Кирилл, задумавшийся о возможных изменениях грядущего, поначалу не обратил внимания на неожиданно ожившую технику. Только тогда, когда экран загорелся ярким синим светом, напоминавшим «экран смерти» у Windows, он очнулся и посмотрел в ту сторону.
Телевизоры в шестидесятые годы не имели обыкновения включаться самостоятельно. И синий цвет, несмотря на «у наших голубых экранов» для них был крайне нехарактерен.
По экрану побежали белые буквы.
«Ты согласился вернуться в 1965 год, чтобы заново прожить свою жизнь. Ты хотел всего лишь жить заново, жить в СССР, и не собирался вмешиваться в ход истории. Ты поклялся, что не будешь этого делать. Я принял некоторые меры, чтобы гарантировать твое невмешательство. Удачи».
Кирилл проглотил тягучий комок, застрявший в горле, и начал дышать. Возникло ощущение, что и сердце замирало на время появления надписи и начало биться только что.
Что. Это. Было?
В памяти как будто упала плотина и хлынули воспоминания. Книжный магазин со странным названием «Альтист»… Старик-продавец с невозможными возможностями… Его желание… Его обещание…
Обещание «не вмешиваться».
Он положил на прилавок книгу, которую до этого вертел в руках. «Революции не будет». Незнакомый автор, на обложке — падающий от выстрела в спину узнаваемый Немцов, за которым которого чернел силуэт человека с пистолетом в руке.
— Вы ошибаетесь, — твердо сказал он старику-продавцу, — Я не собираюсь, не собирался и навряд ли соберусь в будущем менять историю.
Старик задумчиво пошевелил губами:
— Сомнительно, очень сомнительно… Те, кто не хочет ничего менять, в мой магазин не попадают.
— Не собираюсь! — чуть ли не выкрикнул Кирилл, — Меня прекрасно устраивает то, что получилось!
Старик еле заметно улыбнулся. На секунду показалось, что он видит насквозь своего покупателя, в недобрый час заскочившего в книжный магазин со странным названием. Потому что Кирилл лгал. Лгал, черт возьми! Кто не думал о том, что окажись он в прошлом и тогда уж… Тогда уж ого! Уж он-то сможет все исправить, повернуть заплутавшую телегу российской истории на широкий и светлый путь. Но признаваться в этом Кирилл не собирался. Старик уже показал, что обладает сверхъестественными способностями, а, возможно, и не является человеком, поэтому с него станется наказать его за самоуверенность. Почему-то продавцу «Альтиста» до крайности не нравилась сама идея о вмешательстве в историю… Остается только лгать и надеяться, что старик не сможет его раскусить. Ни в переносном смысле, ни, тем более, в прямом.
— Что ж, — наконец, пришел к окончательному решению старик, — отпустить вас просто так я не могу. Но, раз уж вы говорите, что не собираетесь менять историю..
— Не собираюсь. Клянусь!
— …в таком случае, вы все-таки попадете в прошлое. Но я даю вам возможность выбрать время и способ попадания.
— Простите, что значит «способ»?
— В своем собственном теле, в теле себя молодого, в тело местного жителя, исторического персонажа…
— Нет, исторические персонажи — это не ко мне… А можно во времена моей юности, в подростка… подростка-мальчика, конечно! Но не в меня самого. Боюсь, мне будет тяжело снова увидеть живыми родителей…
— Шестидесятые, значит… А почему?
— Знаете, может, это ощущения детства… — Кирилл уже понял, что вернуться обратно в наше время не сможет и смирился с происходящим, — Но шестидесятые мне как-то больше нравятся. Атмосфера свободы, уверенности в будущем…
— …можно успеть спасти СССР до перестройки… — понимающе кивнул продавец.
«А это мысль…».
— Нет-нет, что вы! Я хочу просто жить! Просто жить в своем детстве, ничего не меняя!
— Ну что ж…
Синева телевизионного экрана сменилась черно-белой картинкой.
— Доброе утро, товарищи, — улыбнулась незнакомая дикторша, — в эфире «Утренние новости»…
Кирилл слушал новости и по его спине потихоньку побежали мурашки…
Через час он сидел на диване, и на его голове набухала красивая огромная шишка, с запекшейся кровью там, где от удара сорвало кожу. Эта шишка, вкупе с расколотой плиткой в ванне, с легкостью объясняла амнезию, но, если честно, когда он бился головой о кафель, он меньше всего думал о легализации себя в этом мире.
Да, черт возьми, мире!
Это — не прошлое! Даже не альтернативное прошлое!
На старом кожаном диване сидел худощавый подросток в широких трусах и растянутой белой майке. Звали его Саша Виноградов, и был он учеником седьмого класса школы номер 414. А находилась эта школа в городе Винтане, который являлся столицей АФКР.
Аталанской федерации коммунистических республик.
Главой АФКР был товарищ Сухов, генсек ЦК КПАФ, непохожий внешне ни на Хрущова, ни на Брежнева, ни даже на товарища Сухова из «Белого солнца пустыни». Походил он, скорее на Льва Дурова.
Старик-продавец не соврал.
Кирилл Королевин действительно оказался в юном теле, в шестьдесят пятом году. И окружение соответствует окружению шестьдесят пятого года. А то, что здесь нет СССР, а есть АФКР — так какая разница. Жить ты будешь именно так, как хотел, а будущее изменить не сможешь.
С гарантией.
Вернее, сможешь, конечно, но только так, как его может изменить любой из живущих в настоящем.
Кирилл сидел на диване, а в раскрытую форточку доносились звонки трамваев, гудки автомобилей, запах жасмина и крики детей, играющих во дворе:
— Штандер!
Военная проволока
Современные писатели-фантасты почему-то игнорируют такое до крайности любопытное и интересное время как двадцатые годы. Неинтересно им, видите ли. Их герои отправляются тридцатые да сороковые, чтобы в очередной тристамымнадцатый раз остановить Гитлера, либо в благословенные царские времена, когда коровы доились сразу сливками, а фунт хлеба стоил полкопейки при зарплате дворника в тридцать тысяч рублей. На наши деньги. Цены царской России ее адепты почему-то всегда называют дореволюционные, а зарплаты пересчитывают для сравнения с современными. Наверное, так красивше выходит.
Впрочем, понять и тех и других можно. Для любителей «Красной Империи» двадцатые слишком буржуазны, слишком криминальны, слишком мало Сталина. Для поклонников «России, которую мы потеряли» все, что после 1917 года — ад, трэш и угар. Что приходит на ум при словах «двадцатые годы в СССР»? Гражданская, разруха, коллективизация, грязь, мрак и ничего хорошего.
А ведь, скажем, в США «ревущие двадцатые» — это золотое время перед Великой Депрессией, время джаза и радио, кинематографа и фокстрота, сухого закона и гангстеров, время Гэтсби и Лавкрафта, Конана и Кинг-Конга. Как будто в СССР не было ярких красок и звонкого смеха, музыки и танцев, счастья и веселья. Как будто не было книг об авантюристах, безумных ученых, суперзлодеях, мечтающих захватить мир, роковых красотках, стильных гангстерах… Остап Бендер, профессор Преображенский, инженер Гарин, Дигэ, Фрэйзи Грант, Беня Крик — искры фейерверка, сверкнувшие между кровью Гражданской и кровью Великой Отечественной…
Оля Иванова вздохнула и погладила глянцевые корешки. Нет, в этом магазинчике со странным названием «Альтист» все было устроено как надо: книжки сгруппированы не по писателям или там сериям, а по годам действия. Ну и что? Сороковые годы занимают целый стеллаж, шестидесятые и семидесятые — тоже, только на двоих… Видимо, писатели-альтернативщики успокоились и признали войну все-таки выигранной и теперь дружно отправляются в собственное детство, чтобы опять поцеловать первую любовь и навешать по шеям тем, кому не смогли в свое время. Вот, например…
С полки «Шестидесятые» Оля сняла книгу с языколомным заголовком «АФКР». Что бы эта шифровка не означала. Ну и что мы видим на обложке? Разумеется: белобрысый парнишка радостно пинает футбольный мячик. То есть, товарищ… девушка взглянула на имя автора… товарищ Королевин заскучал в нашем внезапно похолодавшем времени и решил отправиться из ледяных десятых в теплые шестидесятые.
Вообще, вся мужская альтернативная история, такое чувство, пишется по единому шаблону:
— краткое описание жизни в настоящем, чтобы было сразу понятно, какой главный герой крутой чувак;
— переход в прошлое;
— стычка с преступниками, которые напали на местного жителя (опционально — девушку), после победы над которыми местный житель награждает героя деньгами, документами и своим покровительством;
— встреча с девушкой, в которую герой влюбляется сразу и до беспамятства (часто — первая же встреченная в ином мире девушка);
— способ, который позволяет герою заработать сразу много денег без особого труда;
— два-три несвязанных друг с другом приключения, из которых герой выходит победителем, зарабатывая очки почета и уважения;
— два-три банальных новшества, которые с восторгом принимаются местными (угги, например, буээ);
— два-три банальных анекдота, от которых местные сползают под стол от хохота;
— необязательно — две-три песни (и необязательно — Высоцкого), от которых местные опять-таки в полном восторге;
— ну и между делом: размышления о том, как нам обустроить Россию. Или не Россию, если герой оказался в Австралии или Канаде. Почему-то оказавшиеся в другой стране в Россию не очень-то рвутся.
Да, мужчины писать альтернативку не умеют. А женщины умеют. Наверное. Потому что не пишут. Даже если учатся на втором курсе исторического факультета.
Оля провела взглядом по полочке «Двадцатые» и собралась было уходить, как вдруг зацепилась за женскую фамилию. Женскую!
Да ладно.
Автор — Ольга Иванова.
Да ладно!
Однофамилица и тезка?! Она точно помнила, что никогда таких книг не писала. В смысле — никаких не писала. Конечно, после бурных вечеринок Оля иногда не помнила, что творила (а творилось иногда ТАКОЕ, что хотелось зажмуриться и… повторить), но книги… хотя… Да не, точно нет. Разве что в ней живет какой-то внутренний Тайлер Дёрден. Что маловероятно. Провалами в памяти и бессонницей она тем более не страдает.