– По крайней мере, он расскажет мне правду.
– Нет, – отрезала она спокойным голосом. – Не расскажет. Он видел в твоем дяде только самое плохое.
– В отличие от тебя? С каких пор ты так неравнодушна к Билли?
Ее лицо приняло твердое выражение. Она опустила руки вдоль бедер.
– Я всегда видела лучшее в нем. Это он, это Билли всегда винил во всем меня.
– Может, ты этого заслуживала?
Мама отшатнулась, словно я дала ей пощечину. Ее глаза наполнились слезами. Мне ведь хотелось причинить ей боль? Вот у меня и получилось. Правда, лучше мне от этого не стало.
– Пожалуйста, не иди к Берту, – сказала она настолько тихо, что я едва ее расслышала.
– Ты же понимаешь, что чем больше ты просишь меня не ехать к нему, тем очевиднее, что он расскажет мне что-то, что ты пытаешься скрыть! – Я начала ходить взад-вперед. – А самое смешное в этой ситуации то, что я даже не понимаю, почему ты отказываешься говорить со мной. Я думала, мы рассказываем друг другу все, но, возможно, мы никогда не были так близки, как мне казалось.
– Пожалуйста, родная, не езжай к нему. – Мама подошла поближе и дотронулась до моего плеча. От нее пахло потом и удобрением. Резкий, едкий запах, от которого меня затошнило.
– Ты даже не слушаешь меня! Я пытаюсь донести, что между нами что-то пошло не так, а ты все о Берте.
Мама отчаянно покачала головой и потерла лицо. Она была оторвана от меня и нашего разговора, от малейшего шанса наладить со мной связь. Я рванулась к машине.
– Миранда, прошу, вернись! – позвала она, но я уже уехала.
Глава 15
На дороге было пусто, поэтому я ехала быстрее обычного. Стрелка спидометра медленно двигалась к отметке в восемьдесят, восемьдесят пять, девяносто километров в час. Горячий воздух врывался в открытые окна, отчего мои волосы напоминали торнадо и отчасти загораживали обзор. Вдруг зазвонил телефон. Увидев, что это мама, я нажала «отклонить». Я решила переключить радио на что-нибудь громкое и агрессивное. Мне хотелось безрассудства. Хотелось почувствовать себя другим человеком, но когда я достигла скорости в девяносто пять километров в час, в моей груди что-то сжалось, и я отпустила газ. Машина замедлила ход, отметка спидометра сползла до семидесяти. Я выключила радио и закрыла окна. Это не кто-то другой, это я, Миранда Брукс. И хотя я не отвечала на мамины звонки, я все равно прослушала ее голосовые сообщения.
– Миранда, это мама, – сказала она, будто бы я не узнала ее. – Пожалуйста, перезвони. Я не должна была отпускать тебя. Пожалуйста, вернись домой.
В двух последующих сообщениях она казалась настойчивее.
– Солнышко, прошу тебя. Прости, что не была достаточно открытой. Все это невероятно тяжело для меня. Пожалуйста, позвони.
И еще одно:
– Родная, наша ситуация вышла из-под контроля. Мы семья. Мы не можем потерять друг друга. Я не могу потерять тебя. Пожалуйста, давай просто все обсудим.
Мне пришлось нажать «удалить» сразу после прослушивания, чтобы не поддаться порыву и не перезвонить из-за щемящего чувства вины.
В четвертом сообщении уже не чувствовалось умоляющего тона.
– Звоню в последний раз. Я не говорю, что я идеальна или что всегда поступала правильно, но я пытаюсь уберечь тебя. Ты должна мне поверить.
Как я могла верить ей сейчас?
Я продолжила свой путь к округу Ориндж.
Орчард Истейт, принадлежащий единственному Берту Вестону, находился в жилом комплексе, где у каждого дома имелось собственное имя. Охранник внимательно проследил за японским седаном моих родителей, на черном металле которого виднелись серые крапинки из-за многолетней стоянки на улице.
– Имя? – с недоверием спросил он.
– Я Миранда. Миранда Брукс. Мое имя вряд ли есть в… – постаралась объяснить я, но он скрылся в своей будке, чтобы проверить список посетителей.
Охранник открыл ворота. Он указал на дорогу, ведущую направо.
– Езжайте до самого верха.
Я чуть не спросила, откуда в списке появилось мое имя, но вместо этого уточнила:
– К Берту Вестону?
– Как я и сказал, до вершины холма. Вы не пропустите его дом.
Я выехала на извилистую дорогу к Орчард Истейт. Меня впечатлило то, что Билли действительно учел все.
Я припарковалась у большого особняка с лепниной и черепичной крышей. Кровь застучала в висках. Как же я ждала этого момента. Наконец-то я получу ответы. Над верхней губой выступил пот, пока я рассматривала дом Берта Вестона, выполненный в средиземноморском стиле. Судя по отсылкам к сэру Уолтеру Эллиоту и произведениям Джейн Остин, Билли не собирался поведать мне нечто положительное о Берте. Если он решился отправить меня к человеку, которого презирал, значит, только Берт мог рассказать мне что-то такое, что не мог знать никто другой. И если мама так отчаянно пыталась остановить меня, значит, скрываемая правда имела куда более значимый вес.
Я отстегнула ремень безопасности и выбралась из салона, вдохнув душный полуденный воздух.
Дверь открыла сиделка-филиппинка. Позади нее ширилась темнота. Повеяло холодом из кондиционера, будто моих рук коснулся шелковый шарф.
– Не знаю, ждет ли меня мистер Вестон. Я Миранда Брукс. Мой дядя, Билли Силвер, отправил меня сюда, чтобы я поговорила с ним.
– Миранда! Заходите, заходите! – Она распахнула дверь, и я прошла в комнату, бывшую, судя по всему, гостиной. Я удивилась, насколько легко мне это далось. – Сегодня у него хороший день, но все равно будьте с ним деликатнее. Он нервничает, когда не получается что-то вспомнить.
Берт сидел в инвалидном кресле и смотрел мыльную оперу по телевизору, висящему над мраморным камином. В антикварном шкафу отражался его профиль: длинный нос и невозмутимое лицо.
– Он не понимает испанский, поэтому смотрит без звука. Сам придумывает сюжет под то, что видит. – Сиделка включила свет. – Берт, ты ослепнешь, если будешь смотреть в темноте!
Он повернул кресло в нашу сторону.
– Почему это я ослепну?
– Я шучу, Берт.
– А. – Он посмеялся и посмотрел на меня так, будто хотел понять, кто я. – Здравствуй.
– Берт, это Миранда. Помнишь, я говорила, что она может зайти? Она племянница Билли Силвера.
– Быть этого не может, – со злостью отчеканил он.
Сиделка повернулась ко мне.
– Он весь день вел себя хорошо. – Она положила руку на его плечо и наклонилась ближе. – Это Миранда. Она проделала долгий путь, чтобы увидеть тебя. Здорово же, что пришли гости.
– Здорово, – повторил он дрожащим голосом. Если он и был тщеславен в те годы, когда Билли знал его, с возрастом от этого тщеславия не осталось и следа. Его щеки исполосовали глубокие морщины. Он выглядел слабым и не мог двигаться. Возможно, мне стоило оставить его в покое, но чем больше он вглядывался в мои глаза, тем быстрее его испуганный взгляд превращался во что-то, отдаленно похожее на дружелюбие.
– Я буду в соседней комнате, – сообщила сиделка перед выходом. – Если будет капризничать, позовите меня.
Как только мы с Бертом остались одни, он нажал на кнопку и покатил коляску к стене, чтобы выключить свет.
– Ненавижу спать с открытыми окнами, – засмеялся он. – Не знаю, зачем я это сказал.
Я села на диван, наблюдая за тем, как он смотрит в пустоту. Я никогда не проводила время с пожилыми людьми: ни со здоровыми, ни с больными. Мой дедушка – отец мамы и Билли – являлся единственным из всех моих дедушек и бабушек, кто остался в живых. Ему было немного за семьдесят, он всю жизнь курил и к тому моменту уже находился в доме престарелых. У моих родителей сохранилась фотография, на которой мы с ним вместе в больнице, но я совсем не помню, как мы его навещали. Мама сказала, что я его боялась, и от этого ей и ее отцу было больно, поэтому она редко приходила со мной. Когда он умер, мне исполнилось два года. Хотя болезнь поразила его задолго до смерти, он был в здравом уме. Представить не могу, как бы тяжело пришлось маме, если бы ее отец оказался в таком состоянии. Я отмахнулась от мысли о ней. Мне не хотелось вспоминать о ней сейчас. И жалеть ее мне тоже не хотелось.
– Лоретта? – спросил Берт, вдруг осознав, что я с ним в одной комнате. Он подкатил кресло ко мне и остановился так близко, что я почувствовала запах лука у него изо рта и увидела перхоть в его редеющих волосах.
– Миранда, я Миранда, – улыбнулась я, отодвинувшись немного назад.
– Да. Верно.
– Я хотела поговорить с вами о вашей дочери, Эвелин.
– Она каждое воскресенье ела панкейки. Никогда не видел детей, которые могут съесть столько панкейков. – Он остановился. – О чем это я?
– Вы рассказывали о вашей дочери Эвелин.
– Лоретта? – Он подкатил коляску еще ближе.
Я положила руку на его ладонь. Она оказалась ледяной и безжизненной.
– Меня зовут Миранда. Миранда, – четко проговорила я, будто если сказать мое имя громче, он поймет, о ком идет речь. – Я не Лоретта. Я Миранда.
Его глаза заслезились. Мне стоило позвать сиделку. Даже если он и был когда-то так же тщеславен, как сэр Уолтер Эллиот, если и был когда-то достоин презрения Билли, такого наказания не заслуживал никто.
Берт с удивительной силой схватил меня за предплечье.
– Почему ты ушла, Лоретта?
– Я Миранда. Я здесь. – От этого разговора у меня закружилась голова.
– Ты подумала об Эвелин? Ты не задумывалась, что ты с ней сделала? – умолял он.
– Что сделала Лоретта? Она мать Эвелин? – Я не собиралась притворяться другим человеком, но решила подыграть ему. Он хотел рассказать о Лоретте. Я хотела слушать. – Что Лоретта сделала с Эвелин, Берт?
– Ты знаешь, она умерла, – спокойно ответил Берт.
– Да, Эвелин умерла. Она умерла тридцать лет назад. – Он выглядел так, будто пытался посчитать, достойны ли тридцать лет целой жизни или это всего лишь ничтожный пласт времени. – Вы помните, как умерла Эвелин?
– Конечно, помню! – Он вновь разозлился. – Ты думаешь, я могу забыть, как умерла моя собственная дочь?