим «железным пропуском», чтобы сходить туда со своей секретаршей и указать, где именно дневник спрятан. Второй экземпляр он положил в металлическую канистру и закопал в бункере Гершона Абрамовича на Шавельской улице. Третий экземпляр отдал поляку-священнику, с которым познакомился, когда описывал виленские церкви по распоряжению ОШР[221]. Получалось, что важнейшие жизненные задачи Крука – сохранить книги, внести в гетто печатные и рукописные материалы и создать летопись гибели виленского еврейства – были решены.
После того как члены «бумажной бригады» смирились с неизбежностью скорой гибели либо в ходе высылки, либо в бою, их неожиданно вернули в ИВО. В конце августа Шпоркет умудрился выдернуть своих работников еще на неделю для завершающей приборки. Невольники складывали в стопки последние книги и газеты, предназначавшиеся для отправки в Берлин и Франкфурт. Одна из последних дневниковых записей Калмановича, от 23 августа, гласит: «Работа наша близится к завершению. Тысячи книг отправляют на свалку, еврейские книги ждет ликвидация. С божьей помощью то, что мы сумели спасти, уцелеет. Мы отыщем их, когда вернемся свободными людьми»[222].
В обеденный перерыв последнего дня в ИВО несколько членов бригады собрались в комнате у Рахелы Крыньской и стали писать завещания. Шмерке посмотрел вокруг и, прежде чем взяться за перо, простился с миром: ему было тридцать пять, в комнате он оказался старшим.
Двадцатилетняя блондинка по имени Рохеле Тренер, которая проработала в бригаде лишь несколько месяцев, спросила у Шмерке, что ей написать. «Ну, у тебя наверняка есть где-то родня». Тренер перечислила своих родственников: «У меня сестра и тетя в Нью-Йорке, четверо двоюродных в Эрец-Исраэль, еще двое – в Южной Африке, дядя на Кубе. Сестра с мужем в гетто, а… родители и два брата – в Понарах». Когда Тренер начала писать, со Шмерке, жизнерадостным товарищем, беззаботным шутником, неисправимым оптимистом, случилось небывалое: из глаз его потоком хлынули слезы[223]. Шмерке, автор бодрого молодежного гимна «Молод каждый, каждый, каждый…» понял, что молодежь Виленского гетто никогда не увидит «мира света и свободы».
Утром 1 сентября гетто окружили немцы и эстонские полицаи, внутрь отправили наряды отлавливать всех, кто появится на улице. Немцы потребовали выдать три тысячи мужчин и две тысячи женщин для отправки в трудовые лагеря в Эстонию – треть всего оставшегося населения.
ФПО, которой теперь командовал Аба Ковнер, сочла эту акцию началом ликвидации гетто и призвала к всеобщей мобилизации. Полевой штаб организации был перенесен в дом № 6 по улице Страшуна, в здание библиотеки гетто. В библиотеке находился один из самых крупных схронов оружия, другой – под примыкающей к ней спортивной площадкой. Бойцы выстроились вдоль книжных полок, приготовившись к последней битве. Если Литовский Иерусалим падет, он падет в окружении книг.
Другие группы бойцов ФПО рассредоточились по улице Страшуна. Организация призвала население гетто к общему восстанию, однако на призыв откликнулись немногие. Узники не верили, что им грозит неминуемая смерть. От вывезенных в Эстонию приходили вести и письма: они живы и работают. Оставшееся население гетто предпочитало трудовые лагеря, где будет шанс выжить, самоубийственной схватке с вооруженными фашистами[224].
К концу этого дня немцы отправили вооруженный отряд на улицу Страшуна – отлавливать людей для отправки в Эстонию. Группа бойцов ФПО, находившихся в доме № 12, открыла огонь, и командовавший группой Иехиель Шейнбаум был убит в короткой перестрелке. Приближался вечер, немцы решили не двигаться дальше в направлении библиотеки, располагавшейся в доме № 6, и покинули гетто, чтобы не вступать в темноте в уличные бои.
Шмерке был в числе бойцов ФПО, находившихся в библиотеке и приготовившихся к последней схватке. Он стоял на посту и читал товарищам отрывки из «Сорока дней Муса-Дага» Франца Верфеля, истории геноцида армян, рассказанной на примере армянской деревни, решившей сопротивляться османской армии[225]. То было, по сути, чтение мрачных пророчеств об их собственной участи.