М. В. Зеленое. Аппарат ЦК РКП(б) – ВКП(б), цензура и историческая наука в 1920-е годы: Монография. Н. Новгород, 2000. XVI, 540 с.
В совке бывали кошмары и другого, вполне реалистического, свойства. Одному из них посвящена обстоятельнейшая и высококвалифицированная монография Михаила Зеленова. Реализовать эстетическую, по сути своей, утопию всеобщего равенства были призваны миллионы людей, в том числе – десятки, если не сотни, тысяч серых цензурных крыс, поставленных выгрызать вольнодумные страницы из вполне лояльных большевикам книг. Эта деятельность породила нешуточную переписку и документацию; автор этой книги стал одним из Колумбов, обнаруживших и начавших детально изучать новый континент – континент подлости, страха и бездарности советской цензуры. Чтение книги Зеленова увлекательно и изматывающе, этот материал, быть может, требует не столько своего историка, сколько своего Кафку.
Хотя не самодостаточно ли это сочинение и в эстетическом смысле? Кто сочинил нижеследующее – Хармс, Алешковский, Сорокин, Бартов: «В начале апреля 1921 года на Петроградскую землю высадился целый десант московских начальников: Ольминский, Невский, Лепешинский. Они приняли решение реорганизовать местную работу: во главе Историко-революционного архива был поставлен Быстрянский (с заменой его на следующий день Васильевским), а сам архив посчитали нужным присоединить к Ист-парту (в надежде, что ЦК утвердит это решение?)». Что это за ангелы истпартовской смерти, рифмующиеся окончаниями: Ольминский, Невский, Лепешинский? И что за черт такой этот Васильевский, стремительно подсидевший за один день Быстрянского? Кажется, здесь описан ритуал, смысл которого нам уже недоступен. И слава Богу.
Одно настораживает. Книга Зеленова издана под шапкой «Волго-Вятской академии государственной службы». Не лепешинских ли с быстрянскими кует эта кузница чиновничьих кадров?
Десятая книжная полка
Луи-Фердинанд Селин. Интервью с профессором Y / Пер. с франц., примеч. М. Климовой и Вяч. Кондратовича. СПб.: Общество друзей Л.-Ф. Селина, 2001. 102 с.
Сколько ни читаю Селина, не могу отделаться от дурацкого ощущения – в моей голове его тексты будто озвучиваются голосом Жириновского. Не читается Селин глазами и все тут. Никак. Будто кто неизвестный и тайный заставил лидера ЛДПР набормотать в микрофон все сочинения этого мизантропичного истерика, а потом, способом, почерпнутым из «Секретных материалов», вживил эти записи в мое сознание. А жаль, писатель ведь первоклассный…
Если же серьезно (впрочем, и предыдущий абзац абсолютно серьезен и правдив), то у актерствующего постсоветского политика и у знаменитого маргинал-писателя есть какое-то пугающее сходство. Оно заключается в том, что оба нередко правы. Жириновский ведь часто, слишком часто, говорит то, что знают и чувствуют все, но боятся признаться себе (и, конечно, другим). Жириновский – нечто вроде коллективного бессознательного, перехлестывающего через шлюзы внутренней цензуры, то есть культуры. Если верить психоанализу, это и есть подлинное.
Честно говоря, с Селином тоже почти всегда соглашаешься (если не трусишь). Взять хотя бы пассаж, вынесенный на обложку этой замечательной книги: «То же самое и прол, заметьте!., но ему уже обычной фальшивки недостаточно!.. ему нужен ее суррогат!., „подретушированное фуфло“!., и что, вы думаете, у вас украдут сначала? на что набросятся ваши „чистильщики“? в первую очередь? при первом нападении? на ваш домашний очаг? да черт побери, на всякую гадость, на то, что вы сами постеснялись бы на себя надеть!., а ваши хорошие вещи просто сожгут!». Ведь верно. Недавно у меня обокрали свояченицу. Унесли старый полудохлый монитор, приняв его, видимо за ящик грез – телевизор. А только что купленный системный блок не взяли, но разбили чем-то тупым и железным.
Единственное, что надо иметь в виду: и Селин и Жириновский (при всей гигантской разнице их дарования) работают только на одном, довольно быстро достижимом уровне правды. Уже следующая ее ступень предыдущую хотя и не отменяет, но «снимает» – по-гегелевски. Для не-эстетической практики (как в случае Жириновского) это обстоятельство гарантирует одноразовость употребления правды ее уровня. Для практики эстетической, для литературы например, все зависит от таланта. Селин дьявольски талантлив. Именно потому его инвективы в адрес несправедливого и лживого мира пережили несчастного мизантропа.
Примером тому – эта книга. Памфлет о продажной и фальшивой культуре. Трактат о мерзавцах-издателях, жуликах-писателях и идиотах-читателях. Апология сумасшедшего гения. Фантасмагорический рассказ о бейнальном изнасиловании. Как угодно. Перевод книги энергичен и полнокровен. Отдельное спасибо Марусе Климовой и Вячеславу Кондратовичу за слово «фуфлогон».
Одна из мишеней хорошо организованной истерики Селина – знаменитый издатель Гастон Галлимар. Гастон такой и Гастон сякой… «…для Гастона, имеющего репутацию „акулы“, сожравшей уже не одного своего конкурента, проглотить всю эту мелюзгу не составляло большого труда! Гастон есть Гастон! о, о нем вы можете не беспокоиться!.. взгляните лучше на его автомобиль!., роскошная машина, как бы специально созданная для акулы… с вот такими зубищами в виде радиатора!». Заглянем в выходные данные книги, в место ее первого издания на языке оригинала. «Editions Gallimard».
Владимир Набоков. Собр. соч.: В 5 т. Т. 5. Русский период / Сост. Н. Артеменко-Толстой; Предисл. А. Долинина; Примеч. Ю. Левинга, А. Долинина, М. Маликовой, О. Сконечной, А. Бабикова, Г. Глушанок. СПб.: Симпозиум, 2000. 832 с.
Кажется, еще совсем недавно сочинял рецензию на первый том симпозиумовского собрания сочинений Сирина. А вот уже – последний. Можно, приложив козырьком ладонь к глазам, обозреть законченный пейзаж русской прозы Набокова.
Пейзаж этот таков. Период с 1930 по 1937 (от «Соглядатая» до «Дара») высится истинными Альпами, по ним упрямо карабкается Мартын Эдельвейс в тяжелых башмаках на резиновой подошве, пылит по горной дороге авто с Фердинандушкой и загадочным Сегюром, в шале в долине торопливо вбегает Герман с немецкой газетой под мышкой. Перед 1930-м – предгорья, обильно поросшие нежной зеленой травой, а вот после 1938-го…
Вниз, взгляд незаметно идет вниз, горы мельчают, превращаются в бутафорию, детали, до сих пор малозаметные, назойливо лезут в глаза, слишком красивые, слишком самостоятельные, чтобы подчиниться течению повествования. Тщательная отделанность спичечных коробков, фешенебельных магазинов готового платья, брелоков и гильотинок для обрезания сигар.
Писать стало не о чем. Писать стало подозрительно легко и просто. Вот тут-то и кончился Сирин: не на пароходе «Шамплен», увезшем Набоковых в Америку, а в последних предложениях никогда не законченых «Solus Rex» и «Ultima Thule». Кстати, эти названия будто сочинил уже не Сирин, а Vladimir Nabokov.
У Сирина же теперь есть ПСС. Как у людей. Скажем спасибо всем тем, кто вложил свою любовь и труд в это превосходное издание. И будем перечитывать сочинения писателя, в прошлом веке почти двадцать лет баловавшего русскую публику не заслуженными ею шедеврами.
Алексей Крученых. Стихотворения, поэмы, романы, опера / Вступ. ст., сост., подгот. текста, примеч. С. Р. Красовицкого. СПб.: Академический проект, 2001. 480 с.
Ну конечно: и футуристический иезуит, и графоман, и плюшкин русского авангарда, и прочая и прочая. И автор «дырбулщыл»’а. И все-таки.
Не «варвар», а истинно «литературный» русский поэт. Не колоритный исполнитель роли второго (пятого, десятого) плана, а влиятельнейший на современную русскую поэзию автор. Учитывая написанное и изданное – истинный работник отечественной словесности.
Хрестоматийное заклинание, воспетое Павлом Флоренским и ужаснувшее Ходасевича, тоже не прочитано. Оно является составной частью цикла, который открывается предуведомлением, спокойным и благородно-сдержанным:
3 стихотворения
написанные на
собственном языке
от др. отличаются:
слова его не имеют
определенного значения.
Только в этом контексте стоит говорить о «дырбулщыл»’е.
И так во всем, что касается Крученых.
Он прожил трудную и достойную жизнь поэта и «деятеля культуры» (в прямом значении – он «делал», а потом – «хранил» культуру). Это издание содержит в себе огромное количество чрезвычайно интересных текстов. Я читал книгу залпом – как детектив. По странному совпадению, 11 сентября, в день американского Армагеддона, мне попались на глаза такие крученыховские строки:
В грязи на кухне мировой
Валялось много городов и трупов,
Парламентеры с веткой сиротой,
Как школьники, ревели глупо.
Александр Кондратов. Стихи тех лет. СПб.: Изд-во Буковского, 2001. 72 с.
Терпеть не могу формулу «поэт для поэтов», но издательская судьба сочинений Александра Кондратова такова, что сейчас с ними знакомы всего несколько поэтов, критиков, знатоков. А жаль.
Сэнди Конрад (таков был его псевдоним) был неутомимым сочинителем. Его перу принадлежит несколько романов, сборников рассказов, множество поэтических циклов и книг. В миру Александр Кондратов поражал немыслимой продуктивностью и разнообразием интересов: лингвист, спортсмен, сыщик-любитель, циркач, путешественник, автор более полусотни научно-популярных книг. Эпоха, породившая Кондратова-автора и Кондратова – человека, – «вегетарианский совок» в различных своих стадиях: от «оттепели», рядящейся в бритые черепа комсомольцев двадцатых, до маразматического, с тяжелым сладковатым запашком, брежневизма. Ну и, конечно, пестрая агония совка: под андроповку за четыре семьдесят, под астматический свист полумертвого Черненко, под косноязычную горбачевскую трепотню. Новая, постсоветская, эпоха была не для Кондратова; Сэнди Конрад ушел в свою буддическую Валгаллу в 1993-м.
Он был великий изобретатель и рационализатор литературы. Палиндромические поэмы, роман, устроенный по правилам бриджа, тематические циклы, написанные по очень жестким формальным законам (вроде напечатанного в «Стихах тех лет» «Борщского флота»