— Да.
Андрей открыл дверь магазина и спустился по ступенькам, внимательно-внимательно глядя себе под ноги. Он боялся. Боялся того, что сейчас поднимет глаза, а вокруг — все то же настоящее, и никакого прошлого, никаких подвигов и великих свершений. И нужно как-то решать проблемы, унизительно просить о помощи…
Он поднял глаза.
Та же самая улица. Потрескавшийся асфальт, по которому, тихо шурша колесами, катился автомобиль со значком «Опеля», оставляя запах выхлопных газов. «Все для тебя: рассветы и закаты!» — донеслось из открытого окна. Процокала каблучками сапожков девушка, щебечущая с подружкой по белому айфону.
Андрей ошеломленно, неверяще смотрел вокруг.
Получилось.
Все получилось.
В кармане завибрировал комм. Кириллов достал его и взглянул на пришедшее письмо.
«Вы — там, где хотели оказаться. Вот только в настоящий момент возможно два варианта событий. В первом варианте революция будет. Во втором — нет. В каком именно варианте событий вы оказались — попробуйте понять».
Андрей Кириллов, бывший сержант космодесантных войск, 2092 года рождения, улыбнулся уголком рта и спрятал комм в карман синей форменной куртки.
«Варианты были, пока здесь не оказалось МЕНЯ».
Отныне — без вариантов.
Революции не будет.
АФКР
— Сашура, сынок, вставай, в школу опоздаешь.
Тихо закрылась дверь в комнату. Константин Львович повернулся на другой бок, замотался в теплое одеяло и закрыл глаза, в надежде досмотреть все ж таки такой замечательный сон…
Глаза резко раскрылись.
Он — не Саша. Он — Кирилл Львович Королевин, и Сашей, Сашурой и прочими похожими именами его не называли никогда.
Ему шестьдесят пять лет, школу он закончил почти полвека назад.
Его мама умерла еще в девяностые.
И голос, который назвал Кирилла «сынком» и «Сашурой», ему определенно незнаком.
«Где я?».
Он подскочил — взвизгнули пружины — запутался в одеяле и мягко шлепнулся с кровати на пол.
— Сашура, я ушла! — по комнате упруго прошла легкая волна воздуха, какая возникает, когда в квартире закрывается входная дверь.
Кирилл сбросил с головы одеяло, и ошалело осмотрел комнату.
Узкий пенал, чуть больше двух метров в ширину и метра четыре — в длину. С оштукатуренного потолка свисает голая лампочка на проводе.
Квартира — не его. Однозначно не его.
Бледно-желтые обои с тусклым цветочным узором, такие типично советские обои. У двери, филенчатой двери, покрашенной белой масляной краской, на стене висело зеркало, в узкой стальной рамке. Рядом приколот кнопками вырезанный из газеты и раскрашенный цветными карандашами портрет космонавта. Окно, завешенное легкой шторой, сверху свисают кисточки ламбрекена. Шкаф для одежды, старый, облупившийся. Из положения «сидя на полу» можно легко рассмотреть, что далеко под шкафом спрятана рогатка, такая настоящая классическая рогатка. Письменный стол, застелен белым листом картона, лежат слегка покосившейся стопкой учебники, и стоит настольная лампа, с красным металлическим абажуром, на гибкой пружинной ножке. Стул, заваленный одеждой, под стулом — пара черных гантелей. На стене висит здоровенная книжная полка, явно сделанная вручную из аккуратно оструганных досок. Полка заставлена книгами. Рядом с ней — прямоугольник серо-синего сукна, усыпанный разноцветными значками. Позади упирается холодным ребром в спину железная кровать, с пружинным матрасом и сбитым в кучу постельным бельем.
Это не его комната. Это — комната ребенка, мальчишки-подростка. Причем…
Не современного подростка. Похожая — но однозначно не такая — комната была у него в шестидесятые, в детстве.
Кирилл осторожно вытянул перед собой руки, чувствуя, как они дрожат.
Его руки… Его руки были руками пожилого человека: морщинистые, с отечными суставами и признаками начинающегося артрита.
Сейчас перед глазами Кирилла мелко вздрагивали тонкие исцарапанные пальцы с короткими обломанными ногтями. Руки мальчишки, который не чурается традиционных мальчишеских забав, о чем также ненавязчиво намекала припрятанная рогатка.
Это не его руки.
Причем такие руки не принадлежали ему в любом возрасте. Потому что у него поперек запястья тянулся тонкий белый шрам, оставшийся от стекляшки, на которую он неудачно наткнулся, лазая по-пластунски под кустами во время игры в войну. Этого шрама нет. Зато есть другой, толстый рубец, перечеркнувший указательный палец, как будто владелец безуспешно пытался отрубить его топором.
Кто он и где он?
Кирилл потряс головой, пытаясь вспомнить хоть что-то, что происходило с ним до того, как ласковый голос позвал его в школу. В голове не находилось никаких воспоминаний, кроме разве что смутного звона колокольчиков над дверью в магазин… Книжный магазин…
В унисон внутриголовному звону задребезжал будильник, огромный, в сером стальном корпусе, с двумя никелированными чашечками сверху.
«В школу надо собираться…» — отстраненно подумал Кирилл, уже понимая, что ни в какую школу он не пойдет. По той простой причине, что не знает, где эта самая школа находится, в которую он, то есть, «Сашура», в теле которого он сейчас находится, должен был бы ходить.
В голову пришло и оформилось ясное осознание, что он, Кирилл Львович, майор танковых войск в отставке, учитель основ безопасности жизнедеятельности на пенсии, находит в теле пятнадцатилетнего школьника шестидесятых годов. Это осознание было таким отчетливым, как будто ему кто-то раньше говорил об этом, просто поначалу разговор забылся и вот сейчас вспомнился.
Кирилл встал, подтянул широченные трусы-парашюты бледно-синего цвета и, шлепая босыми ногами по вытертому паркету, прошел к двери из комнаты. И остановился перед зеркалом.
В нем отражался загорелый мальчишка лет пятнадцати, с растрепанными светлыми волосами, хитрющими светло-голубыми глазами, ссадиной на носу и розовым шрамом поперек брови. Совершенно незнакомая личность. Кирилл в этом возрасте носил короткий ежик из темных волос, а глаза всю жизнь имел карие.
Парнишка в зеркале прищурился и пристально посмотрел на себя. Судя по всему, подумал Кирилл, эта личность особым прилежанием и примерным поведением не отличается…
За дверью был коридор, изгибавшийся хитрым зигзагом. Из него выходили еще несколько дверей: в спальню родителей, совсем крошечную, такую, что помещалась только одна кровать, в большую комнату, на кухню и в ванную. Вернее, совмещенный санузел. Кирилл воспользовался услугами санузла и открыл дверь по соседству. Первоначально он принял ее за туалет, но, как видно, ошибся.
За дверью оказалась кладовая, из которой не замедлила выпасть лыжа, щелкнувшая любопытного по лбу.
Потирая ушибленное место, Кирилл продолжил обследовать «свою» квартиру.
На кухонном столе стояла накрытая вафельной салфеткой черная чугунная сковорода под эмалированной крышкой. В сковороде оказались котлеты, а возле нее — записка на вырванном из тетради листке в сиреневую клеточку:
«Сына, перед тем как пойти в школу — позавтракай. Котлеты в сковороде, каша — под подушкой. И не вздумай опять сжевать котлету с хлебом! Наругаю!».
О, а это идея. Кирилл отрезал от буханки приличный кусок, положил на него две котлеты — больше не поместилось — и зашагал в большую комнату, откусив приличный кусок от получившегося котлетобутерброда.
В комнате стоял огромный кожаный диван с высокой спинкой и горбящейся посередине подушкой — видимо, именно под ней скрывалась каша — у окна на тумбочке, накрытой кружевной салфеткой, громоздился огромный телевизор с крошечным по меркам 21 века экранчиком, разве что чуть больше почтовой открытки.
Почему-то именно телевизор убедил его в том, что он не сошел с ума и на самом деле находится в прошлом, в теле незнакомого — пока — подростка.
Хм-м… Конечно, впереди намечаются серьезные проблемы… Например, как объяснить «маме», почему он не пошел в школу… Тьфу ты! Первым делом, нужно будет объяснить ей, почему «сын» совершенно не в курсе, как его мама выглядит.
Впрочем, как выглядит мама — узнать легко. На стене висят фотографии, среди которых, в центре, находится групповой портрет: высокий мужчина с солидной короткой бородой, как у героев фильма «Три плюс два», мальчишка в белой рубашке с пионерским галстуком и стройная женщина с темными волосами, подстриженными в «каре». Красивая…
Так, с внешностью мамы разобрались. Дальше… дальше нужно как-то замотивировать полное незнание всего остального. Даже имя мамы неизвестно. Так-так-так…
Кирилл плюхнулся на диван — взвизгнули пружины, лязгнула кастрюля под подушкой — и задумался. Самое простое и первое, что приходило в голову — амнезия. Скажем… скажем, поскользнулся в ванной. Пойти в ванную, изо всех сил шарахнуться головой о стену… Только не слишком сильно, а то и вправду забудешь все на свете и будешь остаток жизни ходить под себя… Придется, конечно, месяцок-другой поваляться в больничке, зато потом…
Жизнь заново!
Юность, школа, девочки!
При мысли о девочках организм отреагировал именно так, как и должен был отреагировать организм здорового подростка при мысли о девочках.
Кирилл неловко заерзал, закинул ногу на ногу и продолжил размышлять.
Сейчас — где-то шестидесятый… хотя, нет, судя по портрету космонавта — никак не раньше шестьдесят первого. Скорее всего даже — шестьдесят пятый. А это означает — двадцать лет спокойной, безмятежной жизни, без реформ, криминала, порнухи, чернухи и прочих достоинств. Да к тому же…
Кирил поймал за хвост пролетевшую мысль. А ведь, раз уж он в прошлом — значит, вполне возможно подготовиться к лихим девяностым. Или… Он подскочил на заскрипевшем диване. Или не просто подготовиться — а вообще ОТМЕНИТЬ их?!
Мысли, идеи и идейки побежали в голове Кирилла табуном.
Телевизор, до этого момента тихо стоявший на тумбочке, звонко щелкнул и загудел. Экран медленно начал наливаться светом.