– Ли Ынчжон?
Как давно его губы не произносили это имя. Имя любимой, которая покинула его. Он уже хотел закричать от радости, когда его вдруг кольнуло неприятное предчувствие. В трубке послышались рыдания:
– Твой отец… он умер.
– Что?
Что я видел тогда? Прошло уже достаточно много времени, но события того вечера все еще живо стояли перед глазами. Бар, похожий на книжную лавку. Странный бармен и официантка с кроличьими ушами. Моменты, когда я наблюдал все отцовскими глазами и думал, как он. Сон ли это был? Или последнее нравоучение отца, пытавшегося пробудить меня от горячечного бреда?
Однажды в детстве я услышал, как ребята шушукаются у меня за спиной. Тогда я разозлился на отца, сказал, что стыжусь его. Я не мог видеть, поэтому не знал, как старательно он следил за своим внешним видом с тех пор.
Отец плохо умел выражать свои мысли, и наши разговоры всегда были очень короткими. Из-за этого я думал, что просто ему неинтересен. Однажды отец накричал на меня. Я был в глубокой депрессии и решил тайком купить своей отравы, но попался ему. Он стал отчитывать меня, и я крикнул в ответ: «Но ведь и ты отказался от своей мечты!»
Тогда я был уверен: ради мечты можно пойти на что угодно. Думал, что ради первого места нужно прилагать особые усилия, жить не так, как другие. Возможно, я с самого начала мнил себя гением, отличающимся от простых смертных.
В то время я считал отца ни на что не способным трусом. Я поздно осознал, насколько сильно ошибался. Отец пожертвовал мечтой, чтобы в одиночку вырастить сына. Он человек, который был известен своим упрямством. Представив, как отец пишет ненавистные ему картины, отказавшись от мечты, я почувствовал, что мое сердце разрывается от боли.
– Садись здесь. Клавиши перед тобой.
Ее рука помогла мне сесть на стул.
– Ынчжон.
– Да?
Любимая развернулась, чтобы уйти, но я остановил ее. Девушка, которой я благодарен всем сердцем. Девушка, которая слишком хороша для меня. Всех слов этого мира не хватит, чтобы выразить мою благодарность к ней.
– Я всегда…
– Благодарен мне и просишь прощения? Конечно, так и должно быть.
Послышался тихий смех, а вслед за ним последовал толчок в спину – она слегка ударила меня ладонью.
– Постарайся. И не нервничай. Я рядом.
Сердце затрепетало. В детстве, когда я играл в футбол, мама так же подбадривала меня. Мысленно повторяя ее слова, я кивнул.
– Спасибо.
– Опять ты за свое. Я спускаюсь.
Ее шаги отдалялись. Сегодня Кёнмин впервые выступал с новой музыкой. Он волновался. Но не из-за публики. Зрители затаили дыхание в ожидании, но ему было бы все равно, даже если бы в зале сидело всего несколько человек.
Его волновала только сама музыка. Кёнмин медленно положил руки на клавиши и почувствовал знакомую вибрацию под подушечками пальцев. Его новое творение – мелодия, в которой он запечатлел жизнь одного человека. Отца, который отказался от мечты и примирился с реальностью. Отца, которым он безмерно гордился. Его отец был хорошим человеком.
Динь.
Кёнмин с силой ударил по первой клавише. Ноты закружились в танце, и Кёнмин начал рисовать своего отца. Надо бы поблагодарить бармена с синими волосами. Ведь если бы не он, Кёнмин никогда не смог бы увидеть картины отца своими глазами.
А теперь жизнь Пака Тэиля разворачивалась перед людьми, словно полотно, благодаря пальцам сына, легко летающим по клавишам.
Жареные сосиски
– Борым[4], подашь мне слезы плачущего кролика?
Услышав просьбу Муна, Лунный кролик надула губы и недовольно пробурчала себе под нос: «Они же стоят прямо возле него».
Однако недовольство она выражала, отвернувшись так, чтобы Мун ничего не видел, а оказавшись ближе к нему, тут же широко улыбнулась. Достав с полки небольшую склянку, она протянула ее бармену с вопросом:
– А зачем вы их добавляете?
– Слезы плачущего кролика нейтрализуют боль от грустных историй. Благодаря этому людям легче воспринимать истории с печальным концом.
Мун открыл маленькую склянку и заглянул внутрь, проверяя содержимое. Светло-голубые росинки, похожие на жемчужинки, завораживающе сверкали, притягивая к себе взгляд.
– Этого хватит.
Удовлетворенно кивнув, парень высыпал голубые росинки в огромную ступу.
– Вот, держи, – сказал он, протягивая Лунному кролику гигантскую дубинку. Взглянув на нее получше, девушка оценила размер песта: его словно составили из двух бейсбольных бит. Он выглядел не только длинным, но и жутко тяжелым и толстым. Лунный кролик непроизвольно вздохнула.
– Вы собираетесь наблюдать за мной оттуда?
– Ага. Я же должен проверить, как у тебя получается.
Мун удобно уселся на складном стульчике рядом со ступой, держа в одной руке книгу. Судя по всему, он намеревался развлекать себя чтением, попутно наблюдая за ее работой.
– Эх! – еще раз вздохнула Лунный кролик. В голове на мгновение мелькнуло приятное видение, в котором она бросала ступу в голову начальника, но Лунный кролик тут же отмахнулась от него и принялась изо всех сил вспоминать хорошие качества Муна.
«Мне, конечно, многое в нем не нравится, но, честно говоря, человек он хороший», – убеждая себя, Лунный кролик схватилась за ступу.
– Ух, – коротко выдохнула она, и ее длинные ушки моментально вытянулись вверх. На тонких руках отчетливо выступили мускулы. Красные зрачки полыхнули огнем, словно сноп фейерверков. Это зрелище могло заставить кого угодно бежать без оглядки.
Тук-тук!
Лунный кролик застучала пестом, и земля тут же заходила ходуном. Мун невозмутимо перелистывал страницы.
– А вы разве не должны находиться за стойкой? Что, если кто-то придет, а там никого нет?
– Некому прийти.
У Лунного кролика непроизвольно вырвался усталый вздох. Она работала с Муном уже целый месяц. И хотя, казалось бы, прошло не так много времени, в одном она уже была совершенно уверена. Светлое будущее этому заведению не грозит. С тех пор как она появилась здесь, в баре было только два посетителя. Причем второй оказался сыном первого, так что прибыль они получили только один раз.
«Эх, причина того, что бизнес не процветает, ясна как белый день».
У каждого бедствия есть свои истоки, и Лунный кролик сразу определила, почему дела в заведении идут из рук вон плохо.
– Как же бизнес будет работать, если его хозяин только и делает, что беззаботно прохлаждается… – пробурчала она себе под нос.
– А? Что ты сказала?
– Нет-нет, ничего!
Испуганно вздрогнув, она неловко хихикнула и покачала головой. Ее щеки сильно покраснели, и Мун догадался, что она и раньше неласково проходилась по нему.
– Может, стоит дать какую-то рекламу? Или акцию провести?
– К ней мы с тобой сейчас и готовимся.
Ушки Лунного кролика тут же взволнованно распрямились. Из того, что она слышала от Муна за последний месяц, эти слова порадовали ее больше всего. Она восторженно уставилась на Муна, и он ткнул пальцем в сторону ступы:
– Слезы плачущего кролика. Гостям будет легче пить коктейли, в этом и заключается наша акция. Мне было не по себе в прошлый раз, когда Тэиль мучился.
– Если вас это так беспокоило, могли бы добавить немного слез в коктейль Пак Кёнмина.
– Ему я давал не обычный напиток, а антидот.
Чересчур сильное воздействие коктейля может вызвать полное погружение в историю. Это и случилось с Кёнмином, когда ему показалось, что он – его отец.
На самом деле Кёнмин пил антидот, нейтрализующий действие коктейля. Поэтому с каждым глотком коктейля к нему понемногу возвращались воспоминания. И боль, которую он при этом испытывал, была не эффектом от коктейля, а настоящими страданиями, терзающими его душу.
– Платой, которую вы взяли за коктейль, была жизнь Пак Тэиля?
– Ты что? Как я могу распоряжаться чужой жизнью?
– Разве нет?
– Ему уже судьбой было предписано умереть. Он был в беспамятстве, когда нечаянно обнаружил мой бар.
– Тогда что вы получили в качестве платы?
– Ты же сама видела. Его картины и снимки.
Лунный кролик пока еще не совсем понимала, как устроена система оплаты в этом заведении. Поэтому, конечно, не могла удержаться от вопросов.
– Тогда зачем вы заставили Пак Кёнмина выбирать, кому жить, а кому умереть, когда он принял себя за своего отца?
– Я всего лишь разыграл драматичную ситуацию. Я же говорил. Изменить содержание книги может только ее хозяин. Никто другой не может принять решение за него. Я тоже надеялся, что сын Тэиля примет другое решение, как он и хотел, но в итоге выбор принадлежал только самому Кёнмину.
– А что случилось бы, если Кёнмин, принимавший себя за отца, выбрал бы свою жизнь вместо сына? Тогда он бы умер, а Тэиль остался бы в живых?
– Я же говорил, Тэилю уже было суждено умереть. А Кёнмин мог выбирать только между своими жизнью и смертью. Повторяю, я всего лишь разыграл драматичную ситуацию.
Даже выслушав объяснения Муна, Лунный кролик все еще ничего не понимала. Она продолжала усердно толочь слезы в ступе, обдумывая его слова.
– Ты так легко размахиваешь этой огромной штукой, – заметил Мун.
Но Лунный кролик ничего не слышала. У нее была такая особенность: погрузившись в свои мысли слишком глубоко, она переставала слышать, что происходит вокруг. Однако вскоре у нее назрел очередной вопрос, и она резко вскинула голову.
– А-а-а!
Вместо вопроса тишину вдруг пронзил громкий вопль. Лунный кролик так испугалась, что гигантский пест выпал из ее рук. Бам! – с грохотом приземлилась дубина, заставив Муна оторвать глаза от книги. Внушительные мускулы на руках девушки и красные глаза исчезли, и она снова выглядела совершенно невинно.
Лунный кролик испуганно указывала куда-то пальцем. Повернувшись, Мун обнаружил маленькую девочку с круглыми глазами, которая выглядела не менее потрясенно, чем его сотрудница.