– Ого! – Я делаю вид, что хочу взглянуть.
Она смотрит на меня в раздумьях, не вернуться ли обратно к компьютеру.
– А Жерар Пиве на месте? – спрашиваю я, стараясь звучать непринужденно.
– Сегодня утром он уехал в Токио, – отвечает она с прежней улыбкой. – Желаете что-нибудь передать?
В Токио? Вчера он ничего об этом не говорил. Могу ли я задать ей вопрос?
– Вам случайно ничего не известно о мадам Вилла? – решаюсь я. – Вивьен Вилла.
Девушка озадаченно на меня смотрит.
– Она должна быть одной из ваших клиенток, – уточняю я. – Так сказал Жерар.
Я надеюсь, что упоминание владельца галереи по имени заставит ее проявить усердие. Это и правда срабатывает. Пусть и неохотно, но девушка все-таки проверяет базу данных.
– Мы не можем сообщать конфиденциальную информацию… – бормочет она. – Хотя, если Жерар вам сказал… – Она качает головой. – Ничего нет. Клиенты у нас все зарегистрированы, но под этим именем никто не значится.
Она смотрит на меня с раздражением, в надежде, что я уйду.
Я прошу ее перепроверить. Она проверяет еще раз, но с тем же результатом. Неужели это правда? Если бы не страх показаться смешной, я бы вела себя настойчивее. В конце концов я неохотно оставляю и эту попытку. Поворачиваю назад, закрываю за собой дверь и оказываюсь на улице.
Краем глаза через окно галереи я замечаю Одетту. Высокий хвост, розовый фартук и поднос в руках – я с трудом узнала ее. Увидев меня, она делает удивленную гримасу и машет мне. Я поднимаю глаза, чтобы прочитать вывеску: «C’est mal?»[60]
– Садись, я чем-нибудь тебя угощу, – говорит Одетта своим обычным бодрым тоном. – Здесь все неправильно, это уже из названия ясно, так ведь?
Элементы мебели собраны из подручных материалов, они как будто нарочито непропорциональны. За прилавком суетятся две одинаковые девушки.
– Элла и Йоланда, – поясняет Одетта, заметив, что я за ними наблюдаю. – Они открыли это место. Обычно я работаю здесь только по выходным, но сейчас не хватает персонала. Парень, который обычно работает в эту смену, ушел в отпуск.
Столик у входа освободился, и она жестом предлагает мне присесть. Без лишних уговоров я опускаюсь на одно из двух залатанных кресел.
– Задумка состоит в том, чтобы из неудачных рецептов, из маленьких и больших ошибок даже самых известных поваров создавать потрясающе вкусные десерты, – объясняет Одетта, доставая блокнот для заказов. – Если хочешь попробовать что-нибудь необычное, рекомендую взять морковный торт. Из фиолетовой моркови.
– Фиолетовой? Ладно. Я вообще страстная поклонница.
– Моркови?
– Кондитерских изделий. Можно сказать, я кондитер-любитель.
– Вот это да! – говорит она с энтузиазмом. – Кофе будешь?
Я соглашаюсь.
Мне хочется мыслить рационально: если я уверена в том, что единственный залог счастья – это выполнение своего долга, то почему же я все еще здесь? Или мой настоящий долг – это встреча с тетей Вивьен? Или мне нужно приключение в ее духе? Может быть, я от чего-то убегаю?
Возможно, я никогда не найду свою тетю и просто перестану ее искать. Возможно, я чувствую себя такой же потерянной и несостоявшейся, как она. Может, то, что она сказала, правда: страсть заставляет чувствовать себя живым, является смыслом существования, а мой долг сейчас – находиться здесь и искать ее. Лучше испытывать страсть и не чувствовать себя ее достойным, чем прожить серую, однообразную жизнь без чувств и увлечений.
Недолго думая, я звоню отцу. Он отвечает на третьем гудке.
– Мне захотелось тебя услышать, – говорю я на одном дыхании. – Как дела, папа?
– Я перешел на новый уровень сложности, и, чтобы не решать твои головоломки, я купил себе новый журнал.
– Мог бы дорешать и мой.
– Было приятно прогуляться до площади Свободы, я давно не был там в будний день. В газетном киоске из покупателей был только я, и мы разговорились с продавцом. У газетчика дела идут не очень хорошо. Он стал дедушкой, ты знала об этом? Я взял себе последний выпуск судоку.
– Следишь за новостями, значит.
Я слышу, как он улыбается, но вдруг его голос становится напряженным, и он произносит:
– Мы беспокоимся, Олива. Я вчера виделся с Бернардо и…
Я стараюсь не придавать значения тому, что они встречались в мое отсутствие. Признак зрелости – это позволять событиям идти своим чередом и не мешать другим оставаться самими собой. Виктор сказал мне об этом на днях, и он прав.
– Папа, я никого не убивала, я не…
– При чем тут это?
Молчание отца полно тревоги. Он в курсе, что я приехала к его сестре, к тете, общения с которой он меня лишил. Он также знает, что я не нашла ее и пока не возвращаюсь. Я не нахожу веских аргументов для продолжения этого разговора. Вместе с тем мне не хочется, чтобы он думал, будто я от него отдаляюсь, ведь сейчас он мне ближе, чем когда бы то ни было.
– Папа, а как ты? Помимо меня и судоку?
– Сегодня я пригласил твою маму на ужин. Хотя бы немного отвлечемся.
– Отличная идея! Обычно вы никуда не ходите. – Я набираюсь смелости. – Я люблю тебя, – шепчу я.
Должно быть, прошло не менее десяти лет с тех пор, как я в последний раз говорила ему эти слова.
Он реагирует так же, как и десять лет назад:
– Я тоже. – И добавляет: – Поэтому я и волнуюсь.
Мы прощаемся почти сразу: нам обоим слишком неловко, чтобы добавить что-то еще.
Одетта ставит передо мной порцию фиолетового морковного пирога, покрытого глазурью и украшенного цедрой лимона.
Я отламываю кусочек, пытаясь убедить себя, что все будет хорошо. Я смотрю на гуляющих по улице людей. Бриллиант на моем пальце отражает солнечный свет из окна.
«Возвращайся, – отвечает Бернардо. – Возвращайся скорее, Олива».
Когда я собиралась на первое свидание с Бернардо, я вытащила из шкафа всю одежду и перемеряла все подряд. Он сказал, что мы пойдем в какое-то модное место, но не уточнил, в какое именно. Многолюдный бар? Маленький уютный ресторанчик? Когда я показала фото Бернардо маме, она сказала, что он красивый парень, хорошо одевается и к тому же юрист, поэтому я ни в коем случае не должна его упустить: такого, как он, я, может быть, больше не встречу. Ей никогда не нравились мои ухажеры: ни Мауро из лицея, которого она называла панкабестией[61] только потому, что он всегда гулял с собакой, ни Джероламо из университета, получивший прозвище Рай-В-Шалаше за то, что мечтал стать художником.
До назначенной встречи оставалось полчаса, когда мама заглянула в мою комнату и, увидев меня в синем атласном платье бабушки Ренаты и балетках, воскликнула: «Дорогая, в этой хламиде ты похожа на матрону!»
Затем ее взгляд пал на груду одежды, лежавшей на кровати.
– Давай я помогу тебе что-нибудь выбрать? Увидишь, это будет весело.
От отчаяния я согласилась, хотя и предполагала, что весело будет только ей.
«Прежде всего каблук!» – сказала она. Он стройнит, а мне это просто необходимо, но каблуки подходят не ко всему. Может, мне стоит надеть платье-трапецию, которое она мне дарила? Как по мне, то оно похоже на мешок для мусора цвета морской волны. Юбка-карандаш и блузка? Непринужденно и элегантно. Но блузка собирается под мышками в складки, из-за чего я становлюсь похожа на главную героиню фильма «Секретарша». Вряд ли мне захочется стоять на коленях на столе с морковкой во рту.
– Давай примерим брюки! – воскликнула мама, не ожидая моего ответа.
Я примерила джинсы, но они были настолько узкие, что я натянула (и застегнула) их с трудом. Меня накрыло чувство безысходности, но мама улыбнулась и защебетала:
– Посмотрим, может, эти подойдут…
В прихожей лежал пакет из ее магазина, из которого она триумфально извлекла пару черных брюк, широкую шелковую зеленую блузку и туфли того же цвета. Всего два часа назад я отмела идею надеть каблуки с брюками, а теперь смиренно втискивалась в них.
– Идеально! – воскликнула мама, довольная результатом.
Честно говоря, я чувствовала себя престарелой продавщицей роскошного магазина, но потом подумала, что это все равно лучше, чем быть матроной.
Бернардо ждал меня, скрестив на груди руки. Он стоял рядом со «Спайдером» (как я потом узнаю, взятым напрокат специально для этого случая), на его лице застыла широкая улыбка.
– Отлично выглядишь, – сказал он, подходя ко мне и целуя меня в щеку.
Он открыл дверцу с моей стороны и закрыл ее, когда я села, после чего резко тронул с места.
Мы приехали в модный бар на последнем этаже небоскреба, из окон которого открывается вид на весь Милан. Я даже не знала, что в городе есть такие места. Официант протянул нам меню на глянцевой бумаге, в котором были указаны коктейли со странными названиями: «Девять с половиной недель», «Секс на втором свидании», «Очень старый медведь», «Нимфоманка» или «Полярный круг». К сожалению (или к счастью), мне не пришлось произносить ни одного из этих названий вслух: Бернардо сделал заказ за меня.
– Два Love Is in the Air[62] и немного льда, – решительно сказал он официанту.
Он уверял меня, что этот коктейль просто великолепен и выбирал он его не по названию. Я не понимала, шутка это или нет, но на всякий случай посмеялась. И только потом поняла, что он не шутит. Слова «немного льда» вызвали у меня беспокойство.
Весь вечер Бернардо проявлял заботу. Он просил официанта принести еще одну мисочку арахиса со вкусом васаби, так как заметил, что он мне «очень нравится» (минута рассеянности, и я прикончила все орешки, даже не оставив ему попробовать), он спрашивал, не хочу ли я выпить стакан воды, чтобы не подавиться, не обращал внимания на то, что у меня до сих пор нет постоянной работы, не задавал излишне много личных вопросов, например о моем брате.
Я сообщила, что мне нужно в уборную, грациозно встала и, слегка пошатываясь на каблуках, направилась в конец зала.