Вайнрайху он предъявил более прозаическое объяснение: устал ждать[462].
Суцкевер покинул Францию морем 2 сентября 1947 года. По прибытии в Хайфу он отправил Вайнрайху одно из первых писем: «Устал, но очень доволен путешествием. Надеюсь, что здесь смогу работать и учиться. <…> Пока мало видел и страну, и людей. Хочу провести месяц наедине с собой, собраться с мыслями». Далее он добавляет: «Не сомневайтесь, друг мой, что я и отсюда всеми силами стану помогать ИВО. А также отправлю вам оставшиеся материалы». Да, в руках Суцкевера все еще оставался значительный объем материалов, в том числе и часть дневника Германа Крука[463].
Шмерке остался в Париже, осмысляя потенциальные возможности. Был он, по сути, безработным, жил на авансы и авторские отчисления от продажи книг, а также на деньги от лекционного турне по лагерям для перемещенных лиц. Он постепенно понимал, что шансов на получение американской визы у него, бывшего коммуниста, крайне мало. Ему хотелось бы переехать в Палестину, но очередь на получение разрешения оказалась очень длинной, а лидеры сионистов не спешили давать преференции новообращенному в свою веру, который на протяжении долгих лет был коммунистом.
Кроме того, Шмерке тревожило, что в ивритоговорящем ишуве, где к идишу относились довольно враждебно, сам он окажется не у дел. Через несколько месяцев после приезда Суцкевера в Землю Израиля, Шмерке написал ему письмо, в котором просил о помощи и моральной поддержке. «Если ты сочтешь, что я смогу там жить, найти работу, а обращаться со мной будут как с равным, и если ты действительно сможешь что-то сделать в этом направлении, я не только буду тебе глубоко признателен, но и приеду в Эрец-Исраэль»[464]. Суцкевер ответил словами ободрения, но без конкретных обещаний.
К концу 1947 года все уцелевшие члены «бумажной бригады» оказались в рассеянии. Шмерке оставался в Париже, Суцкевер отбыл в Тель-Авив, Рахела Крыньская жила в Нью-Йорке. Другие выжившие обосновались в Израиле, Канаде и Австралии.
Глава двадцать седьмаяВозвращение из Оффенбаха,или Пророчество Калмановича
Материалы, ради спасения которых Шмерке Качергинский и Авром Суцкевер рисковали жизнью, причем дважды, заняли особое место в сердце Макса Вайнрайха. При этом он знал, что главное сокровище – это огромный массив книг и документов, находящихся в Германии: он больше в пятьдесят раз. Вайнрайха постоянно терзала мысль, что материалы эти – в Германии, на родине грабителей и убийц.
Однако вытащить собственность ИВО из рук американского правительства оказалось мучительно сложно. Бюрократические перепалки между Госдепартаментом и Военным министерством не прекращались. 7 мая 1946 года Госдепартамент сообщил Американскому еврейскому комитету о своем решении переправить коллекцию ИВО в Нью-Йорк. Вайнрайх возрадовался, но, как выяснилось, преждевременно. Через две с половиной недели, 24 мая, Военное министерство уведомило об отмене этого решения. «Целесообразность сделать исключение из общей процедуры для этого конкретного собрания представляется сомнительной. <…> Общая установка состоит в том, чтобы возвращать похищенное имущество в страны его происхождения»[465].
В то же время американское правительство начало обсуждать вопрос о судьбе полутора миллионов еврейских книг, находившихся в Оффенбахе, с недавно сформированной Комиссией по восстановлению культуры европейского еврейства, во главе которой стояли преподаватели из Колумбийского университета Сало Барон и Джером Майкл. Собрание ИВО стало частью более масштабной проблемы.
В общем смысле сложностей действительно было немало: хозяев некоторых книг можно было вычислить по экслибрисам и надписям, владельцы большинства были неизвестны. Были книги, принадлежавшие организациям, которые после войны возобновили свою работу, другие происходили из организаций, которых больше не существовало и преемников у них не осталось. Были страны, с которыми США связывали официальные договоры о реституции, однако были и другие.
В то же время поверх всех этих частностей стоял один общий вопрос: кому принадлежат еврейские книги – странам происхождения или еврейскому народу? Если еврейскому народу, кто его представитель? В 1946 году еврейского государства еще не существовало. Комиссия по восстановлению культуры европейского еврейства – консорциум, в который вошли Всемирный еврейский конгресс, Американский еврейский комитет, Еврейский университет и многие другие видные организации, – заявляла, что она и является таким представителем. Комиссия просила американское правительство утвердить ее в роли доверительного собственника, выступающего от лица еврейского народа, всех еврейских книг, обнаруженных в зоне американской оккупации в Германии. Создавалось впечатление, что переговоры между Госдепартаментом, Военным министерством и комиссией будут тянуться вечно (в итоге в 1949 году было достигнуто соглашение)[466].
ИВО хотел, чтобы его собрание выделили из общей массы в полтора миллиона еврейских книг, находившихся в Оффенбахе, поскольку речь шла о непосредственном и неоспоримом возвращении владельцу его собственности. Однако крючкотворы из Военного министерства застопорили процесс до того момента, когда будет принято общее решение.
Впрочем, в одном вопросе Комиссия по восстановлению культуры европейского еврейства все же оказала ИВО весомую помощь. Она решительно возражала против возвращения еврейских культурных ценностей в Польшу. По ее мнению, отправлять еврейские книги, рукописи и культовые предметы в страну, где во время войны погибло 90 % еврейского населения и из которой оставшиеся евреи массово уезжают, было нецелесообразно. Польско-еврейский центр прекратил свое существование – ликвидирован, уничтожен. Культурные ценности необходимо переправить в основные центры послевоенной еврейской жизни: США и Палестину[467].
Госдепартамент поддержал антипольскую позицию комиссии, тем более что польское правительство не высказывало особого желания забрать еврейские материалы. В итоге вопрос о том, что собрание ИВО будет возвращено в Польшу, был полностью снят.
Зато в качестве другого варианта продолжал рассматриваться СССР, поскольку Вильнюс являлся теперь столицей Литовской Советской Социалистической Республики, а непосредственно перед немецким вторжением уже год находился в составе СССР. Сотрудники хранилища в Оффенбахе взаимодействовали со всеми странами, откуда были похищены книги, в том числе с Советским Союзом, и вернули в СССР сотни тысяч томов. В июне 1946 года в хранилище появился советский представитель, занимавшийся реституцией, и американцы передали ему 760 ящиков, содержавших 232 100 книг для возврата в страну происхождения. Среди них были книги из еврейских библиотек Киева и Одессы, похищенные оттуда Иоганнесом Полем и ОШР. Последующие посещения Оффенбаха советскими представителями стоили Вайнрайху многих бессонных ночей.
На счастье Вайнрайха и ИВО, негласным образом США так и не признали включения Литвы и других стран Прибалтики в СССР и, соответственно, не санкционировали возвращение бывшей собственности этих стран в Советский Союз. Однако речь шла лишь о негласной политике. Вопрос обсуждался в Объединенном комитете начальников штабов[468]. Тем временем хранилище в Оффенбахе придерживало книги из Литвы, как еврейские, так и иные, и никому их не выдавало.
Очередной гром грянул в августе 1946 года. Советское правительство заявило американскому, что считает еврейские материалы из Вильнюса своей собственностью. Вайнрайх об этом узнал по неофициальным каналам, от раввина Иуды Надича, советника генерала Эйзенхауэра по еврейским делам (Надич позвонил жене в Нью-Йорк и продиктовал ей сообщение для ИВО). Надич пытался обнадежить Вайнрайха. Он уже переговорил с генералом Люциусом Клеем, главой военной администрации американской зоны оккупации, и Клей полностью согласен с тем, что ИВО имеет права на свои книги и документы. Он намерен поднять этот вопрос на совещании Директората репараций, поставок и реституции Контрольного совета, который управлял Германией от лица четырех оккупационных властей. Генерал Клей пообещал, что, если Контрольный совет не согласится вернуть коллекции в нью-йоркский ИВО, США сделают это в одностороннем порядке[469].
Вайнрайх встревожился, полагая, что поднимать вопрос о собственности ИВО перед советом слишком опасно. СССР будет возражать против отправки коллекции в Нью-Йорк, и вопрос как минимум затянется, поскольку начнутся новые переговоры. Он вообще склонен был ждать худшего, поэтому переживал, что, если собрание ИВО станет предметом переговоров, США могут уступить библиотеку ИВО СССР в обмен на какие-то собственные интересы. Вайнрайх попросил Джона Слоусона из Американского еврейского комитета убедить правительство действовать в одностороннем порядке, не поднимая этот вопрос на совете[470].
Тем временем в Вильнюсе директор Еврейского музея Янкель Гуткович настаивал на том, чтобы советское правительство потребовало вернуть книги музею. «У нас есть основания полагать, что на это советское имущество нашлись охотники, в первую очередь – ИВО в Америке. <…> Просим предпринять все необходимые шаги к тому, чтобы советское имущество было возвращено его настоящим владельцам»[471].
ИВО повезло – на помощь ему подоспело начало холодной войны. В Контрольном совете возникли серьезные разногласия между представителями СССР и других оккупационных властей, к концу августа 1946 года работа Совета была парализована. Директорат репараций, поставок и реституции собирался более шестидесяти раз, но не смог даже договориться по поводу смысла слова «реституция», не говоря уж о процедуре передачи имущества. К осени 1946 года стало ясно, что каждая страна будет придерживаться в своей зоне оккупации собственной политики. План генерала Клея вынести вопрос о реституции имущества ИВО на заседание совета утратил смысл