льда, Роберто, Паоло, Бруно, Мария Пиа, Франка, Мария Грация, Симонетта. Об этом очень хорошо говорит Эмануэле Треви в «Двух жизнях»: «Потому что мы проживаем две жизни, и им обеим суждено закончиться. Первая – это физическая жизнь, сотканная из нашей крови и нашего дыхания, а вторая – это та, что протекает в сознании любивших нас людей. И только когда последний из близко знавших нас умирает, что ж, тогда и в самом деле мы превращаемся в ничто»[72].
Я убеждена, что деревня сохраняет ушедшие жизни еще дольше, потому что люди и их поступки прорастают, пуская корни среди камней, полей и лесов. Дора, которая умерла, когда меня еще не было на свете, живет в доме Донателлы, я это знаю. И Альда тоже там по соседству, в доме, полном детей, в точности так, как любила она сама. И прости нас, пожалуйста, за этого носатика из «Рикки-э-Повери», клянусь, что в следующий раз его буду изображать я.
Сегодняшние заказы: «Сад моей мечты» Пии Перы, «Жизнь» Мелании Мадзукко, «Атлас ненужных вещей» Эльвиры Семинары, «Замолчи» Микелы Мурджи, «Пошли мне побольше жизни» Паоло Ди Паоло, «Ночной лес» Джуны Барнс.
Вчера, пока я писала, поняла значение книги Эмануэле. Может, всем это было ясно и сразу, но меня осенило только сейчас. Две жизни из заглавия – это не только две рассказанные жизни, истории двух покинувших мир друзей, Пии Перы и Рокко Карбоне. Но это еще и вторая жизнь, которую мы, живущие, обеспечиваем мертвым, хотя бы до тех пор, пока сами живы. Это вторая жизнь, которую он обеспечивает своим друзьям. Вторая жизнь – это память. Но есть и еще кое-что. Когда ты пишешь о нем, тот, кого уже нет на свете, возвращается, он совершает поступки, высказывает свое мнение. Вот что говорит Треви:
«В одном я уверен: пока я пишу и до тех пор, пока я не прекращаю писать, Пиа здесь, рядом со мной. ‹…› Я прихожу к выводу, что писать – это исключительно хорошее средство, чтобы возвращать умерших, и я советую любому человеку, тоскующему по кому-нибудь, делать то же самое. Не думать о нем, но писать о нем, и очень скоро такой человек заметит, что умерший проявляется в написанном, что он всегда находит свой неожиданный способ промелькнуть в словах, пишущихся о нем; это не так, как если мы подумаем о нем – и он появится, если захочет. Нет, здесь это часто именно он сам»[73].
Сейчас восемь часов, и я должна бежать в сад вдыхать полной грудью чистейший воздух занимающегося над Прато-Фьорито утра, проверить, насколько выросли за ночь трава и пионы и как поживает персик в цвету. И должна еще вскрыть доставленный ящик с книгами, а это всегда огромная радость. Так мне удастся обмануть время в ожидании приезда Лауры.
Сегодняшние заказы: «Благодарность» Дельфины де Виган, «Долгое мгновение» Сары Фрунер, «В лесах Сибири» Сильвена Тессона, «Вид с песчаным зернышком» Виславы Шимборской.
К праздничному пасхальному обеду я привела с собой и папу. Мама в мгновение ока перешла от своего брюзжания о том, что жизнь кончена, от невнятного бормотания, слабым эхом отражающего происходящее у нее внутри, к необыкновенной активности и звенящему бодрому голосу. Она даже нарядилась в бархатную черную юбку, причем довольно короткую. Она была поистине элегантна.
Мы ели лазанью, приготовленную Луизой и ее матерью, просто потрясающей поварихой, запеканку из кабачков и жаркое с картофелем, запеченным в духовке. Когда папа ушел, мама развернулась к бедняге Эрнесто, который, по-моему, даже немного ревновал, и заявила: «Ну что, видел, какой у меня красивый муж?» И тема была тут же закрыта.
Я провела весь день, бегая за Мирто, который, едва заметив малейшую щелочку, тут же просачивался наружу и буквальным образом избороздил все улицы Лучиньяны, передвигаясь по ней своими атлетическими прыжками. В какой-то момент он чуть не заскочил в церковь, и мне пришлось в домашнем виде, в фуфайке и крабиках на голове, ловить его на глазах у нарядных односельчан, у женщин с красиво уложенными волосами и макияжем. Лаура спала целый день, до и после обеда. В прошлом году у нее был парень, двухметровый здоровяк. Он ее просто обожал. В тот очень грустный день, когда Кико нас покинул, он вырыл под сливой яму, орудуя лопатой с таким жаром, что казался не хуже экскаватора. Яма вышла такой глубокой, что он, со своими двумя метрами, скрывался в ней с головой. Но их отношения были обречены: все, что его интересовало в жизни, – это готовить еду, есть ее и спать. Он достиг предела своего развития, а Лаура была еще в самом его начале.
Как бы то ни было, сегодня мне не удалось прочитать ни одной страницы какой-нибудь книги. Ближе к вечеру в доме снова воцарился дух Альмодовара: «Я принес тебе пасхальный пирог от “Мотта”» (Эрнесто) – «Мертвая? Кто мертвая?» (мама), включенный на полную громкость телевизор и молитва Розария из Лурда. Я поднялась и ушла к Пьерпаоло, который был у Барбары и Маурицио. Альмодовар исчез, уступив место современной версии «Счастливых дней», озаренных светом сумерек, спускавшихся с Апуан.
Сегодняшние заказы: «Цветы» Виты Сэквилл-Уэст, «Гордость и предубеждение» Джейн Остин, «Тайная жизнь деревьев» Петера Вольлебена, «Дочь Дебюсси» Дамьена Люса, «Путь через лес» Лонг Литт Вун.
«Здравствуйте, я хотела сказать, что получила вашу посылку, и каждый раз для меня это сюрприз, потому что, даже если книги выбирала я сама, следуя вашему совету, вся эта упаковка, чудесный аромат внутри, цветочки, ленты, которыми перевязаны книги, – все это сплошное чудо, просто настоящее чудо, и я очень рада, что его для себя открыла».
Рафаэлла из Милана делает много заказов и внимательно прислушивается к моим советам. Это и в самом деле идеальная читательница, со своим взглядом и открытая для нового. У нее есть одна присущая только ей манера: когда она получает посылку с книгами, то на время отказывается от сложившейся практики общения посредством письменных сообщений и оставляет мне голосовое – со своим миланским выговором, со своей раскатистой «р». Она ждет посылку, а я жду ее голосовое сообщение. Перефразируя Оруэлла, «хотела бы я быть профессиональной продавщицей книг?» Совершенно точно – да.
Но, возможно, это было бы не так, не будь сада, Лучиньяны, Прато-Фьорито, окружающей тишины. Возможно, это нетипичный опыт для продавщицы книг, идиллическая и радикальная ситуация, переживаемая лишь в этом месте и лишь благодаря этому месту, его невероятности. Книжный магазин для ста восьмидесяти жителей, по всем расчетам обреченный на разорение, который превращается в магазин мира: идя против ветра, он отыскивает среди бури близких по духу людей и становится для них домом. В этом доме есть не все, но есть многое из того, что нужно. И вот поэтому-то я и встаю в семь утра и открываю наш книжный, поливаю цветы, расставляю по полкам книги, контролирую, как растут пионы, даже зная, что мы в красной зоне и никто к нам не придет. Делаю все «как если бы, потому что идиллический и радикальный опыт не может прерываться из-за министерских циркуляров. Страсть не принимает в расчет никакие конкретные цели, она действует, питаясь собственными внутренними побуждениями. Почему ты открыла книжный магазин в затерянной деревушке? Да потому, что мне необходимо было дышать, потому, что я была несчастливой девочкой, потому, что была любознательной девочкой, потому, что я хотела добиться любви отца, потому, что наш мир летит кувырком, потому, что нельзя обманывать читателя в его ожиданиях, потому, что нужно учить малышей, потому, что в четырнадцать лет я в одиночестве оплакивала перед телевизором смерть Пьера Паоло Пазолини, потому, что у меня были удивительные учителя, и потому, что я спаслась.
«Добрый день, я – женщина, жена и мама. В декабре мне исполнилось сорок, я работаю в больнице с двадцати четырех, но чувствую, что это больше не мое место, что моя работа перестала отражать мою личность, быть по-настоящему моей, и вот уже несколько лет, как я задыхаюсь и испытываю беспокойство, желая найти собственный путь и мужество, чтобы все изменить. Пандемия открыла мне глаза и подтолкнула написать тебе в надежде на совет. Не знаю, с чего начать, но я бы хотела открыть нечто похожее на твой книжный. Чтобы это был одновременно центр культуры и социальной интеграции, и, кто знает, может быть, чего-то еще».
В этом «письме в бутылке» затрагивается ключевой момент проблемы. Дожить до сорока лет, иметь хорошую работу и понимать, что этого мало. Может, надо ждать пенсии, чтобы наконец посвятить себя своим увлечениям, но пенсия приходит тогда, когда уходит здоровье. К этому моменту мы уже слишком долго ждем, чтобы стать теми, кем хотим. Разве Александр Солженицын в той страшной книге, в «Раковом корпусе», не говорит о том, что, лишенные возможности быть самими собой, «клеточки сердца, которые созданы в нас природой для радости, став ненужными, – отмирают»[74]?
Мне приходит на ум Массимо Троизи в фильме «Начну с трех», когда он отводит Робертино в сторону и убеждает его бежать из родительского дома, который он называет «музеем». Выйти из музея на улицу, действовать наперекор разуму. Помнить о том, что наши клеточки созданы для радости, а не для пенсии.
Джон Мьюр, один из основателей течения в защиту природы, вместе с Эмерсоном, Торо и Альдо Леопольдом, следуя зову своих клеточек, бросил карьеру промышленного инженера и, отправившись из Кентукки, совершил «цветочное паломничество» в тысячу миль в сторону Мексиканского залива. Вместо инженера он захотел стать бродягой. Это ему мы сегодня обязаны существованием и сохранением знаменитых американских национальных парков.
Сегодняшние заказы: «Агата» Анне Катрине Боман, «Ужин» Германа Коха, «Как сказать друг другу прощай» Марчелло Фоиса, «Парижский отчет» Томаса Манна, «Ривьера» Джорджо Фикары, «Маргарита» Сандры Петриньяни.