День снова стоял жаркий и влажный, асфальт буквально таял на дорогах. И странным казалось то, что можно было выходить на улицу без куртки. Нина так к этому привыкла, что теперь ей как будто чего-то не хватало.
Нина ощутила на затылке чей-то взгляд, и что-то ее кольнуло еще до того, как она его увидела. Она повернулась: Суриндер и Гриффин весело перебранивались в полумраке помещения. Сначала он был просто некоей темной фигурой, медленно шагавшей по дороге. Но потом он стал виден отчетливо, и Нина вскочила.
– Марек? – недоверчиво произнесла она.
Он улыбнулся своей неторопливой, ленивой щенячьей улыбкой и протянул к ней руки:
– Я пришел.
– Но как ты…
– Твоя подруга Суриндер – она говорит, тебе сегодня нужна помощь. Она нашла меня. – Голос Марека смягчился. – А когда Нине нужна помощь, я прихожу.
Нина моргнула. Она слишком ярко помнила, как целовала его, помнила его нежные губы на своих губах, и как ей отчаянно хотелось прижаться крепче к его большому, как у медведя, телу.
Нина поняла, что краснеет.
– Я так рада видеть тебя…
Марек подошел ближе, чтобы поцеловать ее, но угодил ей в ухо, и к этому времени появились Гриффин и Суриндер. Суриндер хлопнула Марека по спине, а Гриффин поздоровался со слегка подозрительным видом, и если бы Нина обратила на это внимание, она сообразила бы, что, невзирая на молодых леди, с которыми Гриффин знакомился в барах, ему все еще не до конца безразлично, с кем встречается Нина.
– Как там Джим? – спросила Нина.
Но Марек в ответ лишь улыбнулся и пожал плечами. В фургоне уже лежали остатки книг, хранившихся в доме Суриндер, и они начали перетаскивать туда большие коробки из-под чая, набитые книгами.
Нине не терпелось заглянуть в них, потому что она уже заметила старые томики детских сказок, обернутые в тонкую бумагу, и печать в виде золотого листка на обложках, и новенькие переплеты. По состоянию книг можно было предположить, что владелец этого собрания, кем бы он ни был, просто покупал все подряд, не заботясь о том, будут эти книги прочитаны или нет. Нина гадала, каково это: иметь такую кучу денег, чтобы покупать десятки книг, не думая о цене.
Нина то и дело замечала какую-то книгу, в которую ей хотелось погрузиться немедленно, но она держала себя в руках до тех пор, пока не была закончена основная часть работы. Возвращение в Шотландию со всем этим грузом должно было стать воистину нелегким трудом для водителя, но зато теперь Нина была обеспечена товаром на многие месяцы.
Потом они отправились в какой-то маленький парк и с некоторым трудом нашли для себя местечко, не заваленное всяким мусором, где могли посидеть и съесть мороженое, купленное в лавке на колесах у входа в парк, – мороженщик включил на всю громкость радио, чтобы привлечь к себе внимание.
Вокруг гуляли мужчины без рубашек, они проходили так близко, что Нина ощущала запах их лосьона после бритья. Солнце жгло голову, и Нине хотелось, чтобы подул хотя бы легкий ветерок.
Гриффин улегся на живот, по телефону обмениваясь сообщениями со своей новой подружкой, смеясь при этом немного истерично и уж точно слишком громко, как подумала Нина. Наконец он вскочил и заявил, слегка вытаращив глаза:
– Прошу прощения, важный звонок… точнее, это Джуди…
И все вежливо улыбнулись.
Потом Суриндер посмотрела на Нину и спросила:
– У тебя ведь остались ключи?
Когда Нина кивнула, Суриндер заявила:
– Отлично, тогда я пойду немножко развлекусь… увидимся позже. Но не слишком поздно!
Нина чмокнула ее в щеку и посмотрела подруге вслед: та грациозно пробиралась сквозь толпу в парке и между горами мусора, которые оставались здесь в каждый погожий день, когда солнце начинало слегка клониться вниз по небосклону. Нина почувствовала, как ее сердце забилось еще сильнее, и посмотрела на Марека: он опустил голову, не глядя на Нину. Оба молчали.
– Э-э-э… – протянула наконец Нина, чувствуя, что обязана хоть что-то сказать. – Как… как у тебя дела?
Марек повернулся к ней, пристально посмотрел:
– Нина… Пойдем погуляем.
Нина встала. Она видела, что Марек так же нервничает, как и она сама, но эта мысль, вообще-то, ее ничуть не утешила. Они пошли под удлинявшимися тенями деревьев парка, вышли за ворота, к каналу, по которому лениво скользили лодки с туристами. Вокруг за столиками перед барами и ресторанами сидели люди, кто-то выгуливал собак или громко говорил по телефону, не глядя, куда идет. В общем, это была обычная городская суета в жаркий летний день.
Но Нина полностью сосредоточилась на руке Марека, висевшей вдоль его бока, и гадала, следует ли ей взяться за эту руку. Казалось странным то, что они шли рядом при дневном свете, как обычная пара на свидании. Нина бросила на Марека быстрый взгляд. Он тоже посмотрел на нее, и Нина улыбнулась.
– В эту сторону, – тихо сказал Марек, и Нина удивленно повернула вместе с ним.
Они очутились на боковой улице. Нина вдруг совсем занервничала, но Марек улыбнулся, и она успокоилась. А потом задохнулась от изумления, когда улочка вывела их на маленькую зеленую площадь. Нина никогда прежде ее не видела. На самом деле эту площадь невозможно было найти, если не знать заранее, где она находится. Ее окружала ограда с калиткой, над которой красовалась небольшая доска с надписью: «Сад общины Крейгхарт». Табличку явно написали от руки несколько детишек, украсив ее рисунками бабочек и цветов.
За изгородью красовались грядки с капустой и морковкой. Бабушки и парочка детишек пропалывали их тяпками, их мелодичная болтовня наполняла вечерний воздух, но, кроме них, людей вокруг почти не было. Гудели толстые шмели, ощущался аромат поздней жимолости, которую кто-то посадил сбоку, рядом с цветочными клумбами.
– Ой! – выдохнула Нина. – А я и не знала об этом месте! Оно великолепно! Такое прекрасное!
– Как и ты, – просто сказал Марек, увлекая ее в уединенный уголок площади, в сторону от грядок.
Нина заглянула в его темные глаза. Это был самый чудесный вечер в ее жизни.
– Нина… – снова заговорил Марек, беря ее за руку. – С тех пор, как я приехал в эту страну… так далеко, и здесь все было такое чужое… Но я встретил тебя… ты такая умная, добрая и нежная, моя Нина! Как же мне нравится получать от тебя сообщения, а в ответ посылать тебе разные мелочи!
Нина заметила, что невольно слегка склоняется к нему.
– Я… я живу в одной комнате с другими мужчинами. Это так тяжело! Я работаю ночами, а днем не могу спать, потому что нет тишины, и я постоянно грустен и тоскую… Ах, как же я тоскую по дому и по своему маленькому сыну, так тоскую! Здесь трудно, люди недружелюбны, и все так дорого. Но ты, Нина, сделала для меня куда больше, чем представляешь, ты так много сделала для моего счастья…
Марек взял ее за руку, но Нина вдруг застыла. Она отдернула руку, как будто ее укусили.
– У тебя есть маленький сын? – спросила она, тут же подумав, что предположение этого чертова Леннокса, похоже, могло оказаться правдой.
– О да! – вздохнул Марек, явно не поняв нового тона в голосе Нины. – Давай я покажу тебе его фото.
– И он живет со своей матерью? – задала Нина новый вопрос, все еще осторожно пытаясь выяснить, не разведен ли он. Это ведь случается?
Марек достал из внутреннего кармана старый потертый бумажник.
– Вот. – Он вытащил фотографию.
Мальчик был полной копией Марека, с такими же щенячьими глазами и длинными темными ресницами. Рядом с ним сидела очень красивая, стройная светловолосая девушка, застенчиво улыбавшаяся в объектив фотокамеры.
– А это кто?
Нине казалось, что ее сердце вот-вот выскочит из груди.
– Это мой сын, Арас, – ответил Марек со слезами в голосе. – А это Брония.
Нина прищурилась на снимок:
– Твоя жена?
– Нет-нет… моя подруга. Мать Араса. Она живет с моей матерью.
Марек на мгновение потупил взгляд.
– Но вы все равно вместе?
– Что ты имеешь в виду? – недоуменно спросил Марек.
– Вы – пара?
– Да. Но я работаю здесь уже больше года. Так далеко от дома! И я так одинок, Нина. Так одинок! Но я встретил тебя, и вдруг… как будто солнце взошло! Мне теперь есть с кем поговорить, и кому написать, и о ком думать…
– Но ты пишешь и домой?
– Да, я звоню домой каждый день. Но что им сказать? Я зарабатываю деньги. Мне грустно. Им грустно. Моя мать и моя подруга ссорятся. Арас вытворяет всякое, а меня там нет. Он начал говорить, а меня там не было. Я звоню, но они все там, всем им грустно, и они сердятся, а я сижу в той комнате с другими мужчинами. А из дома мне говорят: «Ох, Марек, ты что, постоянно торчишь в барах? Тебя вечно нет ночами, ты развлекаешься, а мы сидим тут, и нам нужно больше денег!» – Марек умолк на мгновение. – Это так тяжело, Нина!
Нина сглотнула. Ее чувства развернулись на сто восемьдесят градусов, от гнева и замешательства – к бесконечной жалости.
– Но разве ты не… разве тебе не приходило в голову, что я, возможно, не захочу иметь друга, у которого есть женщина и ребенок? У тебя есть семья, Марек! Разве я могу встать у них на пути?
– Не знаю, – пожал плечами Марек. – Здесь все по-другому, наверное? Вообще по-другому? – В его голосе послышалась надежда.
– Нет, не по-другому, – покачала головой Нина, готовая разрыдаться. – Я не… Я не из тех, кто…
– Но я и не думал о тебе так! – перебил ее Марек. – Никогда так о тебе не думал! Ты всегда была особенной, Нина. Такой особенной. Непохожей на других девушек.
Теперь его щеки раскраснелись, он по-прежнему держал в руке открытый бумажник. Нина осторожно коснулась его пальцев:
– Ох, Марек…
Он бросил на нее долгий взгляд, и надежда в его глазах медленно угасла.
– Мне так жаль… – пробормотал он. – Мне жаль. Мне не следовало думать…
– Именно, – кивнула Нина, стараясь удержать слезы. – Не следовало. Надо было соображать.
Марек все так же смотрел на нее.
– Когда ты поцеловала меня там, в поезде, я был так счастлив…