Есть одна очень хорошо раскупаемая у нас книга Кацусики Хокусая, «Тридцать шесть видов Фудзи», впервые вышедшая в начале девятнадцатого века. На составляющих ее гравюрах священная гора изображается из разных точек и в разное время года. Чтобы узнать мир и получить жизненный опыт, вовсе не обязательно отправляться в дальние странствия: ты можешь оставаться на том же самом месте и природа будет ежесекундно менять для тебя декорации, она познакомит тебя с неисчерпаемым архивом своих красот. И что касается Прато-Фьорито, то я уверена, что у меня найдется, если брать школьные рисунки, пленочные и цифровые фотографии, больше, чем тридцать шесть изображений. Мы здесь можем любить друг друга, расставаться, плакать или радоваться, а он всегда рядом и всегда будет рядом. Он меняется, но остается неизменным. И я не могу без него обойтись. Я стою здесь перед ним, и я счастлива, невероятно счастлива. С днем рождения, папа.
Сегодняшние заказы: «Мой дикий сад» Меира Шалева, «Домашняя симфония» Тины Гвидуччи, «Семейная жизнь» Бернара Кирини, «Не-мама» Сузанны Тартаро, «Смородина и розы» Энрики Борги и Кристины Амодео.
Как же меня нервирует, когда я вижу упущенные возможности. Я выбираю для нашего книжного книгу, которая, как мне представляется, будет хорошо продаваться – «Знаменитые кошки и их люди» Хайке Райнеке и Андреаса Шлипера. Шикарная тема, шикарная обложка, где на зеленом фоне к нам спиной стоит Фрида Кало, держа на руках кошку, выглядывающую у нее из-за плеча. И вот я открываю книгу, ищу Маргерит Юрсенар, ищу Виславу Шимборскую – и ничего. Продолжаю недоверчиво листать: Хемингуэй, Деррида, Чендлер, Мураками, Бодлер, Черчилль и так далее. Тридцать две главы, из которых только пять посвящены женщинам. Знаменитые владельцы кошек выигрывают у знаменитых владелиц со счетом 27:5. Судьи недостаточно осведомлены. Это книга, которую мне хочется вернуть поставщику. Мы считаем, что живем в мире равных возможностей, но это не так. Всего два года назад, вместе с Пьерпаоло, мы предложили двум очень уважаемым людям – оба они университетские профессоры, пользующиеся почетом и любовью студентов, – прочитать десять лекций, посвященных десяти выдающимся людям двадцатого века в области итальянской литературы и в области европейской философии. Поступило два предложения с планами лекций, и в обоих из десяти человек десять оказались мужчинами. Никто не вспомнил ни о Ханне Арендт, ни о Симоне Вейль, ни о Марии Самбрано, ни об Эльзе Моранте, ни о Наталии Гинзбург, ни об Анне Марии Ортезе. Что вызывало наибольшую озабоченность, так это то, что эти предложения исходили от двух ученых, явно не считавшихся консерваторами. А значит, люди автоматически, не отдавая себе в этом отчета, продолжают мыслить в духе мужского шовинизма – вот что самое главное. Они должны приложить мысленные усилия, иначе сами по себе, спонтанно, женщины не приходят им на ум. Им требуется предельно сосредоточиться.
Я сейчас читаю одну очень поучительную книгу Ребекки Солнит «Воспоминания о моем небытии». Небытие – ключевое слово, чтобы проникнуть в вопросы пола. Мы вышли из небытия, и туда же нас увлекает руководство невидимых судей. Говорить о невидимом сегодня представляется парадоксальным, но это не так. Судей этого матча – товарищеского для нас, но не для них – можно встретить повсюду: в семье, среди друзей, в наших любимых фильмах, любимых песнях, в обожаемых в детстве мультиках.
Но давайте не опускать рук, давайте снова каждый раз начинать все заново, хотя бы читая самое чудесное из когда-либо написанных стихотворений, где героем выступает кот. Эти стихи написала женщина, и эта женщина даже получила Нобелевскую премию. А еще она родилась 2 июля – в тот же день, что и я.
Умереть – так с котом нельзя.
Ибо что же кот будет делать в пустой квартире.
Лезть на стену.
Отираться среди мебели.
Ничего как бы не изменилось,
Но все как будто подменили.
Ничего как бы не сдвинуто с места,
Но все не на месте.
И вечерами лампа уж не светит.
На лестнице слышны шаги, но не те.
Рука, что клала рыбу на тарелку,
Тоже не та, другая.
Что-то тут не начинается
В свою обычную пору[94].
Что-то тут не происходит как должно.
Кто-то тут был и был, а потом вдруг исчез, и нет его и нет.
Обследованы все шкафы.
Облазаны все полки.
Заглянуто под ковер.
Даже вопреки запрету
Разбросаны бумаги.
Что тут еще можно сделать?
Только спать и ждать.
Но пусть он только вернется,
Пусть только покажется.
Уж тут-то он узнает,
Что так с котом нельзя.
Надо пойти в его сторону,
Будто совсем не хочется,
Потихонечку,
На очень обиженных лапах.
И никаких там прыжков,
Мяуканий поначалу[95].
Сегодняшние заказы: «Мясо. Eating Animals» Джонатана Сафрана Фоера, «Девушка, женщина, иная» Бернадин Эваристо, «Служанки» Дзюнъитиро Танидзаки, «Быть единственным черным в комнате» Надиши Уянгоды, «Что представляет трудность для девушек» Россаны Кампо, «Эми и Исабель» Элизабет Страут, «Осенью» Луки Риччи.
Пиа Пера не любила розы: они слишком пышные, слишком великолепные. Дорогая Пиа, твоя книга «Против сада» – это моя Библия, но здесь я не могу с тобой согласиться. Я совершенно околдована красотой рождающихся роз, как и пионов. Меня приводит в восхищение мысль о том, что они расцвели, потому что мое рвение и моя преданность помогли им появиться на свет.
Есть одна книга израильского писателя Меира Шалева – «Мой дикий сад», в ней автор рассказывает, как он ползал на четвереньках, обрезая ветки, копая, пропалывая от сорняков сад, ради которого в какой-то момент начал жить. Когда высыхает сено и погибает луг, то он не пугается, потому что знает, что в том саду «находят воплощение великие истории смерти и воскресения других живших здесь народов: финикийцев, шумеров, египтян и греков»[96]. Истории, опирающиеся на договоренность о любви с природой, лежащую в основе античной культуры. Когда я в саду, то не отвечаю на телефонные звонки и сообщения, я теряю связь с настоящим. Я дышу.
Я начала читать «Йогу» Эмманюэля Каррера. Он рассказывает нам о своей депрессии, о госпитализации, о лечении электрошоком. Жаль, может быть, он был слишком занят, чтобы расслабиться, занявшись опрыскиванием виноградной лозы или обрезкой роз. Это бы ему помогло. Мой друг, поэт Стефано Даль Бьянко, как-то сказал мне, что, для того чтобы спастись, требуются две вещи: родиться в дружной, любящей семье или родиться в деревне. У него было первое, а у меня – второе.
Сегодня Алессандра – дочь Маурильо, лучиньянского пастуха – меня обняла. Жест, которого я никак не могла себе представить со стороны той, кто своей походкой и манерой держать сигарету в зубах напоминает «главную на районе». Она раскрыла мне свои объятия, и я почувствовала необыкновенное тепло. Я видела ее семью, красавца-мужа Клаудио, двух мальчиков, теперь уже взрослых. И я подумала о том, сколько же тепла она отдает им одновременно со своими «Да пошел ты» и «Ты уже достал», как будто всегда топящаяся печь.
Сегодняшние заказы: «Миссис Дэллоуэй» Вирджинии Вулф, «Йога» Эмманюэля Каррера, «Одинокий» Августа Стриндберга, «Неприкаянные» Артура Миллера, «Вилли с мельницы» Роберта Льюиса Стивенсона, «Как первая из матерей» Симоны Винчи.
В книге мексиканской писательницы Софии Сеговии «Пение пчел» старая няня Реха, женщина неизвестного возраста – никто не знает, сколько ей лет, даже она сама, – уже около тридцати лет проводит все свои дни в кресле-качалке, которое все время стоит на одном и том же месте. Она смотрит на улицу перед домом, на грунтовую дорогу, на поля сахарного тростника, на горы, кольцом окружающие долину, смотрит зимой, весной, летом, осенью, смотрит годы напролет. Для нее это как путешествие, как необыкновенное приключение, которое каждый день дарит ей новые тени, цвета и запахи.
В этом романе ощущается дух Макондо, тот дух, который присутствует и здесь, в Лучиньяне. Я выхожу на террасу, и Прато-Фьорито вместе с цепью своих долин спешит мне навстречу, и каждый раз – каждый вечер, каждое утро – я замираю в изумлении, будто вижу его впервые.
Вчера Фабиола, когда заходила в наш книжный, рассказывала мне о своей бабушке, о старой плутовке Эгре. В последние дни ее жизни случалось, что она внезапно вскакивала с кровати и звала сестер. Фабиола утверждает, что что-то в этом все-таки есть, ведь, в конце концов, что мы знаем о непознаваемом? А значит, вполне вероятно, что сестры бабушки Фабиолы приходили забрать ее с собой, так, как сейчас делают тетя Польда и тетя Фени с мамой.
Эти выходные наш книжный отработал по полной: семьдесят посетителей за два дня, субботу и воскресенье. Проданы замечательные книги, читатели доставили массу удовольствия. Я поставила два ящика с надписями «Прекрасные книги» и «Замечательные книги» – две безупречные категории с точки зрения критики, ведь с этим не поспоришь, – и люди накупили из них кучу книг. Книгам нужно время от времени давать возможность сойти с полок, подышать свежим воздухом, немного встряхнуться, чтобы ожить. Хотя, по правде говоря, наша публика обычно и так прочесывает магазин сверху донизу. Какое-то странное совпадение: уйма народу была из Модены, правда, чтобы доехать к нам оттуда, нужно лишь перебраться через Апеннинский хребет, но в любом случае это около ста пятидесяти километров по лесу.
Так или иначе, теперь достоверно известно, что в Модене существует анклав фанатов книжного магазина «Сопра ла Пенна». Я слышала, как одна девушка говорила: «Поднимусь по этой лестнице, я столько об этом мечтала».