С ухудшением отношений между США и СССР негласное решение не возвращать книги и иное имущество в Литву превратилось в общепринятую практику. США не признавали и не собирались признавать Прибалтику законной частью СССР. «Никаких передач собственности в Латвию, Литву и Эстонию производиться не будет», – написано в ежегодном отчете военного правительства в Германии от 31 декабря 1946 года.
В политическом смысле ситуация с ИВО выглядела многообещающе, в практическом – крайне запутанно. Американское правительство исключило оба первоначальных варианта реституции, в Польшу и в СССР. Все согласились с тем, что ИВО должен получить свою собственность обратно. Но никто не собирался предпринимать никаких действий, пока не будет достигнуто окончательного соглашения между США и Комиссией по восстановлению культуры европейского еврейства. Сколько это может занять времени, не знал никто.
В январе 1947 года ИВО снова решил действовать собственными силами. Вайнрайх и исполнительный секретарь ИВО Марк Увеелер еще раз съездили в Вашингтон, в Госдепартамент – более чем через полтора года после первого визита. На сей раз у них там был свой человек. Сеймур Помренц оставил свой пост в Оффенбахском хранилище и теперь работал в Вашингтоне в Национальном архиве. Американскую правительственную бюрократию, занимавшуюся реституцией культурных ценностей, он знал как свои пять пальцев. Заранее посоветовал Вайнрайху, с кем пообщаться и что сказать. И надо же – колеса бюрократической машины наконец-то завертелись.
11 марта 1947 года Военное министерство дало Управлению американского военного правительства в Германии санкцию разрешить отправку собрания ИВО в США. Согласно этому распоряжению, на первом этапе книги надлежало передать представительству Библиотеки Конгресса в Германии, а та должна была содействовать их переправке в ИВО. Делалось это для того, чтобы не нарушать правила, согласно которым реституция культурных ценностей производилась государствам, а не частным лицам и не организациям. Библиотека Конгресса со своей стороны согласилась на просьбу ИВО включить Помренца в состав своего представительства, чтобы он лично проследил за передачей ценностей[473].
Помимо негласного советника в Вашингтоне у ИВО был еще и свой «крот» в Оффенбахском хранилище: Люси Шилдкрет, которая впоследствии приобрела известность как историк и публицист Люси Давидович. Она работала в Германии в качестве сотрудника отдела образования «Джойнта», и в феврале 1947 года ее отправили в Оффенбах отобрать пять тысяч книг на идише и иврите для использования в лагерях для перемещенных лиц. Люси с особой теплотой относилась к Вайнрайху и ИВО, в 1938–1939 годах участвовала в студенческой программе в Вильне и уехала из Европы буквально за несколько дней до начала войны. Во время пребывания в Вильне ее радушно опекали Зелиг и Рива Калмановичи. Вернувшись в Нью-Йорк, она с 1943 по 1945 год работала личным секретарем Макса Вайнрайха. Оказавшись в Оффенбахе, постоянно информировала Вайнрайха обо всем, что там происходило.
Копаясь в стопках «бесхозных» книг (то есть тех, владельцев которых установить не удалось) и выбирая то, что можно использовать в лагерях для перемещенных лиц, Люси обнаружила, что хозяина многих «бесхозных» можно установить без труда: это ИВО. В некоторых лежали библиотечные карточки – она раньше видела такие в Вильне. В других имелись каталожные номера на двойных перфорированных ярлыках, их она тоже опознала. На титульных страницах некоторых экземпляров были надписи на идише, сделанные рукой Макса Вайнрайха или кого-то из ученых из ИВО (при этом штампы и экслибрисы, по которым книги могли бы опознать немцы-сортировщики, отсутствовали). Шилдкрет стала откладывать такие книги в сторону. А еще – немедленно написала Вайнрайху.
Когда из Военного министерства пришло распоряжение подготовить книги ИВО к отправке в США, сотрудники хранилища «Джойнта» в Оффенбахе согласились, что Шилдкрет нужно сменить род деятельности и официально заняться розыском книг ИВО среди «бесхозных». Джозефу Хорну, новому директору хранилища, хотелось покончить со всеми делами ИВО как можно скорее. К концу мая Шилдкрет отыскала несколько тысяч книг[474].
В ходе подготовки к отправке в оффенбахском хранилище составили опись принадлежавших ИВО вещей:
47 ящиков с книгами. 5457 томов (пересчитаны)
47 ящиков с брошюрами (не пересчитаны, примерно 15 000)
80 ящиков архивных материалов (не пересчитаны)
8 ящиков нот (в листах и переплетенных)
15 ящиков газет
Библиотека Матитяху Страшуна, по ящикам не разложена. 23 604 тома, около 200 ящиков
Итого 397 ящиков[475]
Благодаря работе Шилдкрет по поиску книг ИВО среди «бесхозных» число ящиков выросло до 420.
Представители Библиотеки Конгресса во главе с полковником Помренцем прибыли в Оффенбах в середине июня 1947 года. Будучи знатоком американской бюрократии, он явился во всеоружии и осуществил всю колоссальную операцию менее чем за двое суток. Шилдкрет в красках описала это историческое событие в письме Вайнрайху:
И вот великий день настал. Все прошло гладко. <…> Помренца, конечно же, полюбить трудно, но нет более подходящего человека для решения этой задачи. Он буквально одержим бумагами и привез столько важных-преважных распоряжений и прочей белиберды, что его пропускали повсюду. В субботу утром Хорн мне сказал: «Я не позволю Помренцу рыться в хранилище». Днем в понедельник Хорн объявил Помренцу, что он может все осмотреть, помочь мне и вообще делать все, что ему заблагорассудится.
Транспортировку он организовал фантастически. Он явился в хранилище утром в понедельник, 16 июня, а сегодня, 17 июня, к пяти часам дня все уже погружено в товарные вагоны и даны распоряжения прицепить их завтра утром во Франкфурте к почтовому поезду. Это самый быстрый поезд до Бремена. Организована охрана из сотрудников военной полиции. Судно, которое повезет книги, прибывает в Бремерхавен [порт] завтра, так что погрузка начнется незамедлительно. Сегодня были подписаны все акты приемки.
Сегодня все магазины спиртного закрыты, так что выпьем мы за все это в подходящий момент завтра.
Я спросила [Помренца], на каких таких площадях вы разместите полученные книги. Но П., похоже, переложил проблему на фабрику мацы. <…>
Надеюсь, вы счастливы[476].
420 ящиков отбыли из Бремена 21 июня на борту судна «Пайонир коув» и прибыли в порт Нью-Йорка 1 июля. Проблему с хранением Помренц действительно переложил на плечи старшего брата Хаима, директора фабрики по производству мацы «Манишевиц». 420 ящиков перевезли на склад фабрики в Джерси-Сити, причем ИВО это ничего не стоило[477].
Через день после прибытия ящиков в Нью-Йорк пятеро руководителей ИВО отправились в Джерси-Сити их осмотреть. Дрожащими руками вскрыли они первый ящик и обнаружили то, что осталось от виленского ИВО.
Публичных торжеств не было – слишком много крови и утрат. Вайнрайх тихо радовался, но выглядел по-прежнему сдержанно и подавленно. Он знал, что совершил великое дело для еврейской памяти и науки. Он исполнил последнюю волю своего дорогого друга и коллеги Зелига Калмановича. Ему вспомнились слова, которые тот произнес, когда, будучи невольником, работал на ОШР: «Всё немцы уничтожить не смогут. Они уже отступают. А то, что им удастся вывезти, в конце войны обнаружат и отнимут». В этот момент Вайнрайх окончательно убедился, что Зелиг Калманович был подлинным пророком гетто.
Часть четвертаяОт ликвидации к возрождению
Глава двадцать восьмаяПуть к ликвидации
Значительная часть сокровищ, спасенных «бумажной бригадой», так и не покинули Вильнюс. Вывезти с собой все Шмерке и Суцкевер попросту не могли. Архив гетто был слишком объемным, равно как и те части архива ИВО, которые так и не отправили во Франкфурт. Тридцать тысяч книг почти в полном составе остались в Еврейском музее.
После отбытия дуэта поэтов музей ждал этап возрождения под руководством нового директора Янкеля Гутковича. Бригада немецких военнопленных провела в здании ремонт – и в этом было своего рода романтическое правосудие. Сотрудники составили опись коллекции, читальный зал открыли для посетителей. В музее открылась обширная постоянная экспозиция, посвященная Холокосту в Литве, – она называлась «Фашизм – это смерть», также проводились временные выставки, посвященные Шолом-Алейхему и на другие темы. Читались лекции, проходили культурные мероприятия, в том числе с участием Ильи Эренбурга и Соломона Михоэлса, председателя Еврейского антифашистского комитета[478].
Деятельность эта стала возможна не благодаря организаторским способностям Гутковича, а по причине отъезда М. А. Суслова из Литвы. В марте 1946 года сталинский серый кардинал покинул Вильнюс, чтобы занять более высокий пост в Москве. После отбытия заклятого врага еврейской культуры разом исчезли многие препятствия.
Успеху музея также содействовал ярый советский патриотизм. Гуткович проводил выставки, посвященные выборам в Верховный Совет и третьей годовщине освобождения Вильнюса. Успех выставки о Холокосте он объяснял такой патриотической тирадой: «Переходя из зала в зал… чувствуешь прилив горячей любви и глубокой благодарности Красной армии и советской власти, которые спасли нас от уничтожения, а теперь ведут к новой полнокровной жизни». Выставка, посвященная тридцатой годовщине смерти Шолом-Алейхема, завершалась большим портретом… Сталина, «человека, благодаря которому в Вильнюсе был возрожден Еврейский музей»