— В общем, — твердо сказал он, — все мне с вами ясно. У вас виноватые уже в девятнадцатый век ушли, этак мы скоро до Ивана Грозного и Владимира Мономаха доберемся. Отправлю я вас в прошлое по своему выбору. Туда, где вы на самом деле сможете сделать так, чтобы ваша жизнь оказалась лучше, чем сейчас…
— Эй-эй, что значит «отправлю»? Ты что, волшебник…?
Сергей думал, что пошутил.
— Волшебник, волшебник…
Свитер старика неожиданно превратился в цветной восточный халат, потом в сюртук пыльного цвета и вернулся обратно к собственному облику. Продавец поднял руку…
— Эй, я не хочу!
— Ох уж эти люди… Все вдаль смотрят, а то, что под ногами — не замечают. Судьбой мира хотят ворочать, а для близких — и пальцем не шевельнут. Всего-то и нужно…
Сергей вскочил.
Старик щелкнул пальцами.
Ба-бах! Власов ударился грудью обо что-то твердое, неожиданно возникшее между ним и продавцом, и отлетел в сторону.
Забор. Высокий дощатый забор, крашеный облупившейся зеленой краской.
Он — на улице. Не в магазине.
Сергей огляделся.
Он стоял на тропинке на краю парка, у забора. Раскисшая земля, голые деревья… Что-то это совсем не похоже на лето…
Неужели?
Проклятый старик и вправду оказался волшебником! Он отправил его… куда-то.
Сергей затравленно огляделся. Забор… деревья… серое небо… мусорная урна, из которой торчит пластиковая бутылка с этикеткой «Херши-колы» с черным пластиковым донцем. Рядом — распотрошенный пакетик вишневого «Инвайта», серая прошлогодняя трава окрасилась красным…
Человек!
Метрах в двадцати низенький паренек приклеивает на стенд какую-то газету… Газета!
Сергей бросился туда.
— Газета свежая? — спросил он, тяжело дыша.
— Сегодняшняя… — паренек недоуменно посмотрел на незнакомца, оглядел с ног до головы, поправил очки, подхватил пачку газет и двинулся дальше.
«Сегодняшняя… Дата! Дата!»
Газета вышла 23 апреля 1995 года.
Власов уперся руками в стенд и зарычал.
Девяносто пятый год!
ЧТО? ЧТО здесь можно изменить?! ЧТО?! Все плохое, что могло произойти со страной — уже произошло!
Сергей поднял взгляд. Поперек газеты, как будто в издевку, протянулась короткая надпись, сделанная мелким разборчивым почерком.
«Ну вот ты и в прошлом. Думай. Действуй. Поторопись».
«Что действуй? Куда торопись?»
Паренек-газетчик оглянулся. Странный тип в дорогой одежде сорвал его газету и с рычанием топтал ее ногами.
Это были семидесятые
Магазин стоял на месте, где всегда находился лишь пустой, огороженной низкой железной оградой, газон. Иногда здесь появлялись люди с линейками и теодолитами, говорившие, что собираются построить здесь часовню, памятник или торговый центр, но люди эти, замерив все и вся, неизменно пропадали, а газон оставался на своем прежнем месте, зажатый между двумя пешеходными дорожками, с четырьмя старыми липами по углам.
И вот сегодня ограда исчезла, а в центре бывшего газона находилось круглое кирпичное здание, со стеклянными витринами и высоким крыльцом, полукругом охватывавшим магазин.
Да, магазин. Над двустворчатыми дверями красовалась вывеска «Книжный магазин „Альтист“». Чтобы неграмотные люди не ошиблись и не посчитали строение храмом неизвестному богу, слева от название было стилизованное изображение раскрытой книги. А справа — рисунок скрипки. Видимо, автор вывески целью помочь неграмотным особо не задавался.
Дмитрий Павлов, остановившийся у нижней ступени крыльца и потиравший в недоумении подбородок, задумчиво оглянулся. Он мог бы поклясться, что еще вчера на этом месте был все тот же газон, с пустой пивной бутылкой почти точно в центре. Нет, он человек, конечно, не особо наблюдательный, да и последние дни был занят по службе, но все ж таки должен был заметить хотя бы следы стройки. Или нет?
Он оглянулся еще раз. Прохожие невозмутимо шагали туда-сюда по истертому асфальту, некоторые скользили безразличным взглядом по магазину, но удивления не выказывал никто. Пожав плечами, Дмитрий решил, что работа загрузила его все-таки слишком сильно — магазин не заметить, ну надо же! — и поднялся по ступенькам. Просто так, из любопытства.
Прозвенели колокольчики на двери, Павлов осторожно проскользнул внутрь.
Магазин действительно был книжный: по радиусам круглого помещения выстроились стеллажи с книгами в ярких обложках. над стеллажами виднелись непонятные таблички «40-е гг», «XIV век» и тому подобное. Навряд ли год выпуска книг…
— Добро пожаловать в магазин «Альтист».
Дмитрий вздрогнул. В центре магазина за полукруглым прилавком стоял старичок-продавец. Невысокий, сухощавый, с узкой полоской шкиперской бородки, в непонятном черном облачении — то ли халат, то ли пиджак такой — улыбающиеся глаза прятались за стеклами очков в тонкой стальной оправе.
— Здравствуйте, — Павлов улыбнулся. Работа пресс-атташе — то есть специалиста по связям с общественностью — быстро вырабатывает привычку быть симпатичным.
— За чем-то конкретным или так, из любопытства?
— Да… Если честно, просто из любопытства. Вы здесь давно работаете?
— Первый день, — старичок улыбнулся настолько доброжелательно, что у Павлова недостало сил спросить, давно ли тут стоит магазин.
— Музыкальной книгой торгуете? — оглянулся он.
— Почему музыкальной?
— Ну как же… Альтист.
— Ах это… Это не от названия музыканта. Это сокращение. «Альт. Ист.» Альтернативная история. Наш магазин специализируется на произведениях в этом жанре.
Ах, это… Павлов огляделся. Читал он не очень часто, да и фантастику не уважал, но и в этой куче могли попасться жемчужины.
— Да вы походите, посмотрите, — приглашающе повел рукой продавец — Не думаю, что такой солидный человек станет убегать с украденной книгой.
Дмитрий прошел вдоль стеллажей. Мелькали и известные фамилии — Де Камп, Кунц — и менее известные, и совсем незнакомые, видимо из многочисленной плеяды «попаданцев». Разве что порядок размещения был несколько странным.
— Простите, а что эти таблички означают? Не год же выпуска?
Павлов стоял у стеллажа с табличкой «XX-Х вв до н. э.»
— Нет, конечно, — улыбнулся продавец, — Год, в котором происходит действие книги.
Дмитрий обвел взглядом стеллажи и улыбнулся. Самое многочисленное скопление ярких обложек светилось под табличкой «40-е гг», видимо, здесь скопились любители поучить Сталина. На полке с табличкой «90-е гг» сиротливо лежали две книги.
— Я смотрю, в девяностые никто особо не торопится, — пошутил он, — всего две книги.
— Да и те, — старик неслышно скользнул стеллажу и аккуратно убрал помянутые книги прямо из-под пальцев Дмитрия, — случайно сюда попали. Не торопятся, вы правы. Был один автор, да, возлагал я на него определенные надежды, но увы, увы… Его книги здесь не будет. Хотя чем плохо время?
— Просто в девяностые спасать страну уже немного поздно.
Старик задумчиво снял очки и протер стеклышки:
— Простите? Если не ошибаюсь, в девяностые годы Россия еще существовала.
— СССР уже распался. Я имею в виду СССР спасать уже поздно.
Старик задумчиво посмотрел на Дмитрия поверх очков. Глаза были не по стариковски яркими, хотя и неопределенного цвета.
— А вы считаете, СССР надо было спасать?
— А вы считаете, что нет?
Большинство знакомых Дмитрию стариков были бы не против того, чтобы вернуться в СССР.
— Вот скажите, какой была жизнь во времена вашей молодости?
— О, — взгляд продавца затуманился воспоминаниями, — во времена моей молодости жизнь была просто дикой. Но мы ведь говорили об СССР?
— Совершенно верно. Вот, скажем, вы. Хотели бы вы чтобы сейчас продолжал существовать СССР?
— СССР? Простите, какой СССР?
— Что значит «какой»? Их что, было два?
— Ну, как минимум, шесть.
На мгновение Дмитрию показалось, что старик перечитал ассортимент своего магазина.
— Простите, — осторожно спросил он, — как шесть?
— Ну давайте посчитаем.
Продавец принялся загибать пальцы.
— СССР двадцатых годов — раз. НЭП, восстановление страны, разгул преступности.
СССР тридцатых — два. Коллективизация, индустриализация, создание мощной армии, в то же время — репрессии.
СССР сороковых мы пропустим, как вызванный войной.
СССР пятидесятых — три. Зарождение этакого имперского величия, шпиономания, разгар холодной войны.
СССР шестидесятых — четыре. Оттепель, падение авторитета, бесконечные реформы.
СССР семидесятых — пять. Застой, но в то же время — разрядка.
СССР восьмидесятых — шесть. Перестройка, гласность, сухой закон, кооперативы.
Шесть. Шесть совершенно различных стран. И это мы с вами не стали рассматривать более мелкие временные отрезки. Согласитесь, СССР первой половины пятидесятых и второй половины имеют значительные отличия. Так же как и СССР первой и второй половины восьмидесятых. А если вспомнить еще представление об СССР в других странах, как о государстве, где царит вечная зима и все население живет в концлагерях за колючей проволокой…
Старик лукаво улыбнулся:
— Так какой из этих СССР-ов вы хотели бы видеть сейчас?
Дмитрий потер подбородок:
— Ну, если вы так ставите вопрос… Наверное, СССР шестидесятых. При условии определенных изменений, конечно.
— А без изменений? — раздраженно вопросил продавец — Почему всем непременно хочется внести какие-то изменения? И, самое главное — почему всем кажется, что их изменения непременно сделают жизнь лучше?
— Потому что сделать хуже уже сложно, — Дмитрий улыбнулся, но внутренне ругал себя за то, что ввязался в этот спор.
— Хуже, значит… То есть, вы предпочли бы, чтобы сейчас был СССР шестидесятых, разумеется, с поправкой на технический прогресс?
— Ну, почему бы нет. Только реформы обязательно. Иначе не доживет.
— Почему?
— Ну, он не дожил.