Нина невольно подумала, что даже если у вас нет ни гроша в кармане, более замечательного места для детства в мире не существует.
Эйнсли и Бен повернули к самому неухоженному из всех домов. Вдоль изгороди из кустарника перед ним валялся всякий мусор, старые игрушки, даже сломанное кресло-качалка. Сплошная грязь. Дверь покрывали царапины и вмятины, стекла в окнах потрескались. Этот дом явно не любили и не заботились о нем.
Нина судорожно сглотнула. Она вдруг осознала, что испугана. В самых мрачных своих фантазиях она воображала Эйнсли под гнетом некоего ужасного отчима или семью, в которой просто никому нет дела до детей. И не знала, хватит ли у нее теперь храбрости. Конечно, работая в библиотеке, она постоянно сталкивалась с разными социальными проблемами. Библиотекари нередко потихоньку сообщали в социальные службы, если одни и те же люди приходили в библиотеку каждый день и засыпали там, потому что им явно некуда было пойти, или вдруг кто-то из постоянных посетителей становился все более неухоженным. А еще многие люди использовали библиотеку как некое неформальное бюро советов, но против этого работники не возражали.
Однако здесь было нечто совсем другое. Да, Нина сунулась не в свое дело, отрицать это невозможно. Она попыталась успокоить себя мыслью, что, в конце концов, это ради ребенка – ребенка, о котором не заботятся, который грязен, в восемь лет едва умеет читать и не посещает школу. И ради Эйнсли, которая оживает только тогда, когда остается наедине с книгами, а отсутствие в ней интереса к чему-то еще может говорить о серьезных проблемах, несвойственных девочке-подростку.
Но Нина все равно чувствовала себя назойливой, человеком, собравшимся лезть в чужую жизнь, вызывая тем самым неприязнь к себе, горожанкой, что суется туда, где ее не хотят видеть. Прежде, в библиотеке, люди сами просили ее о помощи или искренне благодарили за вмешательство. Но ведь сколько раз ни пыталась Нина поговорить с Эйнсли, девушка отчетливо давала понять, что обсуждать ничего не желает.
Но здесь был еще и ребенок…
Нина вздохнула, разрываемая сомнениями. Правильно ли это? Остаться или уйти? Эйнсли ведь сама со всем справлялась. Впрочем, Нина вспомнила и неприятный разговор насчет экзаменов… Это уж точно неправильно, Эйнсли ведь была умной девочкой. Она должна бы стремиться в университет, думать о той радостной жизни, что ждет ее впереди… а не бродить, ссутулившись, по деревне без малейших планов на будущее.
Может быть, Нина сумеет мягко поговорить с родителями, попытается подсказать им, насколько умна их дочь… Да, это нужно сделать. Нужно сделать.
Нина храбро пошла к калитке. Ручка на ней была сломана, калитка едва держалась на петлях. Нина осторожно проскользнула в нее и пошла по камешкам садовой дорожки. Вокруг царила зловещая тишина, нигде не гудели машины, только в воздухе над деревьями лениво кружила одинокая пустельга. Нина мгновение-другое наблюдала за ней, за ее вызывающим благоговение безмолвным величием, и слегка позавидовала птице, свободной от разных социальных обязательств.
А потом она шагнула к двери и быстро постучала, чтобы не дать себе возможности передумать.
Глава 26
Очень долго внутри было тихо. В доме не горел свет, и если бы Нина не видела, как брат и сестра вошли внутрь, она сочла бы дом пустым. Потом наконец кто-то что-то выкрикнул вроде: «Не откликайся!» – Нина узнала голос Эйнсли.
Но было уже поздно, маленькая грязная рука что-то двигала, – похоже, несколько засовов на внутренней стороне двери.
– Нина?!
На запачканном чем-то липким лице Бена отразился восторг, он расцвел улыбкой, став совершенно непохожим на того мрачного малыша, с которым Нина впервые встретилась на ступеньках своего фургона.
– Привет, Бен!
– Ты принесла мне книги?
Нина выругала себя за то, что не подумала об этом.
– Нет, прости, я не… Да, нужно было что-то прихватить. Они есть для тебя, но только в фургоне, – мгновенно извернулась она. – А твоя мама дома?
Бен тут же изобразил рассеянность и уставился куда-то влево. Посмотрев за его спину, Нина увидела невероятно грязную кухню, заваленную мусором и старыми пакетами из-под молока. В доме пахло пылью, запущенностью и чем-то еще, что Нина не смогла определить.
– Бен! Кто там? – послышался голос Эйнсли.
Она появилась позади брата и прищурилась на Нину, стоявшую против солнца:
– Чего нужно?
Обычная почтительность исчезла из тона Эйнсли. Ее голос звучал строптиво, зло, она словно готова была вытолкать незваную гостью за дверь. Нина вдруг заметила, что физически Эйнсли куда крепче ее самой и вполне может такое сделать, если вздумает.
– Э-э-э… я просто думала… ваша мама дома?
Эйнсли и Бен переглянулись.
– А тебе какое дело?! – грубо спросила Эйнсли.
– Я просто… хотела сказать ей, какого я высокого мнения о тебе, вот и все. Ты к тому же ушла, не забрав деньги, а я должна была убедиться, что ты их получила.
– То есть ты явилась не для того, чтобы полюбопытствовать?
Нина не знала, что на это ответить, и опустила взгляд:
– Так она дома?
– Мы в порядке! – заявила Эйнсли. – Нам не нужна твоя благотворительность!
– Это не благотворительность, – возразила Нина. – Это твое жалованье. Ты его заработала.
Эйнсли явно разрывали сомнения.
– Пожалуйста, – заговорила Нина. – Пожалуйста, Эйнсли! Я ничего плохого не задумала, клянусь! Я не хочу причинять вам неприятности. Я только хотела убедиться… что все в порядке.
Ее взгляд уловил внезапное движение на полу позади детей – то была мышь, здоровенная мышь. А может, и крыса, подумала Нина. И она тут же поняла, что не может просто так уйти. Она посмотрела на Эйнсли, и девушка, похоже, пришла к такому же выводу. Она глубоко вздохнула и сгорбилась.
– Ты не станешь рассказывать всем, что была здесь, – заявила она.
– Хорошо, – согласилась Нина, даже не потрудившись скрестить пальцы.
Что-то здесь было не так, и Нина преисполнилась решимости выяснить, что именно.
– Я заглянула на минутку…
– Ты не должна!
– Так ваша мама дома или нет?
Тут послышался тихий звук. Это был колокольчик. Бен подпрыгивал на месте, не в силах удержаться.
– Эйнсли, – заговорил он, дергая сестру за рукав. – Пусть она зайдет! Это же Нинни!
Эйнсли уставилась на Нину так, словно видела ее впервые в жизни.
– Я не задержусь, – спокойно произнесла Нина.
Ей необходимо было войти в этот дом. И она перешагнула через порог.
– Миссис Кларк? – негромко позвала она. – Миссис Кларк?
В ответ снова негромко звякнул колокольчик.
В гостиной пахло, как говорят шотландцы, чем-то заплесневелым: пылью, старостью, усталостью. Везде громоздились кучи газет и книг. Нина посмотрела на них.
– Похоже на учебники, – заметила она.
Эйнсли мрачно отмахнулась.
Нервная, всегда готовая угодить девочка из фургона исчезла. На ее месте появилось существо куда более агрессивное и непримиримое. Нина огляделась и слегка откашлялась.
– Э-э-э… и где ваша мама?
Дверь сильно перекосилась, и Нине пришлось как следует нажать на нее, чтобы открыть. Эта комната находилась в задней части дома, она была оклеена старыми розовыми обоями, плотными, сморщившимися. Здесь пахло тальком, а еще витал тяжелый запах, который Нина ощутила раньше, но узнала лишь теперь: это был запах болезни.
– Привет…
Когда Нина вошла в комнату, лежавшая на постели фигура с болезненной медлительностью повернула голову. Нина едва не задохнулась. Это была старая женщина – морщинистая, по-настоящему древняя… Потом Нина присмотрелась и поняла, что женщина не так уж стара, просто ее лицо избороздили следы постоянной боли, шея женщины изгибалась под странным углом.
– Привет, – произнесла больная очень тихим, шелестящим голосом, однако с обычной шотландской музыкальностью.
Но ей словно не хватало дыхания для слов.
– Простите, что не встаю…
– Вы миссис Кларк?
– А вы из социальной службы?
– Нет, – качнула головой Нина.
– Из школы? Мне оттуда присылали записку.
– Нет-нет, я не из школы… я из книжного фургона.
– О, тот фургон? – Ее дыхание постоянно прерывалось. Она явно чувствовала себя очень плохо. – Я о нем слышала. Похоже, он замечательный.
– Я… принесу вам что-нибудь почитать, – сказала Нина. Она рискнула подойти немного ближе. – Просто я… немного беспокоилась о Бене.
– Ох, он у нас сорвиголова, – медленно произнесла миссис Кларк.
Каждое слово тяжело пробивалось наружу из ее горла. В комнате царила давящая атмосфера, у Нины даже мурашки побежали по коже. Но она заставила себя еще ближе подойти к кровати.
– Извините, – сказала она, – но что с вами такое?
– Рассеянный склероз, – ответила женщина. – Иногда я чувствую себя неплохо, а иногда наоборот, понимаете?
Не похоже было, чтобы у нее случались хорошие дни. Нина сделала еще шаг.
– Но вы можете… с рассеянным склерозом вы могли бы иногда вставать, передвигаться в инвалидном кресле? – предположила она. – Кто-нибудь приходит, ухаживает за вами?
– Нет! – ответил Нине резкий голос за ее спиной.
Нина обернулась. Это была Эйнсли, ее глаза горели.
– Нет! Мы ни в чем таком не нуждаемся!
Нина моргнула:
– Но есть социальные службы, которые заботятся… помогают ухаживать за такими больными…
Эйнсли резко и упрямо качнула головой:
– Ну да, чтобы какие-нибудь старые клячи начали ходить сюда и указывать мне, как ухаживать за моей родной мамой? Не выйдет!
– Но они не этим занимаются, – растерянно возразила Нина. – Они помогают прибраться в доме, и…
– Мне не шесть лет! – яростно бросила Эйнсли. – Знаете, что они сделают? Они нас отправят в детские дома! Меня и Бена, в разные дома! А вы слыхали, что происходит в таких местах?
Нина кивнула.
– Но так не… этого не должно случиться. Я уверена, они сделают все, чтобы вы остались дома с мамой, и не разлучат вас.