– Возьмем, к примеру, членистоногих, – говорит Виктор, – ракообразных, паукообразных, насекомых: когда они вырастают и уже не помещаются в свой панцирь, они покидают его и заменяют новым.
Но как узнать, что новый жизненный этап будет лучше предыдущего?
– Да ладно, хватит вам философствовать.
Марта отодвигает стул и встает, собирает со стола тарелки и, прежде чем поставить их в раковину, составляет стопкой. Я пытаюсь ей помочь.
– Единственная философская теория, которая по-настоящему имеет значение, – это сама жизнь, – говорит она, протягивая мне комплект полотенец.
После горячего душа в натопленной ванной комнате нас ждет диван-кровать со свежевыстиранными простынями и мягким одеялом, сложенным у наших ног. Это и есть настоящий дом.
Марта и Морис вместе с Габриэлем удаляются наверх. Я запираюсь в ванной и проверяю свой телефон. «Садовые работы идут нормально, но когда ты наконец вернешься?» – спрашивает отец.
Я завязываю волосы в низкий хвост и, хотя здесь нет пыли, заправляю его за воротник, как когда-то в библиотеке.
Виктор так и не удосужился помыться и, как обычно, в одежде, залез под одеяло. Я подвигаюсь на край, чтобы освободить ему место. Спрашиваю, хорошо ли он себя чувствует. Мне кажется, что эта семейная обстановка, в которой мне так комфортно, вызывает у него чувство неловкости. Я вспоминаю его мрачный вид на кладбище и выражение лица, с которым он пинал камни. Теперь я знаю, что тогда он думал о своей матери.
Виктор тоже много обо мне знает. Пожалуй, даже больше, чем Бернардо и Линда. Ему известно, что я не проходила прослушивание в академии, что в сумке я ношу морские водоросли и креветочные чипсы, что у меня нет слуха и что только на кухне я чувствую себя в своей стихии. Он видел меня без макияжа, с волосами без кератиновой обработки и в поношенной одежде. Он знает, что я специально опоздала на поезд, что ненавижу ходить в спортзал и не сижу на диете. Что я возненавидела брата, потому что он умер, и тетю, потому что только рядом с ней я чувствовала себя живой.
Я подвигаюсь ближе. Что я скажу родителям? Мама, папа, это Виктор. Он выгуливал собак, был сушильщиком рыбы, а теперь помогает пожилой писательнице разбирать архив?
– Как ты думаешь, я изменилась? – спрашиваю я. – С тех пор, как ты впервые меня увидел?
Но мне так и не удается об этом узнать: в мгновение ока дыхание Виктора становится тяжелым. Он заснул.
Вторник
34
Солнце щекочет мне веки. Я открываю глаза и вижу, что лежу на самом краю дивана-кровати, рядом со мной никого. Проснулась я в холодном поту: мне снилась моя прежняя жизнь. Утренняя спешка в офис, алоэ на столе, спрятанные в ящик стола пособия, выходные в Алассио. Я была у портнихи на примерке свадебного платья. Портниха говорила, что моя грушевидная конституция делает пошив платья невозможным. Я клялась, что сижу на диете – на водной диете. Питаюсь водой, исключительно водой! Должна же я во что-нибудь себя втиснуть… Но мама решительно качала головой. Из примерочной вышел хорек в белом галстуке-бабочке. «Даже Массимо мы подобрали наряд», – сказала я, но делать было нечего. Стилист с лицом Виктора отказался выполнять заказ.
– Хи-хи-хи! – доносятся визги из соседней комнаты.
Это, должно быть, Габриэль. Я ощущаю во всем теле тяжесть, как будто провела ночь, погрузившись в какую-то вязкую жидкость.
– Проснулась?
В гостиную входит Виктор с куском хлеба, на который намазано варенье, в руке.
Его настроение заметно улучшилось. После завтрака, который приготовила для нас Марта, мы собираем вещи. Морис предлагает показать нам Гренобль, но до Камарга целых три часа езды, и мы не знаем, как скоро сможем найти попутку.
– Хорошо, – сдается он. – Но разрешите все же вам помочь.
Он превращает заднюю часть коробки из-под пиццы в табличку. «Parc Naturel De Camargue»[82], – пишет он на ней фломастером.
– Вот мой номер, – добавляет он, протягивая нам листок бумаги, – очередное проявление дружеского участия. – Если никто не остановится, я приеду и заберу вас.
Морис оставляет нас у выезда на автостраду.
Не успеваю я подумать, сколько еще нам придется ждать, как к нам подъезжает «Лянча Ипсилон» канареечно-желтого цвета. Из окна выглядывает мужчина в форме цвета хаки.
– Куда вам надо?
– К фламинго, – отвечает Виктор.
Я уже приготовилась достать документы, как вдруг мужчина восторженно заулыбался.
– Я отвезу вас! Садитесь.
Филипп Валери, компьютерный инженер, страстно увлекающийся фотографированием природы. Первым делом он протягивает нам визитную карточку. По его словам, он ездит в Камарг каждый год, причем всегда примерно в это время года: это наилучший период для наблюдения за животными, к тому же сейчас там идеальное освещение. А на зиму он уезжает в Южную Америку.
– Прежде всего, необходимо определиться, какие виды животных вы собираетесь фотографировать. – В отличие от Марты, он не отрывает рук от руля во время разговора, но при этом не смотрит на дорогу. – Если, к примеру, вас интересуют синицы или змеи, то это другое дело.
Следует в совершенстве знать их повадки, потому что животные не должны ощущать присутствия человека. Для этого требуется много терпения и соответствующее снаряжение: камуфляжный костюм (теперь все понятно), передвижной шалаш, прикрытый ветками (недавно он как раз приобрел себе ультралегкую модель), доходящие до колена резиновые сапоги (по его словам, они идеально подходят для половодья в Венеции). Может случиться, что, будучи одетыми как водолаз, вам придется несколько часов простоять по уши в грязи, не имея возможности сдвинуться с места. И если вы заранее не побеспокоились о бутылке воды или шляпе, это может стать проблемой. Именно поэтому Филипп любит фотографировать природу: это идеальное сочетание техники и творчества. При этом, в отличие от рыбалки, ты получаешь результат в виде фотографии и никого не лишаешь жизни.
– Фламинго можно встретить на болотах, – говорит Филипп. – Есть там одно особенное место. Если хотите, я отвезу вас туда.
Белая грунтовая дорога пролегает через заболоченные заводи, подернутые рябью мистраля. Вдоль нее растут искусно подстриженные кустарники. Высокие колосья пшеницы колышутся на ветру, то пряча, то открывая взгляду табуны пасущихся белых лошадей.
Я указываю на стаю фламинго вдалеке.
– Смотрите!
– Это еще что! – восклицает Филипп. Из-за выбоин на дороге он едет медленно, в основном переживая за фотоаппарат. Камера в черном футляре лежит рядом со мной на заднем сиденье. Филипп просит меня придерживать ее рукой, чтобы она не упала.
Проходит больше часа, прежде чем мы добираемся до места, где он собирается нас оставить. Вдруг машина резко тормозит.
– Вот мы и приехали. – Филипп указывает на тропинку справа от нас. – Идите по ней вперед и до конца.
Пожелав нам удачи, он оборачивается, берет фотоаппарат и кладет его на сиденье рядом с собой.
– Au revoir, merci![83] – кричим мы в облако пыли, вырвавшееся из-под колес его машины.
Виктор поправляет берет, надевает рюкзак и вдруг разражается беспричинным смехом. Он чувствует себя неловко? Пожалуй, впервые за все время нашего знакомства мы остались наедине. Даже Парижа с нами больше нет. Мы стоим вдвоем под палящим солнцем, среди пустынной, продуваемой всеми ветрами земли. «Приключение – предприятие рискованное, но привлекательное и заманчивое своей неизвестностью и неожиданностью», – Виктор по памяти цитирует определение из словаря.
Ветер поднимает тучу пыли, становится жарко. На клочки растительности, пробивающиеся из окрестных болот, изредка садится птица, погружает в воду клюв и улетает. Неожиданно тропинка заканчивается у засохшего дерева. Виктор пробирается сквозь гущу ветвей, прикрывая лицо руками.
– Ну что ты там? – восклицает он, перебравшись на другую сторону. – Так и будешь стоять?
– Ты стоишь на краю болота. Если вдруг провалишься, я не смогу тебя вытащить.
Виктор смотрит себе под ноги и улыбается.
– Так ты идешь или нет?
Он протягивает мне руку. Я хватаюсь за нее. Свободной рукой заслоняю лицо, как это делал он.
– Двигайся с другой ноги, – говорит он.
Я не могу найти подходящего места. Виктор указывает мне на прогалину в кустарнике. Я перебираюсь на другую сторону с исцарапанными в кровь ногами. Виктор так и не отпускает мою руку. Болота простираются до самого моря, сливаясь со всевозможными оттенками синего цвета.
– Думаю, нам сюда. – Виктор показывает в сторону. – Держись за мою руку.
– Так мы упадем вместе, – отвечаю я, но руки не отпускаю.
Мы следуем вдоль центрального болота к раскинувшейся над водой ветвистой роще. Мистраль здесь дует не так сильно, слегка касаясь водной поверхности.
Лишь вглядываясь в листву, мы наконец замечаем фламинго. Они совсем близко, их здесь сотни, а может, и тысячи. Множество галдящих существ, занятых строительством неведомой Атлантиды. Солнечный свет падает на их перья, отчего они сияют, отливают розовым цветом. Кажется, птицы отдают друг другу приказы: опускают клювы в воду, засовывают их между перьями и вместе плывут в одном направлении. Нас разделяет всего десяток шагов – кажется, мы можем до них дотронуться. Похоже, наше присутствие фламинго не беспокоит. Они великолепны, они прекрасны.
Мы садимся на траву и наслаждаемся зрелищем.
Мне вспоминается индийская статуэтка Шивы, которую Вивьен хранила на прикроватной тумбочке: божество танцует в круге огня с поднятой ногой. Правая верхняя рука держит маленький барабан, левая – пламя, а две другие руки призывают нас не испытывать страх. «Мы умираем и возрождаемся бесчисленное количество раз», – говорила тетя. Но если мы сами не желаем мириться с этим, если позволяем окружающим не принимать эту истину, то в итоге мы сохраняем нашу жизнь в мертвой форме и упускаем возможность стать мудрее.