Наконец я нахожу его. Он полулежит, растянувшись на бархатном диване, и возбужденно разговаривает с домохозяйкой-убийцей. Виктор уже заметил меня, поэтому я подхожу ближе.
– Я рассказывал о краснокрылом кузнечике Oedipoda Germanica, – объясняет он громко, чтобы мы его слышали. – Чтобы не сделаться чей-то жертвой, он выработал двойную стратегию: когда кузнечик сидит без движения, его крылья сливаются с подложкой, позволяя ему замаскироваться. Когда же он летит, то раскрывает нижние черно-красные крылья. Это способ самозащиты: именно эти два цвета характерны для ядовитых насекомых, хотя на самом деле он таковым не является!
– Ух ты, – говорю я без особого энтузиазма.
– У них в «Лекок» есть целый курс, посвященный животным.
Домохозяйка смотрит на меня с дежурной улыбкой. Виктор не встает с дивана, и мне больше нечего добавить. Он имеет полное право провести вечер с тем, с кем считает нужным, да и кто я такая, чтобы этому препятствовать? Я оставляю их под предлогом похода в уборную, а сама подхожу к одному из двух больших окон, выходящих на улицу. Я высовываюсь наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Сама того не осознавая, я осушила и второй стакан. Я не лежу на полке в купе поезда до Милана, утром я опять не появлюсь в офисе. И сегодня я снова не вернусь домой.
Кто-то включил Майкла Джексона. Все закружились в каком-то групповом танце. Я смотрю в сторону Виктора – он сидит на том же месте, а домохозяйка гладит его по ноге. Юлия увлеченно беседует с пиратом. Я кручу на пальце кольцо, одновременно разговаривая с первым попавшимся незнакомцем в костюме орангутанга.
Мы уходим с вечеринки в три часа ночи. Я с трудом вспоминаю свой адрес и сама не знаю, зачем пыталась его вспомнить.
Юлия идет, глядя под ноги, и жалуется, что никогда не пройдет прослушивание, что с Ноа она все делает не так, что ей не следовало оставаться на вечеринке так долго и что Бен оставляет ее одну. Виктор держит за руку домохозяйку в окровавленном фартуке.
Усталые и безутешные, мы бредем по городу в противоположном от улицы Пуле направлении, куда мы ходили в поисках тети.
Поверженный батальон.
Среда
22
– Кричите, если вам угодно! Издайте, быть может, ваш последний крик, госпожа! Наконец-то! Госпожа мертва! Лежит на линолеуме… задушенная перчатками для мытья посуды.
– Так ты будешь исполнять монолог на английском?
– Конечно.
– А перчатки?
– Что ты имеешь в виду? – Юлия покачивается в кресле, посреди гостиной Джорджа.
– Ты могла бы надеть пару перчаток для мытья посуды. Это даст хороший визуальный эффект. В конце концов, ты только что ее убила, так что, скорее всего, еще не успела их снять.
– Одета в элегантную одежду госпожи, а на руках резиновые перчатки! – Юлия резко поднимается с кресла. – Блестяще.
Сегодня утром мне трудно сосредоточиться. Как только я вернулась с вечеринки в «Шекспира и компанию», я побежала за поролоновым матрасом и положила его в зале с роялем, где спит Оушен, только чтобы не оставаться в одной комнате с Виктором и домохозяйкой. Мне совсем не нравилась мысль лежать рядом с ними. У меня так и не хватило смелости включить телефон. Была бы я счастливее, если бы сейчас находилась в объятиях Бернардо? Я не знала, и это незнание повергало меня в панику. Если за полгода до свадьбы я предпочитаю лежать в одиночестве на полу книжного магазина, то, возможно, что-то у нас идет не так.
Я застелила свой матрас парой найденных в кладовке простыней, поскольку свои я отдала Юлии, и, стиснув зубы, завалилась прямо в одежде. Чтобы ничего не слышать, я вставила беруши. В темноте, подключившись к Wi-Fi магазина, я пыталась купить билет до Милана, но обнаружила, что забастовка продолжается, аэропорты переполнены, а большинство авиакомпаний закрыли продажу билетов.
Облегчение, которое я при этом испытала, сбило меня с толку, мысли бегали по кругу. Я нахожусь здесь одна, но при этом не хочу быть ни в каком другом месте. Оушен похрапывала. Казалось, пыль проникает в меня отовсюду…
Мне хотелось, как в предыдущие вечера, побродить по книжному магазину, но я не решалась пошевелиться. При свете телефона я читала стихи из сборника, который открыла для себя несколько дней назад. Девушка, которая жила всем, жила чересчур, но иногда ей казалось, что она вообще не живет. Я решила, что придержу книгу до отъезда.
Кто может вылечить меня?
Служить утешением
нуждающимся.
Незнакомцам.
Родиться сломленной, умереть счастливой.
– Представь, что я уже в перчатках, – говорит Юлия, показывая мне руки.
Я даю ей продолжить монолог, но затем прерываю снова. Она рассказывает об украшениях, но на ней ничего нет.
– Подожди минутку, – говорю я ей и бегу вниз, где отпираю замок кладовки и открываю чемодан. – Можешь взять вот это, – предлагаю я, возвращаясь с серьгами фламенко.
Я замечаю, что за время ожидания Юлия съела несколько ложек риса, который я для нее приготовила. Она ни в какую не хотела обедать, но в ее положении это недопустимо, так что я была непреклонна.
– Сейчас покажу, – говорю я, садясь вместо нее в кресло и надевая серьги-клипсы. Я повторяю последние фразы ее монолога, снимая сначала одну, потом другую серьгу, и резко бросаю их на пол.
– Отлично! – Кажется, мое выступление произвело на Юлию эффект. – Ты молодец!
Она забирается обратно в кресло. «Смерть кругу Иттена!» – думаю я, глядя на юбку цвета фуксии и желтую футболку, которые на ней надеты. Чтобы выработать индивидуальный стиль, нарушать правила просто необходимо.
Юлия складывает руки на груди.
– Серьезно, ты хорошо играешь.
– Давай еще раз, у нас осталось совсем мало времени.
– Ты тоже могла бы пройти прослушивание.
Если бы она только видела мою репетицию монолога Скарлетт О’Хара однажды воскресным утром, когда никого не было дома. Чтобы воспроизвести платье, которое героиня сшила своими руками для встречи с Реттом, я завернулась в занавеску в гостиной и порвала ее по всей длине!
Нашу беседу прерывает Сильвия Уитмен.
– Как идет репетиция? – спрашивает она, забирая со стола какие-то бумаги. Она откладывает книгу и вдруг что-то вспоминает. – Это тебе. – Она протягивает мне открытку, которую достала из кармана бирюзового платья. – Продолжайте, я ухожу, – говорит она, торопливо выходя из комнаты и аккуратно закрывая за собой дверь.
Я смотрю на открытку: это акварель с изображением собора, в синих тонах с розовыми бликами. Архитектурное сооружение едва различимо сквозь туманную дымку.
– Моне, – подсказывает Юлия из-за моего плеча.
Я переворачиваю открытку, чтобы прочитать подпись. Ну почему здешние обитатели всё всегда знают? Руанский собор.
Открытка отправлена по почте на адрес книжного магазина, адресатом указана я.
Олива, дорогая, мне пришлось уехать по срочному делу. Я потом тебе все объясню.
Потерпи еще пару дней, не больше. Я должна рассказать тебе кое-что очень важное. Это касается меня и нашей семьи.
Подожди меня. Ты дождешься?
Я перечитываю текст до тех пор, пока его смысл окончательно не теряется, если он в принципе там был. Что-то о нашей семье? Сердце стучит в висках.
– Нина из «Чайки»! – вдруг восклицает Юлия.
– Что, прости? – переспрашиваю я.
Она доела весь рис.
– На прослушивании ты можешь сыграть Нину. У нее прекрасный монолог в конце пьесы.
Монолог Нины. Именно он так тронул тетю во время нашего первого похода в театр. Нина, я?
– Да что ты! – говорю я Юлии. – Прослушивание ведь будет на английском?
– На английском и на французском. Ты же хорошо знаешь английский.
– Хватит думать обо мне, пора сосредоточиться на тебе.
Она что-то бормочет, заканчивая словами:
– Думаю, тебе следует хотя бы его прочитать.
Дорогая Олива, теперь еще и забастовка?! Три дня! Тогда я попрошу Мару написать отчет и передать его Руджеро. Руджеро попросил нас подумать о дистрибуции. Может, тебе еще что-нибудь придет в голову, кроме спортзалов? Если что, можем рассмотреть вариант партнерства. Меня вызывают.
До скорого,
На улице ослепительно светит солнце. Я вспоминаю, как всего несколько дней назад выглядывала в это окно, чтобы проверить, не идет ли тетя Вивьен.
Меня не было в офисе три дня, но кажется, будто прошли недели. Судьба компании может измениться в одночасье. А я сижу здесь. Неужели мой отъезд должен был произойти именно в этой напряженной ситуации? Я размышляю над тем, почему я до сих пор не вернулась, и в этот момент мне звонит отец.
– Надеюсь, ты не против, что я продолжаю решать твои головоломки, – начинает он. – Перешел на сложный уровень.
– Молодец, папа.
– Я занимаюсь судоку по вечерам, в беседке в саду. Как это ни странно, но решение можно найти всегда.
– Решение можно найти всегда, это правда.
– Даже когда это кажется невозможным.
Решение можно найти всегда, даже если это кажется невозможным. Отец звонит мне уже второй раз за несколько дней. И его глубокие мысли, конечно, интереснее, чем печенье с предсказаниями.
– Я рада, что ты увлекся судоку, папа.
Я надеюсь, что разговор продолжится в том же духе, на волне прорицаний и благих намерений, но вместо этого он принимает обычный оборот: «я не понимаю», «ответственность», «дом», «я уверен», «твоя мама», «возвращайся». Все, что я могу ответить, – это «Извини. Я скоро вернусь. Обещаю».
С тяжелым сердцем я направляюсь в ванную комнату; голова горит, я ощущаю собственную бесполезность. Я останавливаюсь в прихожей: дверь в комнату закрыта, из-за нее не доносится ни звука. Мне представляется, как я дергаю за ручку, открываю дверь и проверяю, не проснулся ли Джордж Уитмен.